Татьяна Москалькова: "Мы искренни в своем желании защитить людей"

Если юбилей — это время подводить итоги, то это точно не про российского омбудсмена. Накануне дня рождения она оценивает себя и работу коллег, строит планы и готовится к их воплощению. МИА "Россия сегодня" поздравляет Татьяну Николаевну с юбилеем, желает крепкого здоровья и новых свершений на самом ответственном и трудном поприще — на поприще защиты прав россиян. Беседовал Кирилл Вышинский.

— Татьяна Николаевна, как во время пандемии была организована работа уполномоченного по правам человека в России? Как справлялся ваш аппарат с работой в удаленном режиме?

— Действительно, офис работал, не останавливаясь ни на один день. Мы сразу же ввели горячую линию — это три телефона, которые работают практически в круглосуточном режиме, — и только по горячей линии мы сегодня приняли больше двух тысяч звонков от людей. Одновременно идет поток обращений по электронной почте, люди пишут на почту. К сожалению, обычная почта не успевала нами обрабатываться, потому что мы ушли в режим удаленной деятельности, в режим самоизоляции, и это оказалось непросто для быстрого реагирования на запросы людей. Мы ввели специальный чат, где звонок или обращение по электронке моментально размещались и его видели все. Видят руководители по отдельным направлениям деятельности, по отраслям права: уголовное, гражданское, трудовое. И каждый руководитель дает моментально поручение своему подчиненному в этом же чате, и там же размещается ответ заявителю и действие, которое мы предпринимаем в ответ на заявление. Для нас это стало совершенно новой формой работы.

— Пандемия стала серьезным вызовом для миллионов россиян. С какими проблемами в это время они обращались в ваш офис? Что самым сложным стало для людей в это время?

— Первая волна была связана со средствами защиты. Не хватало масок, не хватало перчаток, дезинфицирующих средств… Я обратилась в Министерство здравоохранения с просьбой, чтобы в аптеках маски и дезинфицирующие средства вошли в список предметов, которые обязательны для ассортимента. К сожалению, добиться этого не удалось — министерство пояснило, что маски не входят в число лекарственных средств и нет возможности включить их в перечень. Тем не менее маски появились сегодня везде, но цена на них высока! И это людей возмущает — если государство вводит ответственность за нарушение правил применения маски, а эти правила правильные, то тогда, конечно, надо снижать цену на эти необходимые вещи. Я запросила Министерство торговли и промышленности: что у нас с производством масок и дезинфицирующих средств? Министерство отвечает, что мы увеличили многократно производство масок, дезинфицирующих средств и перчаток, и называется цифра. Действительно, в разы увеличено. И далее министерство сообщает: а недостающие маски, перчатки и дезинфицирующие средства мы закупили в Китае. Причем цифра закупленного в Китае многократно превышает то, что мы производим. И это настораживает! Неужели нельзя мобилизоваться на собственное отечественное производство и дать в необходимых количествах и по невысокой цене средства, которые защищают людей?

Второй блок проблем был связан с теми людьми, которые выехали за рубеж. Это, конечно, была волна совершенно отчаянных обращений, я была на связи с Марией Владимировной Захаровой, с заместителем министра иностранных дел, с инициативными группами, которые звонили мне, каждый час присылали видеообращения с детьми, с колясочниками… Проблема на определенном этапе была очень острая, сегодня она уже практически пошла на спад, хотя до конца еще не решена. И здесь для нас тоже урок. Люди выезжали по туристическим путевкам, пересекая границу в начале марта, и не получали предупреждения ни на границе, ни от турагентов, что могут столкнуться со сложностями. А когда люди не могли вернуться, им ставили в упрек, что они уезжали уже во время пандемии и должны были сами оценивать риски!

Надо сказать, что туроператоры очень заботливо отнеслись к этой ситуации — своих они в первую очередь выручили и вернули в Россию. Но те граждане, которые выезжали не по путевкам, а по трудовым соглашениям, или те, кто имел собственность за рубежом и захотел вернуться домой, — вот они были в наиболее трудном положении. Нелегко было и иностранцам, которые хотели к себе вернуться домой — в Азербайджан, в Таджикистан, в Узбекистан. Нужно сказать, что взаимодействие с омбудсменами наших соседей сыграло большую роль в том, чтобы помочь людям. Например, я звонила омбудсмену Азербайджана и просила объяснить и президенту, и руководству страны, что ситуация критическая: в Дагестане, на границе с Азербайджаном, собралось большое количество людей, а граница закрыта. Причем семь гробов было, которые люди везли на родину хоронить, и Азербайджан не принимал. И надо сказать, что это взаимодействие омбудсменов сыграло свою роль — наряду, конечно, с тем, что предпринимали внешнеполитические ведомства, наши МИД. Граница была временно открыта, и люди попали к себе домой.

Мы также столкнулись с еще одной большой проблемой: вывозом вахтовиков. Начался режим самоизоляции, прекратились авиарейсы, и люди не могли вернуться домой. К мне поступало большое количество обращений, я написала ходатайство в адрес Михаила Владимировича Мишустина. И общими усилиями — и регионального омбудсмена Саха-Якутии, и, конечно, органов власти — начали вывозить людей домой. Приходилось много работать. Я видела, как администрация президента реагировала на каждое обращение по поводу вахтовиков, — много сделано было серьезных, эффективных и быстрых шагов для того, чтобы помочь людям.

В пандемию мы поняли, что труд может быть не просто правом, а еще и привилегией: люди хотят работать, но не могут, потому что закрыты предприятия. И конечно, это очень беспокоит — сейчас будем проводить мониторинг в отношении тех, кто остался без работы. Но были и те, кто воспринял совершенно дисциплинированно указы по самоизоляции и не готов был выходить на работу. Но работодатели их принуждали под угрозой увольнения — такие обращения ко мне тоже были. Мы вместе с прокуратурой работали, навели порядок: этим людям была зарплата сохранена, они не были уволены.

Мы впервые столкнулись с некой особой ситуацией, и власть работала с колес — и работала, на мой взгляд, эффективно.

Сегодня уже возникают новые проблемы: ко мне приходит большое количество обращений от москвичей, которые работают, но по каким-то непонятным причинам им аннулировали пропуска. И людям приходят штрафы, что их автомобиль, который не внесен в списки разрешенных к передвижению по Москве, автоматически попадает в число штрафников. Еще одна проблема — что врачи, которым разрешено работать, в том числе в частных клиниках, которые оказывают помощь, они почему-то выпали из списков разрешенных к передвижению. Сейчас занимаемся этим.

— Как вы оцениваете, насколько удалось справиться россиянам с необходимостью пойти на ограничения своих прав в условиях эпидемии коронавируса? Что, на ваш взгляд, давалось особенно тяжело?

— Мне кажется, что подавляющее большинство подошли с пониманием. Терпеливо надевали маски, не выходили из дома — особенно люди пожилого возраста, они привыкли к дисциплине. Но была часть и недовольных — демонстрировали публично, что мы все равно будем поступать так, как считаем нужным. И здесь я благодарна власти, что не было таких жестких мер, как это было за рубежом: сразу же или штраф огромный, или человек доставлялся в места изоляции. У нас правоохранители понимали, что люди психологически не были готовы моментально к мерам самоограничений. Были, конечно, и провокации — людей подталкивали к протестам. Но именно самоизоляция и самоограничения дали возможность, мне кажется, снизить число заболевших и жертв.

— В обществе в начале года, а затем и на пике эпидемии активно обсуждалась идея широкой амнистии для тех, кто находится в условиях заключения. В первую очередь из-за опасения распространения инфекции среди заключенных. Какова ваша позиция по этому поводу?

— Очень серьезный вопрос. Я, конечно, за любую возможность, которая может облегчить судьбу человека и дать ему скорее вернуться домой. Я прорабатывала те предложения по амнистии, которые ко мне пришли от правозащитников, с целым рядом ведомств, с прокуратурой, с ФСИН, с другим рядом учреждений, параллельно изучала международный опыт. Ни в одной стране амнистия не была проведена! А как же вот в Азербайджане была амнистия? Отвечаю: не было амнистии в Азербайджане. Там более ста человек президент помиловал индивидуально, имея в виду конкретного человека — его возраст, состояние, состав преступления, семейное положение. Речь шла о помиловании.

Амнистия же предполагает ряд действий, которые достаточно сложно обеспечить в условиях пандемии. Нужно готовить проект постановления Госдумы, где определенный круг лиц будет освобожден, если они относятся к определенной категории. Предположим, что это могут быть люди, совершившие преступления имущественного характера. Если они возместили ущерб, положительно характеризуются, впервые судимы. Проект должен ФСИН рассмотреть — все эти дела пересмотреть, перелопатить и выделить этих людей. Если ФСИН выбирает эти дела, то они должны пойти в суд на рассмотрение. Суд не может заочно рассматривать их, а суды в разгар пандемии не работали в обычном режиме, они начали работать вот только с конца мая. Дальше нужно обеспечить транспортировку. Самолеты ограничены, поезда ограничены в передвижении, сегодня другое расписание. И вот это все взвесив, было принято решение органами власти сделать все возможное, чтобы обеспечить режим защиты людей, которые находятся в местах лишения свободы.

— Ситуация в местах лишения свободы, обеспечение прав подследственных и заключенных всегда были в центре вашего внимания. Какие особенности в этой сфере появились в период пандемии? Насколько ФСИН, на ваш взгляд, справилась с обеспечением санитарных и эпидемиологических норм в подведомственных учреждениях?

— ФСИН ушла в особый режим работы, вахтовый, чтобы максимально оградить людей от заражения. Сотрудники заходят на две недели в учреждение, не общаясь с семьей, потом они выходят, заходит другая группа. Конечно, нагрузка у них — я видела своими глазами — действительно очень большая. И на медиков, которые проводят целый ряд действий, чтобы обеспечить защиту людей, находящихся в СИЗО или в колонии. Я была лично в "Бутырке", и я скажу, что там были приняты беспрецедентные меры для того, чтобы люди не заболели. На тот момент, недели две назад, не было ни одного заболевшего.

Почему я поехала туда? Московская ОНК высказала озабоченность, что их членов не пропускают для общественного наблюдения, а они считают, что люди недополучают лекарства в СИЗО, поскольку посылки теперь не разрешены, что у них не очень хорошее питание. Я поехала сама лично это проверить. Я и из других мест получала информацию, что люди страдают в СИЗО, — обращалась и к прокурору, и в другие ведомства, чтобы меру пресечения в виде заключения под стражу применяли в крайнем случае. Если это насильственное преступление, если действительно есть основание считать, что человек скроется.

Вот в "Бутырке" порядка 20 москвичей, которые совершили имущественные преступления. Например, я беседовала с руководителями строительной компании, которых обвиняют в мошенничестве. Следствие, в принципе, у них закончено, ущерб они погасили. Я просила, чтобы рассмотрели в отношении этих людей вопрос об изменении меры пресечения. Конечно, хотелось бы, чтобы люди быстрее возвращались домой, в семью, особенно если они поняли, что совершили неправильные действия, приняли меры, чтобы исправить ситуацию — возместили ущерб, положительно характеризуются. Ну можно было бы даже и сроки УДО в этих случаях сместить, изменить в пользу сокращения.

— Татьяна Николаевна, а есть ли у вас какая-то информация о наших соотечественниках, которые находятся сейчас в тюрьмах других стран? Самые резонансные дела, например, дело Ярошенко, дело Винника. Как эти люди сейчас себя чувствуют?

— Я обращаюсь в международные органы, к омбудсменам этих стран, в частности Винник — это Франция, с тем чтобы в условиях пандемии дали возможность людям уйти под домашний арест либо государство наше готово их принять, если будет решение о переводе и отбывании ими наказания в России. Но, к сожалению, от родственников и адвокатов мы получаем тяжелые известия. Ярошенко в США помещался в медицинское учреждение по подозрению на коронавирус. Не подтвердилось. Но условия содержания, состояние его здоровья — все свидетельствует о том, что он в зоне риска. Конечно, жена безумно беспокоится, дочь... По Виннику. Последний раз мы получили информацию, что он получает препараты, которые, по мнению тех людей, которые сообщили, относятся к числу психотропных. Я сделала запрос, чтобы выяснить, так ли это.

Все, конечно, свидетельствует о том, что люди, оторванные от России, от родных и близких, попавшие в условия изоляции в период коронавирусной инфекции, находятся в очень тяжелом положении. Будем продолжать бороться за их освобождение или смягчение наказания.

— Насколько изменилось содержание вашей работы с момента начала эпидемии? Появились ли новые аспекты и задачи?

— Безусловно, этот период вообще нам всем перевернул мозги и заставил на жизнь посмотреть другими глазами. И с точки зрения новых форм работы — я увидела, чего не хватает и куда надо двигаться. И сегодня мы готовим обращение о включении нас в государственную программу, с тем чтобы создать единый электронный профиль для всех омбудсменов. Чтобы мы работали на одном интеллектуальном продукте, позволяющем нам к друг другу выходить в почту, быстрее передавать обращение и видеть, как обращение человека проходит по разным этапам.

Я увидела, что наш аппарат, к сожалению, с точки зрения информационных технологий очень сильно отстал. Вот сегодня мы смогли обеспечить только пять рабочих мест на удаленке, чтобы регистрировать почту. Конечно, этот сбой породил то, что у нас накопилось очень много незарегистрированных — а стало быть, нерассмотренных — обращений, и люди остаются без нашей помощи. Я с коллегами с утра проводила совещание дистанционно, с тем чтобы найти пути решения этой проблемы.

Нам нужен инструмент одного окна, когда все 85 омбудсменов страны смогут соединяться в одном электронном профиле. Если откровенно, то нынешняя ситуация дала возможность убедиться: очень много было совершенно ненужных совещаний, командировок, круглых столов, которые можно было бы проводить либо меньше, либо в другом формате.

Появилось большое количество времени, которое высвободилось для повышения эффективности работы с людьми, с теми же обращениями. Конечно, дефицит общения велик, конечно, хочется живого общения, обмена эмоциями, но я увидела, что много времени мы тратили и на обмены мнениями, рабочие совещания, которые можно было бы проводить в другом формате, — эффект тот же.

— Какие, на ваш взгляд, нужно сделать новые шаги в сфере защиты прав россиян с учетом недавнего опыта? Есть ли необходимость в расширении полномочий вашего офиса для более результативной работы?

— Когда я пришла на эту должность, мне казалось, у нас самый мощный мандат среди всех омбудсменов на постсоветском пространстве. Но изучив, я увидела, что есть много положительного, что можно было бы взять на вооружение и у них.

Сегодня мой опыт вынуждает меня просить законодателя рассмотреть вопрос о наделении сотрудников аппарата правом выполнять функции, которые пока могу выполнять только я. Например, только я могу посетить следственный изолятор. Но страна большая, изоляторов много, а я, получая сигнал, не могу дать поручение своему сотруднику приехать в СИЗО и его проинспектировать.

И надо сказать, что в большинстве государств, где работает национальный превентивный механизм, омбудсмен имеет людей, которым он может дать поручение приехать непосредственно в колонию или СИЗО, чтобы узнать обстановку на месте. Вот я бы сейчас с удовольствием послала своего сотрудника в Иркутскую колонию! Хорошо, что есть уполномоченный по правам человека в Иркутской области, к которому я могу обратиться и дать ему поручение, — он идет мне навстречу, потому что мы смогли так отстроить конструктивные взаимоотношения.

И еще: если массовое увольнение людей с предприятия, я не могу запросить у работодателя документы, например, чтобы самой изучить, на основании чего он уволил людей. Я не могу поставить вопрос, если люди обратились ко мне с жалобой, предположим, на частную клинику, — я могу только обращаться к прокурору, просить провести проверку, а сама не могу провести даже первичную инспекцию. Если бы мои полномочия, например, как у омбудсмена Армении, выходили бы за рамки реагирования на нарушения только органов власти и распространялись бы и на нарушения других юридических лиц, когда они выполняют социальную функцию, — мне кажется, это могло бы поднять уровень защиты людей.

— Каковы планы уполномоченного по правам человека в России на ближайшее время? На чем вы хотите сосредоточить внимание и направить энергию сотрудников вашего аппарата?

— Повышать профессионализм сотрудников. Нередко люди недовольны ответом, который получают из моего аппарата. И я с ними согласна: в аппарате не хватает иногда специальных знаний для работы с обращениями. К нам приходит человек, когда он прошел уже все инстанции, получил везде отказы, недоволен ими. Нужно не просто посочувствовать формально, а нужно пережить это горе, в котором человек, эту трудную жизненную ситуацию...

Я увидела, когда пришла, что не хватает собственного научно-образовательного центра, который бы занимался повышением квалификации уполномоченных по правам человека. Они в регионе, как правило, в ранге вице-губернаторов, имеют очень серьезные полномочия. И я обратилась к президенту с просьбой о создании собственного центра, который бы занимался и фундаментальными исследованиями по правам человека, и обучением омбудсменов, и обучением сотрудников аппарата. Центр создали, и для меня сегодня вопрос номер один — повышать квалификацию людей.

— Татьяна Николаевна, последний вопрос. Я хочу услышать вашу экспертную оценку, поскольку знаю вас как человека, который всегда дает эти оценки, невзирая на обстоятельства, имена и так далее. С вашей точки зрения — как омбудсмена, как человека, который призван защищать права человека, — насколько наша страна смогла гарантировать в этих экстремальных условиях главное право людей — право на сохранение здоровья, право на жизнь?

— Я считаю, что с точки зрения норм и принципов международного права государством было сделано все возможное для того, чтобы защитить человека. Да, были шероховатости. Да, были действия, которые несоразмерны потребностям, несоразмерны угрозе. Здесь очень важный посыл дал президент, обращаясь к губернаторам.

Он сказал: "Страна большая, и я не могу применить ко всем территориям одинаковый набор мер. Пожалуйста, посмотрите у себя, взвесьте и примите меры". Да, были случаи, когда меры не соответствовали угрозе или наносили еще больший вред, чем угроза заразиться, заболеть. Отсюда были протесты. Но в целом общая концепция, подход, искренность в желании защитить людей, на мой взгляд, заслуживают высокой оценки и благодарности. Благодарности врачам, благодарности власти, благодарности тем волонтерам, которые работали, нашим омбудсменам в регионах, которые всегда оставались с людьми.