«А ВЫ СМОГЛИ БЫ УБИТЬ СРАЗУ ТРОИХ?»
Большая драма многодетной семьи
Анастасия Гнединская
Гражданская война на Украине будто провела жирную черту между двумя жизнями Натальи Стороженко. В первой — в Дебальцево — у нее было все: любящий муж, двухлетний сын, квартира, перспективная работа в банке. Во второй, уже в России, нет ничего: мужа-ополченца убили, квартиру приходится снимать. Опустить руки не дают четверо детей. В 2018 году она узнала, что снова беременна. Тройней.
«Многие скажут, что в моем положении — на тот момент без гражданства, без мужчины (он сразу отказался от детей) — рожать было безумием. Но, сделав аборт, я бы точно себя не простила. А вы бы смогли убить сразу троих?»
Наталья в одиночку поднимает четверых детей. И просит только об одном: помочь ей хотя бы с социальным жильем до того момента, когда тройняшки подрастут и она сможет устроиться на работу. «Стоим в очереди на улучшение жилищных условий. Наш номер — 1152».
«Боялась, что засыплет землей»
В режиме видеозвонка Наталья разворачивает камеру телефона. На экране — три детских кроватки, в которых сопят укутанные в одеяла Кирюша, Маша и Меланья.
«Это сейчас у каждого из них своя люлька. А когда приехали из роддома, они втроем умещались в одной. Они ведь семимесячными родились. Меланья весила всего 940 граммов, Маша — 980. Кирюша на их фоне был богатырем — кило триста пятьдесят. Никогда не забуду их в реанимации — крошечные, не больше котят. Чепчики младенческие были велики — сваливались чуть не до глаз. На лицах — маски для дыхания, тоже крошечные, как из игрушечного набора «Юный медик». И трубки в носах. Я их кормила — и плакала. Когда выходила из реанимации, халат от слез можно было выжимать. Врачи говорили: «Дети, если и выживут, могут остаться инвалидами». Но они борцы, все преодолели. Разве я теперь имею право опускать руки?»
Наташа говорит тихо, почти шепотом. И очень быстро. На то, чтобы рассказать свою историю, у нее есть всего два часа — пока тройняшки спят. Потом будет не до интервью.
«Мы с мамой шутим, что у нас здесь, как в цеху — непрерывное производство. Не успели покормить, помыть, уложить спать малышей — нужно по новой доставать посуду».
Если бы в той прошлой, довоенной, жизни в Дебальцево Наташе сказали, что она будет многодетной матерью, — рассмеялась бы. Нет, детей она любила. Но считала, что для счастливой жизни и одного ребенка вполне достаточно. «У нас с мужем было все: квартира, дача, родители под боком. Сашка, Александр Сергеевич, родился здоровеньким. Что еще надо? Супруг работал на железной дороге, я — в банке. Начинала с обычного кассира, а в декрет уходила уже начальником отдела. Планировала подниматься по карьерной лестнице и дальше».
Но в планы вмешалась война.
Наталья даже дату первого обстрела Дебальцево помнит: в ночь с 25 на 26 июля 2014 года. «Накануне днем в подъезде столкнулась с соседкой. Та спросила, приготовила ли я себе место в подвале. Я поморщилась. Если честно, не верила, что боевые действия придут и к нам. Хотя всего в ста километрах, в Славянске, уже давно шли серьезные сражения».
В пять утра Наташа проснулась от грохота. Схватила спящего Сашку, завернула в одеяло — и, как была, в легкой пижаме, кинулась к подвалу. «Только забежали под козырек, как с крыши прямо на то место, где мы только что стояли, упал огромный кусок шифера».
В подполе Наташа с сыном просидела до самого вечера. На лавках, прикрученных к полу.
«После каждого залпа на столе тряслись предметы — кружки с чаем, тарелки. А потом было слышно, как осыпается земля. Я боялась, что нас засыплет и никто не узнает, где мы похоронены».
Мобильная связь «упала» после первых взрывов. Наташины родители жили всего в трехстах метрах от нее. Но она не могла им позвонить. Не знала, живы ли. Едва закончился обстрел, кинулась к отцу с матерью. «Только вбежала к ним в квартиру, как опять начали бомбить. Мы спрятались в ванной. И так почти четверо суток. Накрывая собой Сашку, я думала, сможет ли он выбраться, если меня придавит плитой».
— Сын спрашивал, что происходит?
— Сначала нет. Я говорила, что это гром, что-то еще придумывала. Просто не знала, как объяснить ему, зачем одни люди стреляют в других. Сама была испугана. Слово «война» мне даже страшно было вслух произнести.
«Пулевые ранения и многочисленные гематомы»
На четвертый день бомбежек по улицам начали ходить волонтеры и объявлять в рупор, что в ближайшее время на два часа откроется коридор безопасности. Все желающие смогут покинуть город. Наталья с сестрой и детьми решили бежать. Муж отказался из-за перенесшей инсульт матери.
«Мы взяли папину машину, поехали в сторону Красного Лимана. Ту дорогу я не забуду никогда, — голос Наташи дрожит. — Многие шли пешком. Кто-то нес в руках клетку с попугаем, кто-то — кота. Несколько человек — на инвалидных колясках. На выезде из города была пробка.
Одна машина решила объехать по обочине. Ее тут же обстреляли. Мы были в нескольких метрах от эпицентра — наше авто даже затрясло. Сашка упал ко мне на колени — я думала, он потерял сознание. Сын так и не поднял голову, пока не выбрались из города».
До сих пор Саша не переносит громких звуков. Если во дворе взрывают петарды, у мальчика — что-то вроде панических атак: зрачки увеличиваются, бьет дрожь.
…На первый год Стороженко обосновались у родственников в Таганроге. Наталья все вызванивала мужа. Но он просил «подождать». «Связывался редко — номер не определялся».
— Он был в ополчении?
— Знакомые говорят, что да. Хотя сам он на этот вопрос мне никогда не отвечал. Говорил: «Тебе этого знать не нужно». Но его мама рассказывала, что несколько раз Сережа приходил домой в форме — приносил хлеб, крупу, тушенку.
Семнадцатого июня 2016-го в соцсетях ей пришло сообщение от знакомого: «Сережи больше нет». «Похоронили его спешно — в тот же день. В справке, выданной в морге, написали «инсульт». Но мой кум из Донецка присутствовал на похоронах. И он сказал, что у Сережи были пулевые ранения и многочисленные гематомы».
«Денег дам — только избавься от них»
В Таганроге Стороженко прожили год. Наталья работала посменно официанткой в одном кафе, администратором — в другом. Но легализоваться в Ростовской области, говорит она, было нереально — из-за наплыва беженцев квот на гражданство не хватало. Плюс огромные очереди во все инстанции. На удачу их пригласили в Воронежскую область дальние родственники.
Так Наталья с сыном и пожилыми родителями оказалась в селе Листопадовка Грибановского района. А какая работа в сельской местности? Наташа вспоминает: когда предложили место в пекарне, обрадовалась жутко.
«Я почему-то думала, что в ХХI веке все производство автоматизировано. Буду сидеть, на кнопки нажимать, — по-детски наивно рассуждает она. — Но первое, что мне сказали сделать, — перетаскать несколько мешков муки по двадцать килограммов каждый. Были и тяжелее — по пятьдесят. Хлеб и пирожки лепили вручную — иногда по 500-600 штук за смену».
Наталья не белоручка. Но даже ей такой труд казался адским. «Спина болела, из-за постоянного жара лицо и руки побагровели — будто в кипятке обварилась. Приходила домой настолько уставшая, что падала плашмя на диван. Жила, как робот. Вот и знакомство с папой тройняшек произошло на автомате. Брат соседки. Нет, любви не было. Наверное, просто хотелось человеческого тепла».
В один из дней у Наташи после смены заболела спина — так сильно, что пришлось вызывать скорую. Фельдшер посоветовал поколоть диклофенак и показаться неврологу. Тот отправил на МРТ и к гинекологу. Выяснилось: из-за нагрузок у Наташи сместились пожпозвоночные диски. А еще — она беременна.
Наталья не скрывает: ребенок не вписывался в ее планы, подумывала сделать аборт. «Помню второе УЗИ. Лежу на кушетке с мыслями, что мне нужно сегодня решить, оставлять или нет. Вопрос врача я даже не сразу расслышала: «У вас в роду двойни были? А тройни?» Она повернула ко мне экран — на нем три пульсирующие бубочки. «Поздравляю, у вас тройня!» Видимо, мне сразу стало плохо — врачи кинулись за водой, нашатырем».
Биологический отец детей сразу отрезал: ему не нужен и один ребенок. Сразу трое — тем более. «Я тебе денег дам, сколько нужно. Только избавься от них. Не нужно портить жизнь ни мне, ни себе».
Сложно представить себя в ее положении: на руках Сашка, который как раз должен был идти в школу, почти обездвиженный отец — уже после второго инсульта. Нет своего жилья, нет российского гражданства — его Стороженко получила только в 2018 году.
«Я и сама понимала: мне этих детей не поднять. Почти согласилась на аборт. Но сперва нужно было поговорить с психологом — такое правило. Та отправила меня к батюшке. Его слова я не забуду никогда: «Представь, что ты трем детям головы отрубаешь. Ты потом жить будешь?» Сейчас понимаю: если бы пошла на этот шаг, не простила бы себя. Да, мне тяжело. Но я благодарна Богу, что эти дети у меня есть. И что я могу без стыда смотреть на себя в зеркало».
«В очереди вы тысяча сто пятьдесят вторые»
Беременность проходила тяжело: дважды Наталья лежала на сохранении из-за упавшего почти до нуля гемоглобина. После третьей госпитализации врачи и вовсе решили до родов ее из больницы не выпускать.
«Кое-как мне удалось отпроситься на Новый год, чтобы увидеть Сашу. Он же на полном серьезе думал, что я ушла. Так и спрашивал у бабушки: «Мама нас бросила?» Роды пришли раньше срока — на седьмом месяце. Пока Наталья была в реанимации, про детей ей никто не говорил: живы — и все. Только потом объяснили: из-за неразвитости внутренних органов есть опасение, что тройняшки останутся инвалидами.
«Когда нас выписали, у них было очень много диагнозов: открытое овальное окно в сердце, легочная недостаточность, подозрение на ретинопатию. У Кирилла — серьезные проблемы по неврологии: головные боли, жидкость скапливалась в голове. У нас были тома историй болезни. Но сейчас, благодаря усилиям врачей, почти все диагнозы сняли».
Впрочем, детям все равно необходимо несколько раз в месяц посещать врачей. А для этого нужно жить в Воронеже. Здесь Наталья снимает трехкомнатную квартиру — платит 22 тысячи рублей ежемесячно.
«У меня чиновники спрашивают: почему не вернетесь обратно в село? Но ведь нам даже отсюда доехать в больницу — настоящая проблема. Нужно заказывать два такси с тремя детскими креслами. В сельской местности это нереально. А без наблюдения и лечения весь прогресс, которого мы добились, сойдет на нет».
Петиция, которую Наталья опубликовала в середине января, — ее последний шанс. «Скоро моим тройняшкам исполнится два года. А я даже не имею возможности порадовать их подарками. Потому что едва свожу концы с концами…» — так начинается ее обращение к Владимиру Путину. До того многодетная мать писала и в департамент соцзащиты Воронежской области, и уполномоченному по правам ребенка, и в приемную председателя «Единой России» Дмитрия Медведева. Но отовсюду приходят отписки — одинаковые, будто однояйцевые близнецы.
«Ваша семья принята на учет в качестве нуждающейся в предоставлении жилья по договору социального найма по категории «многодетная семья». Ваш номер в списке по состоянию на 01.01. 2020 — 1152».
«В частной беседе чиновники мне говорят, что свободного жилья в соцнайм просто нет. Но ведь и здесь мы на птичьих правах. Сейчас всемером живем всего на 23 тысячи в месяц — это пенсии моих родителей. При этом одних только памперсов для малышей мне нужно 400 штук ежемесячно. Получается еще минус почти пять тысяч рублей».
Наталья не просит жилье в собственность — лишь социальную квартиру, где бы она смогла перекантоваться год-два, пока тройняшек можно будет отдать в детский сад. Неужели в городе-миллионнике не найдется квартиры для семьи, которую и так потрепала жизнь?
