А главное, не так страшно. Другим, которые с опаской относятся к их занятию. Сами же они считают, что более нужной и интересной профессии на свете нет. Поскольку ничто так не учит любить жизнь, как ежедневное созерцание смерти. 

«Давайте сразу договоримся — к смерти мы относимся не как все, — начинает беседу Наталья Купрюшина, патологоанатом с 25-летним стажем. — С уважением и без черного юмора, но по-своему. Вы поймите, летальный исход — это наша работа. Мы не можем скорбеть по каждому ушедшему в мир иной. Человек, попавший к нам на стол, — прежде всего объект. Для исследования, призванного установить причину кончины».

Наталья уточняет, что патологоанатомы занимаются только ненасильственными смертями, то есть когда люди умирают из-за болезней. Утопленники, жертвы убийств, катастроф, те, кто сам свел счеты с жизнью, а также скоропостижно скончавшиеся попадают в руки судмедэкспертов. 

«Да, это уже наша территория, — вступает в разговор муж Натальи, Алексей Купрюшин, судмедэксперт, посвятивший этому делу больше 30 лет. — И от того, насколько точно мы определим, почему человек ушел из жизни, зависит, есть в его смерти состав преступления или нет. Именно мы зачастую помогаем следствию установить истину».

Перефразировав цитату из известного фильма, супруги шутят, что работают они в разных моргах, но при жизни надеются всегда быть вместе.

«Такое разве забудешь! — подхватывает супруг. — Вдруг в наших пенатах появилась незнакомка — молодая, стройная, красивая! Конечно, она и сейчас такая, но в тот момент… Я как увидел ее с фонендоскопом на шее, понял: все — пропал. Пытаясь познакомиться, произнес сакраментальную фразу: «Судя по фонендоскопу, вы новый доктор?». И, как ни странно, привлек подобным «красноречием» ее внимание. Так?» Наталья улыбается мужу и продолжает историю.

«Я тогда впервые в морге оказалась. После института работала терапевтом в госпитале инвалидов Великой Отечественной войны. Однажды у меня в отделении умер дедушка. Я, как лечащий врач, должна была присутствовать на вскрытии. Поскольку это была первая смерть пациента в моей практике, я, понятное дело, нервничала. А тут — кавалер в морге. Поначалу я прохладно отнеслась к ухаживаниям Алексея Степановича. Но через некоторое время осознала: устоять перед его обаянием невозможно».

Первый совместный Новый год супруги тоже встречали в морге. «У меня дежурство на эту ночь выпало, — рассказывает Алексей. — И мы подумали, как же так? Самое волшебное время в году, а мы не вместе. Решили не идти на поводу у обстоятельств и отпраздновать у меня на работе. Мало того, еще и гостей позвали — Наташину одноклассницу с приятелем. Девчонки накрыли праздничный стол, я купил шампанского.

Пели, танцевали, смотрели телевизор. Все, как обычно. Только в морге. Думаю, наши друзья тоже навсегда запомнили эту ночь. Вряд ли им потом приходилось кричать «С Новым годом!», целоваться, петь и пить в «месте окончательной регистрации граждан», как в шутку расшифровывают название нашего учреждения».

Через год Купрюшины поженились, вскоре родился сын. Когда он немного подрос, морг еще прочнее вошел в жизнь молодой семьи —стал местом работы обоих супругов. «Из декретного отпуска я вышла уже патологоанатомом. И за 25 лет ни разу не пожалела об этом. Я рада, что оказалась именно в этой области медицины и считаю ее очень важной. Да, мы работаем с трупами, но, как ни парадоксально, также трудимся на благо здоровья. Чтобы смерть послужила жизни. Понимаете?»

Наталья говорит, что по сей день лучшего способа диагностики не придумано. Исследование умерших производится еще и для того, чтобы обучить врачей, как лечить живых. «Кстати, я, может, кого-то разочарую, но в секционном зале, где производится вскрытие, мы проводим не так много времени. Морфологи в основном заняты гистологическими исследованиями. То есть большую часть рабочего дня мы трудимся за микроскопом и компьютером, а не у стола».

Патанатом вспомнила случай, когда сделанная ею гистология выявила у пациентки рак желудка.

Однако Наталья замечает, что постоянно не смогла бы работать с пациентами. Живыми. «Я плохо переношу чужую боль и кровь. Да, вскрывая покойников, каждый день ее вижу. Но это другая кровь. Уже мертвая. Тело, которое я исследую, больше ничего не чувствует. У мертвеца на лице не может быть гримасы боли. Конечно, мы ежедневно сталкиваемся с людским горем, когда приходится общаться с родственниками усопших. Но и здесь иное. Эти страдания причинены не мной».

Алексей полностью согласен с женой. «Думаю, и мой выбор профессии отчасти связан с нежеланием причинять людям боль. В мединституте я учился на педиатрическом факультете. И когда пришла пора определяться со специальностью, понял, что точно не смогу быть ни хирургом, ни гинекологом, ни даже отоларингологом. Потому что не представляю себе, как можно «резать по живому» и, вообще, вмешиваться в естество. Я простой укол и то делаю с содроганием.

Но есть и другая причина, по которой я связал свою жизнь с моргом, — так называемый исследовательский зуд. Я сейчас вспоминаю, что в детстве занимался тем, что хоронил выпавших из гнезда птенцов. Так вот, мои друзья-ровесники их просто закапывали, а я предварительно накрывал стеклышком. Потом периодически счищал слой земли и наблюдал, какие изменения происходят за стеклом. А однажды и вовсе взял мертвого цыпленка и, не знаю почему, решил сделать ему разрез на брюшке – вдруг отчаянно захотелось увидеть, что у него внутри. Но какая-то сила все-таки остановила меня».

По словам судмедэксперта, теперь ему жаль даже лягушек, которых студенты-медики десятками препарируют на занятиях по физиологии. «Я иногда думаю, зачем же я столько несчастных земноводных загубил? Ради чего? Уверен, чтобы увидеть все, что необходимо будущим врачам, достаточно одной лягушки на группу. А мы столько голов им отрезали! Верите, даже вспоминать больно».

Алексей солидарен с женой и в понимании важности их общего дела. «Кстати, патологоанатом и судмедэксперт — не одно и то же. Да, и тот, и другой исследуют трупы, но с разными целями. Первый содействует лечебно-диагностическому процессу, второй — правосудию».

Кроме того, морфолог уверен, что их профессия дает некоторое превосходство над людьми.

«Потому что имеешь возможность буквально в душу человеку заглянуть, то есть в его внутренности. Мало кто наглядно представляет, как устроен наш организм, как в реальности выглядят сердце, печень, почки. Я же это знаю как Отче наш».

Судмедэксперт признается, что в молодости такая осведомленность иногда шла не на пользу. По крайней мере, в делах любовных. «Бывало, еду в автобусе, вижу красивую девушку, начинаю думать, как бы ее обаять, и вдруг понимаю, что пытаюсь представить, какая она внутри — ее селезенку, кишечник, легкие. Честно скажу, романтическим отношениям это не способствовало. К счастью, с годами отпустило. Стал видеть просто привлекательных женщин. Без подробностей.

А вот разглядывая облака, я до сих пор не нахожу барашков, драконов или белых медведей. Зато явственно различаю сердце со следами инфаркта миокарда в разрезе или пораженную циррозом печень. Такая вот профессиональная болезнь».

«Кстати, о болезнях, — подключается к разговору Наталья. — Раньше патанатомы довольно часто заражались от трупов — туберкулезом или другими инфекциями. Сейчас это единичные случаи. Во-первых, туберкулеза теперь гораздо меньше, во-вторых, если покойный был чем-то инфицирован, мы узнаем об этом до вскрытия и предпринимаем необходимые меры безопасности — надеваем специальную одежду, маски, очки, перчатки-краги.  К слову, если от туберкулеза умирают реже, то от СПИДа — наоборот, все чаще.

Также растет смертность от сердечно-сосудистых заболеваний, которые, в свою очередь, продолжают молодеть. Обидно, что мужчины в цветущем возрасте — 45-55 лет — умирают не от неизлечимых болезней, а от банальной нервно-эмоциональной перегрузки. Просто они не смогли или им не дали возможности вовремя выдохнуть. И здоровые, в общем-то, мужики оказались у нас на столе. Задумайтесь, стоят того неприятности на работе, ссора с женой, двойка сына по математике?»

«Вообще, к собственному здоровью и безопасности нужно относиться как можно серьезнее, — вторит жене Алексей. — Поверьте, мы, как никто, знаем, насколько хрупка грань между жизнью и смертью. И это знание умножает наши печали. А точнее, страх. За родных, близких, друзей. Я даже блог начал вести, где рассказываю истории смертей, которых могло бы не быть. Мне доподлинно известно, что не нужно ходить под крышами, на которых висят сосульки, я точно знаю, что купание и алкоголь несовместимы и что электрический ток может стать убийцей.

Также я настоятельно не рекомендую ездить с непристегнутым ремнем безопасности, перебегать дорогу перед близко идущим транспортом и оставлять в доме, где есть дети, спички, таблетки и открытые окна.

Например, младшего, который абсолютно не боялся воды, я однажды легонько притопил в ванной. И он сразу понял, что это может быть опасно. До смерти. Дочери, которая в раннем детстве тащила в рот, все, что попадет под руку, как-то подсунул красивую, но ужасно горькую таблетку. Она тут же выплюнула ее, состроив смешную рожицу, и с тех пор никакие пилюли ее не интересовали. Другому сыну однажды дал потрогать стоящий на плите чайник, он чуть обжег палец, но навсегда уяснил, что такое горячо. Я не призываю всех следовать моему примеру, просто прошу: берегите себя. Чтобы мы с вами раньше срока не встретились».

«Да, мы много знаем о смерти. Может, даже все. Но от этого еще больше любим жизнь. И ценим каждый день, прожитый на этом свете, — добавляет Наталья. — Наверное, больших оптимистов, чем патологоанатомы, не бывает. Видимо, это профессиональное. Мы не подвержены депрессиям, стараемся не грустить, не злиться, не ссориться по пустякам и не обращать внимания на мелкие невзгоды».

А еще морфологи обладают завидным чувством юмора. Их убойные шутки не оставят равнодушным даже того, кто вообще не понимает анекдотов. Кстати, этот жанр народного творчества патанатомы превратили в своеобразную форму общения. Обсуждая рабочие моменты, любят ввернуть в разговор этакую «жемчужину» профессионального фольклора.

К слову, когда мы с Купрюшиными договаривались об интервью, я заметила, что по соседству с ними живут мои родственники. «Могу передать привет, если увижу. Живыми, разумеется», — молниеносно отреагировал судмедэксперт.

«Да, это мы любим. Повеселиться по поводу морга, — продолжает судмедэксперт. — Хотя и над нами, бывает, шутят. Порой даже самые тихие его обитатели. Честно скажу, было не до смеха, когда однажды из холодильника (помещение, где лежат покойники) постучали. Санитары открыли дверь и не поверили своим глазам: перед ними «как живой» стоял привезенный накануне покойник.

Судя по документам, он скончался от непомерного возлияния. На деле же оказалось, что впал в алкогольную кому. Морозная атмосфера морга «оживила» пьяницу, и, очнувшись, он решил покинуть незнакомое место. По-моему, он даже толком не понял, где очутился. Не спеша оделся и убрался восвояси. Самое забавное, что через некоторое время эта история повторилась точно по такому же сценарию, только с другим героем. Тоже любившим выпить».

«Ты сейчас анекдот рассказываешь? — недоверчиво смотрит на мужа Наталья. — Такого же не может быть. Ну, уж точно не у нас. Или при царе Горохе. Не бойтесь, сейчас никто живым в холодильнике не окажется. Я это наверняка знаю». Наталья замечает, что и в шутку, и всерьез дома они часто говорят о покойниках. «Получается, что даже больше, чем о живых, — признается она. — Видимо, разговоров о любимой работе было настолько много, что сын наотрез отказался идти по нашим стопам. В результате стал юристом».

Чета патологоанатомов в унисон сетует, что врачей их специальности катастрофически не хватает.