Рае Кван Чунг: Корея занялась климатом, когда стала задыхаться

Если смотреть из космоса на ночную Землю, то Южная Корея будет одним из самых ярких пятен — море огней, особенно по сравнению с темной КНДР рядом. Кажется, что в Южной Корее решены проблемы с сокращением парниковых газов и чистым воздухом, жители интересуются проблемами климата, а мусора просто нет. О том, как обстоят дела на самом деле, как корейцы сократили выбросы отходов на 80% в год и почему климатические переговоры тянутся так долго, рассказал в интервью корреспонденту РИА Новости Наталье Парамоновой координатор международного комитета Национального совета по климату и качеству воздуха, лауреат Нобелевской премии мира Рае Кван Чунг.

— Вы говорите, что сейчас нашу жизнь определяют политики, а у них очень короткий, по сравнению с проблемой климата, горизонт планирования? Если человечество мгновенно прекратит выбрасывать парниковые газы, то результаты будут видны лет через 50-100. Получается, что надо возвращаться к диктатуре и пожизненному правлению?

— Проблема в том, что у нас очень короткий политический период, но я бы не рекомендовал решать это с помощью диктатуры. Я думаю, что политикам будет достаточно понимать людей и поддерживать их убеждения. Например, в Великобритании, Германии, Дании, Норвегии люди признают необходимость сохранения климата и получают поддержку от политиков. Это происходит не из-за величия политиков, а из-за запроса людей на климатическую повестку.

То же самое будет работать в других странах: Южной Корее, США или России, люди будут получать поддержку политиков, хотя это, конечно, не просто.

— Южная Корея считается очень развитой цифровой державой. Насколько у вас обычные люди понимают, что необходимо действовать, чтобы сохранить климат?

— Людям все равно на самом деле, люди думают о том, чтобы цены на электричество были низкими. Программы политиков-консерваторов (консерваторы были у власти в Южной Корее с 2008 по 2017 годы — прим. ред.) пугают людей тем, что им придется платить много за электричество. Такой прием используют консерваторы, чтобы "продать" избирателям грязную, угольную генерацию. Большинство людей не возражают против этого.

Южная Корея находится под влиянием политики (президента США Дональда) Трампа. Многие люди смотрят на Трампа и думают, почему мы должны беспокоиться об изменении климата? И это позволяет лоббистам традиционной энергетической индустрии тянуть с переходом или запрашивать за это большую цену.

Корея приняла на себя обязательства в 2009 году сократить объемы выбросов на 30% к 2020 году по отношению к уровню 2005 года. Но вместо сокращения на 30% мы нарастили объемы выбросов на 20%. Это тотальный провал из-за шотомизма (от англ. short — краткосрочные выгоды превалировали при принятии решений — прим. ред.). Предыдущее правительство отложило "зеленый" рост на потом и отменила "зеленую" политику, вместо этого было построено 27 новых угольных энергостанций. Люди предпочитают краткосрочные выгоды, они очень чувствительны к этому и мало чувствительны к долгосрочным угрозам.

Мое мнение — Корее очень сложно будет сократить выбросы парниковых газов на 37% (обязательства Южной Корее в рамках Парижского соглашения — прим. ред.), потому что наше потребление энергии все еще растет, а не снижается.

— Если корейцев не волнует климат, то непонятно, каким образом вдруг перевоспитаются избиратели и начнут требовать от правительства действий по сохранению климата?

— Аргументы в пользу дешевой энергии очень сильны, но сейчас ситуация начала меняться. Все дело в загрязнении воздуха. Не только из-за загрязнения от угольных станций, но и из-за мелкодисперсных частиц, так называемых PM. Это довольно большая проблема: частицы сильно влияют на здоровье. Изменение климата и его последствия — это долгосрочная перспектива, а здоровье, дыхание — это то, что вы сразу ощущаете. Данные о том, как связаны загрязнение воздуха и здоровье, регулярно публикуются. И люди сами чувствуют — это не просто информация. Люди видят, что небо грязное, дышать трудно и думают о себе — чистой воды эгоизм. Загрязнение воздуха — чувствительная тема. Такой эгоизм и забота о своем здоровье связаны с ростом качества жизни.

© РИА Новости / Мария Плотникова

Перейти в медиабанк

Прохожие на улице Инсандонг в Сеуле

Под напором жителей нынешнее правительство (новое правительство партии демократов пришло к власти в 2017 году — прим. ред.) пытается сократить объемы угольной генерации электричества. Зимой закрывается от 16 до 29 угольных станций, потому что они создают загрязнение воздуха (при сжигании угля образуется сажа, которая летит из труб угольных станций и загрязняет атмосферу — прим. ред.). Правительство старается совершить переход от старого способа генерации энергии, сократить использование атомной энергии и нарастить объемы возобновляемых источников энергии.

Люди полагают, что долгосрочные проблемы это чужие проблемы, но все изменило загрязнение воздуха. Это непосредственный риск для меня, думают люди и начинают менять свои взгляды.

— Отказ от угля кажется уже проблемой решенной, но тем не менее в России добычу угля собираются наращивать. И даже если у нас тоже идут программы по сокращению загрязнения воздуха, Россия намерена экспортировать уголь, потому что это деньги для бюджета и зарплаты для людей. Как в таких условиях отказываться от угля?

— В случае, когда экономика зависит от "грязных" производств, у правительства должен быть план, как поддержать качество жизни людей, которые зависят, например, от добычи угля. Самый простой пример — создайте солнечные станции вместо угольных, вы получите множество новых рабочих мест. Лезть под землю, чтобы добывать уголь?! Это очень вредно для здоровья, никто не хочет делать это.

Когда говорят о том, что традиционную модель распределения энергоресурсов нельзя изменить, это неправда. Есть высоковольтные сети, по которым можно доставлять энергию, есть новые технологии в области суперсетей и накопителей для СО2. Инвестиции в разработку нефти также велики, сравнимы с инвестициями, которые нужны для развития суперсетей. Но с нефтью инвестиции не всегда успешны, а суперсети — это однозначно успешный бизнес.

Потребители такой энергии найдутся в Южной Корее. Например, Россия может экспортировать энергию из Владивостока в Южную Корею. Можно же использовать морской кабель для передачи энергии на небольших расстояниях. Из Норвегии в Великобританию можно по кабелю передавать электричество, всего 500 километров. Уже в Европе, в Дании, это используется. При сильном ветре 100% энергии Дания получает от ветряков. Проблема с изменчивостью ветра есть, она вызывает перепады в сети, но это решаемо.

На мой взгляд, газ может быть энергией перехода, а атомная энергия все еще остается очень опасной. Если решить вопрос с отходами, то, может быть, все будет нормально. Например, в Южной Корее нет места для захоронения, у нас мало земли.

— Международные переговоры по климату часто сравнивают с решением проблемы озоновой дыры. Она тоже была общемировой и по ней удалось договориться, дыра теперь уменьшается. Вы же были связаны с решением проблемы озоновой дыры, почему там удалось все так быстро решить?

— Я действительно работал над проблемой озоновой дыры. Когда стало известно, что газ фреон, который используют при производстве массы вещей, разрушает озоновый слой, правительствам удалось договориться о прекращении использования его в производстве.

Для Кореи это было огромной проблемой, потому что мы начали производить полупроводниковые микрочипы в 1980-х. Для чистки этих чипов использовался фреон, поэтому когда в 1987 году был принят Монреальский протокол (международное соглашение, которое лимитирует использование фреона — прим. ред.), надо было отказаться от фреона, и это было катастрофой для индустрии.

Корея получила лимиты в рамках Монреальского протокола на использование фреона, и мы были в панике, была угроза отказаться от производства чипов. Мы начали думать, что делать: менять технологию или искать альтернативы? Я был вовлечен в процесс, как найти альтернативу фреону. Мы проводили переговоры в течение 10 лет, искали решение, прорабатывали законодательство, чтобы запретить фреон и найти новый материал. Нам пришлось дорого заплатить за это, но мы выучили урок, что за решение надо платить. Корея вынуждена была подписать Монреальский протокол, потому что нам грозили финансовые санкции.

— Все-таки почему с озоновой дырой все получилось, а с климатом все еще нет?

— После решения проблемы озоновой дыры обозначилась проблема с климатом, и начались климатические переговоры. Ситуация с озоновой дырой и Монреальским протоколом похожа на ситуацию с проблемой климата и международными переговорами. Однако разница в том, что проблема озоновой дыры и фреона касалась развитых стран. Швеция, Норвегия, Финляндия больше других пострадали бы из-за появления озоновой дыры. В ситуации с климатом страдать от его изменения будут в основном развивающиеся страны: маленькие островные государства, которые уйдут под воду или прибрежные государства. Развитые страны пострадают от изменения климата в меньшей степени. Кроме того, когда мы говорим о климате, то речь идет не об одном материале, а о множестве материалов и привычном образе жизни.

Я думаю, что переговоры об изменении климата до сих пор идут довольно сложно. Я не ожидаю от них много, но не из-за того, что переговоры неэффективны, а потому что большее влияние оказывают экономические рычаги, вложения в возобновляемую энергетику, те же суперсети. Компании будут с большим желанием вкладывать в эти новые проекты, чем в проекты по добыче нефти. Это более чистые проекты по сравнению с углем и добычей нефти. Вложения в уголь и нефть очень рискованны.

— В России второй год идет мусорная реформа, и это еще более чувствительная тема, чем загрязнение воздуха и тем более климат. Насколько в Корее есть проблема с мусором?

— В Южной Корее остро стоит проблема мусора, у нас 400 мусоросжигательных заводов. Четыре процента энергии, которую мы используем, получается от сжигания отходов, большая часть теплоснабжения обеспечивается сжиганием мусора. Безопасность этих заводов зависит от менеджмента. В Германии, Норвегии, Дании работают такие системы, и они безопасны, такие страны, как Италия, Португалия, Испания, Великобритания и Греция, отправляют свой мусор в Германию, Данию, Нидерланды и Швецию на сжигание, чтобы загрузить заводы.

Если мы захораниваем мусор, то это приводит к образованию метана на свалках, который является мощнейшим парниковым газом. Он намного превосходит СО2 по силе воздействия на климат. В Корее сжигают то, что не может пойти в компост или быть переработано. В основном это остатки еды и домашний мусор.

Заводы по сжиганию было решено строить, потому что в Южной Корее нет земли. Было много переговоров с людьми, чтобы определить место строительства и чтобы негативное влияние этого завода было минимальным. Возражения и протесты случаются регулярно, поэтому необходимо вести переговоры и убеждать в том, что не будет негативного эффекта. Технологии сейчас так хороши, что нет загрязнения. Информация о загрязнении выдается в реальном времени. Замеры происходят в реальном времени, они доступны для людей, у нас очень сильный контроль загрязнения.

— А когда у вас началась реформа и как устроена система сейчас?

— Мы начали реформу в 1993 году. Первая кампания в рамках реформы была посвящена тому, что мы должны были платить за мусор. Мы больше не можем просто выбрасывать его, а должны помещать в биоразлагаемый мешок.

Система устроена так. Человек покупает мешки для мусора и все, что не может сдать на переработку, помещает в эти мешки. Мешки стоят в специальных помещениях в домах. Множество людей живет в апартаментах и приносит свой мусор в специальное место. При этом не надо помечать, чей это мусор, потому что ты уже купил мешок и оплатил вывоз и утилизацию мусора. Покупка мешка и есть плата за мусор. Чем больше у тебя мусора, тем больше нужно мешков, то есть ты больше платишь за мусор. Мешки отличаются размерами. Можно купить мешок за 5 центов, можно за 25 центов. Это очень большой стимул для людей выбирать все, что можно переработать. Если человек не поместил мусор в мешок, муниципалитет не заберет мусор.

Вы знаете, на сколько процентов люди стали меньше выбрасывать мусора после введения такой системы? На 80%. Можете себе представить? Как только люди начали платить за отходы, они стали выбрасывать только 20%. Это сила денег, и случилось это всего за один год.

— Во сколько вам обходится вывоз мусора в месяц?

— В среднем за месяц у меня выходит около 10-20 долларов. Это немного, но все равно работает как стимул. Зачем мне платить за мусор, который можно переработать? Все хотят разделять.

© РИА Новости / Мария Плотникова

Перейти в медиабанк

На одной из улиц в центре Сеула