РИА Новости разыскало реальных «маугли», которые выжили только благодаря опеке животных. Виктор Козловцев четыре с половиной года провел в одной комнате с собакой: ел с ней из общей миски, делил один коврик. Иван Мишуков пробыл в стае бродячих псов два года. Сейчас обоим за двадцать, но «звериное» детство им не забыть никогда.

Витя Козловцев редко смотрит в глаза собеседнику. Если вопрос неприятен, он, словно затравленный зверек, съеживается и вжимает голову в плечи. А еще вздрагивает, когда слышит собачий лай. Это потому, что в глубоком детстве лай и рычание были единственными доступными ему звуками. Четыре с половиной года — с полутора до шести лет — мальчик прожил в одной комнате с ротвейлером. Звучит дико, но даже еду им кидали в одну миску.

Спасла ребенка медсестра районной поликлиники. Просматривая карты маленьких пациентов, она обратила внимание, что Витю больше четырех лет не приводили на осмотр. Медработник отправилась по адресу с контрольным визитом — дверь никто не открыл. В квартиру на окраине Подольска медики попали только после вмешательства участкового и органов опеки.

«Когда сотрудники МЧС вскрыли дверь, к ним наперегонки выбежали собака и ребенок. Мальчик передвигался на четвереньках, был без одежды. С кудрявой головы на пол сыпались насекомые, а ногти так сильно отросли, что напоминали когти на лапах животных. Представители опеки попытались было поставить ребенка на ноги, но собака кинулась на них — она яростно защищала своего «щеночка», — рассказывает Лилит Горелова, опекун Вити. Конечно, при вскрытии квартиры она не присутствовала, обстановку описывает со слов работников соцзащиты.

Самое страшное — в этой же квартире, за стенкой, находились взрослые — мама и бабушка мальчика. Почему воспитание Вити они поручили собаке, так и осталось загадкой.

«Я не могу сказать, что мать Вити сильно выпивала или вела асоциальный образ жизни. На тот момент она работала уборщицей на заводе. В ее комнате были и телевизор, и холодильник. Естественно, ее сразу лишили родительских прав, возбудили дело по факту жестокого обращения с ребенком. Однако вину она так и не признала. Уверяла, что мальчик у нее рос в нормальной обстановке, «испортили» же его в больнице», — продолжает Лилит.

К слову, в том же доме жил и отец Вити. После развода он вроде как пытался увидеть сына, но бывшая жена его даже на порог не пускала. Потом попытки навестить мальчика горе-папа забросил.

Во всех подробностях историю Вити Лилит узнала уже после того, как взяла его на воспитание. А тогда, зимой 2006-го, ей позвонили из опеки и попросили приютить мальчика, который «в сиротском учреждении просто не выживет». «Меня предупредили, что он очень странный: не говорит, плохо ходит, может укусить себя или свернуться клубочком».

Витя был не первым приемным ребенком в семье Гореловых. На тот момент у них на воспитании находились трое. Всего же Лилит и Александр вырастили 35 детей: шестерых кровных, 29 опекаемых. Глава семьи вспоминает: их хоть и предупредили, что ребенок будет со странностями, они и не предполагали, что все так серьезно.

«Когда мы приехали навестить Витю в больницу, он сел на четвереньки и забился под стол. Лилит его вытащила, посадила на колени. В тот же день мы его забрали. У пацана даже теплой одежды не было, хотя на улице зима. Мы его укутали в одеяло и прямо так, в коконе, довезли до дома».

В больнице Витя провел всего неделю, но за это время врачи в буквальном смысле поставили его на ноги. «До этого он ведь только ползал на карачках. А когда нам его отдали, уже мог ходить, хотя и не без помощи — нужно было его поддерживать под мышки, — делится подробностями Лилит. — Правда, с лестниц еще долго не мог спускаться, ноги не гнулись, были словно палки».

Единственное слово, которое мальчик произносил отчетливо, — «бондюэль». Приемные родители долго не могли понять, что это за набор звуков. Потом сообразили: видимо, в соседней комнате мать с бабушкой смотрели телевизор, а мальчик запомнил название бренда из рекламы.

Учила говорить шестилетнего «маугли» Лилит параллельно с родным полуторогодовалым сыном. Женщина показывает видео: на одной коленке у нее сидит Витя, на другой — кровный сын. Оба мальчика нажимают на картинки в «говорящей» книге и повторяют, как каркает ворона и мычит корова.

Только через год приемным родителям удалось научить Витю складывать слова в предложения. «Но выстроить логический диалог он не мог еще долго. Мы ему: «Витя, иди есть». Он в ответ: «Свет горит».

Однако самое сложное было научить мальчика пользоваться уборной. Лилит признается, что первое время он срывал памперсы и справлял нужду где попало. «У нас тогда под опекой были вьетнамские дети. Один из них, Ким, следил за Витей и по возможности обучал его навыкам повседневной жизни. Так вот, если Витя обижался на Кима, он мог сделать свое «черное дело» ему на простыню, накрыть сверху одеялом и уйти». Приемная мама не скрывает: больше всего они с мужем боялись, что не смогут научить ребенка гигиене. Ситуацию усугубляло, что «мальчик-маугли» панически боялся воды. «Когда мы открывали кран, он кричал от страха. Огромных усилий стоило заставить его принимать ванну».

Первым общественным местом, куда привели Витю, была воскресная школа. Но едва переступив порог класса, он забился под стул. «Так прятался каждый раз, в течение полутора месяцев. Мы решили пододвинуть стул поближе к детям. Еще через несколько занятий чуть ли не силой посадили Витю. Он выдерживал минут 10-15 — и снова прятался». Только через полгода смог спокойно высиживать 45-минутный урок. А еще через год мальчика отдали в первый класс школы. Естественно, коррекционной.

Несмотря на все усилия, врачи утверждали, что Витя никогда не адаптируется к жизни в обществе. Ведь самый важный период, когда ребенок осознает себя человеком и учится элементарным навыкам, мальчик прожил с собакой. В медицинской карте у молодого человека в графе «диагноз» до сих пор значится «синдром Маугли».

Сейчас Вите Козловцеву двадцать. Впрочем, если закрыть глаза, может показаться, что с вами разговаривает ребенок. Вот он взахлеб рассказывает, как самостоятельно доехал домой из колледжа. «На трол-лейбусе. Двена-дцать остановок», — парень дробит слова, будто каждый раз спотыкается об их сложные конструкции. Потом приносит и раскладывает на столе выкройки тапочек для бани — так первоклассники хвастаются своими поделками.

Он оканчивает колледж по специальности «портной». «Этот выбор мы за него сделали, — признается Лилит. — Но шить ему нравится, он с радостью держит в руках иглу. Правда, сам мечтает освоить профессию озеленителя. Поэтому после этого колледжа пойдем во второй».

Скорее всего, самостоятельно вести быт Витя никогда не сможет. Лилит и Александр уже оформили пожизненную опеку над ним. «Конечно, мы стараемся обучить его всем навыкам взрослого человека. И у него большой прогресс. Например, в этом году он самостоятельно начал ездить на общественном транспорте. Мы лишь иногда тайком следуем за ним на машине и смотрим, чтобы он хорошо себя вел».

На вопрос, помнит ли Витя что-то из своего детства, он машет головой. И снова прячет голову в плечи — будто зверек. «Даже если помнит, вряд ли скажет. Думаю, подсознательно он все же боится вернуться в ту квартиру», — заключает Лилит.

Ивану Мишукову двадцать семь. И в отличие от Вити, два года, что он провел в собачьей стае, молодой человек помнит отчетливо. «Мне было четыре, когда мы переехали в Реутов. Мать тут же исчезла — укатила куда-то гулять. Я остался на попечении тети и дедушки. Первое время все было хорошо, а потом у тети появился свой ребенок, дедушка запил — не смог перенести смерть бабушки. Я стал никому не нужен. Вдобавок к этому муж тети начал меня сильно избивать. Мог закрыть дверь, чтобы я не заходил в квартиру».

Однажды четырехлетний Ваня остался на улице. «С ребятами за детской площадкой мы соорудили шалаш — в нем я и обосновался. Как-то пошел на помойку, чтобы найти что-нибудь съестное, и встретил свою первую собаку. Животных я всегда любил, поэтому не испугался», — вспоминает Мишуков.

Затем к мальчику прибились еще две дворняги — Джесси и Лора. Кличек остальных Иван не помнит, но говорит, что в разное время за ним бегали от семи до десяти собак. «С ними я ходил по району, собирал бутылки, сдавал их, на эти деньги покупал еду.

Домой мальчика пускали все реже. Ему даже выпилили отверстие в решетке на окне, через которое он, будто кошка, мог залезть в квартиру, взять что-то съестное и выбраться обратно. Благо жила семья на первом этаже. Соседи по дому стригли Ване волосы, ногти, одевали его, а в магазине напротив регулярно подкармливали. «Что-то я съедал сам, что-то заворачивал для своей стаи», — вспоминает он.

Теперь такая история может показаться неправдоподобной — при виде ночующего с собаками в подъезде пятилетнего ребенка любой вызовет полицию. Но тогда были 1990-е. «Тяжелые времена, все о собственной семье думали — самим бы выжить и своих детей прокормить», — объясняет приемная мама Ивана Татьяна Бабанина.

К тому же молодой человек вспоминает, что дворняги просто не позволяли незнакомцам приблизиться к нему. «Несколько раз меня пытались забрать из стаи, но собаки набрасывались на прохожих и милиционеров. Наверное, раза с пятого сотрудникам полиции удалось меня выманить. Я всегда ходил в магазин, а собаки оставались сидеть снаружи. В тот раз тоже зашел, меня накормили, а когда встал из-за стола, двое полицейских схватили меня и поволокли к черному ходу. Потом меня посадили в машину и долго катали по городу, чтобы замести следы. Все это время за нами бежали мои собаки. Я кричал, вырывался. Только к вечеру меня привезли в приют».

История Вани прогремела на всю страну после того, как о мальчике — предводителе собачьей стаи написали в газете «Труд». Одна из первых публикаций чудом у него сохранилась.

Тогда журналисты приехали навестить ребенка в детский дом спустя две недели после того, как его забрали из стаи. И записали с ним небольшое интервью:

— Ты умеешь считать. Кто тебя научил?

— Я сам научился. Я сам и дом своим собакам сделал – железный. И еще деревянный. В деревянном Лора жила, а в железном — Маша. А другие просто убегали каждый день. Джесси ходила к дому, где мой брат живет. Не родной. Он в другом дворе по помойкам лазает. Он дерется. И игрушки ищет по помойкам. Я когда летом, давно, на его помойке был, он бил меня…

— Ты скучаешь по своим собакам?

— Да, хочу к ним. Они ко мне никаких дядей не подпускали. <...> Собакам в магазине есть давали. И мне тоже давали. Меня булочками угощали, сосисками и мороженым… Я отламывал своим собакам, они ведь просили у меня. Даже Рексу давал, хотя он не мой, он очень кусачий…

В детском доме, признается Иван, адаптироваться было непросто. Долгое время он ни с кем не разговаривал. «Про то, что он жил с собаками, в интернате знали все, — говорит жена Ваниного сводного брата.— У меня там как раз работала знакомая, так она рассказывала, что Ванька мог и воспитательницу укусить, и детей».

Знала о непростой судьбе мальчика и его приемная мама Татьяна Бабанина. Однако она настаивает: два года в стае на психике ребенка не сказались. «Вы еще спросите, не лаял ли он? — замечает она с вызовом. — Хороший парень: красивый, умный. Почему не взять?» К слову, помимо Вани Татьяна Бабанина воспитала еще 26 детей, троих поднимает сейчас.

В пятом классе Ваня поступил в Кронштадтский морской кадетский корпус. Потом была служба в армии. Сейчас Иван живет все в том же Реутове, работает оператором на кабельном заводе. О детстве старается не рассказывать.