Стефан Дюжаррик: лучше оказаться неготовым дураком, чем сказать глупость

Полное наименование его должности – официальный представитель генерального секретаря ООН, журналисты зовут его Стеф. Каждый будний день в полдень он приходит к корреспондентам, чтобы рассказать о позиции всемирной организации по той или иной проблеме. В интервью корреспонденту РИА Новости Ирине Андреевой Стефан Дюжаррик рассказал, чем один генсек отличается от другого, почему он иногда завидует пресс-секретарю президента России Дмитрию Пескову и каких вопросов от журналистов он опасается.

— Что надо сделать, чтобы стать пресс-секретарем генсека ООН?

– Хороший вопрос. Если серьезно – тому, чтобы делать эту работу правильно в контексте ООН, очень сильно помогает журналистский опыт. Потому что наша работа заключается в том, чтобы перевести бюрократический и дипломатический языки организации на тот, что будет использоваться журналистом, не теряя тонкости, детализации дипломатического языка. Неплохо знать, что нужно журналистам, как они хотят получить эту информацию, и когда дедлайн (крайний срок – ред.). Все мои сотрудники так или иначе были связаны с журналистикой. Мы работаем в такой обстановке, когда журналисты находятся с нами в одном здании – в ООН аккредитовано около 200 человек – у них полный доступ к нашему офису без каких-либо запросов и предупреждений. Мы с ними в одном пространстве. И это очень помогает понять журналистский менталитет.

— Как вы отвечаете журналистам, если, например, не совсем уверены или просто не знаете, что ответить по теме?

– Это зависит от ситуации и обстоятельств. Насколько я уверен в имеющейся информации, от того, спрашивает ли телекорреспондент или пишущий журналист – так как иногда телевизионщикам, например, просто надо, чтобы у них в кадре был какой-то кусок фразы по теме. Но это опасная игра, потому что если тебе задали вопрос, и ты действительно не знаешь, что ответить, то должен сказать, что ты не знаешь. Потому что в итоге, выбирая между вариантом "сказать что-то глупое" и "выглядеть глупым и неподготовленным", надо выбирать последнее. Лучше оказаться неподготовленным дураком Стефаном, чем Стефаном, говорящим глупость от имени генерального секретаря ООН. Надо быть очень осторожным – я говорил вещи, которые не должен был говорить. Я борюсь с желанием показать, что я тут один самый умный.

— Насколько я могу судить, вам это дается с большим трудом…

– Да, есть такое, тяжеловатое занятие – сдерживать импульс, иногда завидую Пескову, у него возможностей больше, потому что ему надо отстаивать только интересы своей страны. Вообще постпреды стран при ООН, члены Совбеза, их пресс-секретари имеют намного больший простор для работы, потому что в том, что они говорят, большая часть – это политика. Они защищают свою конкретную точку зрения. А ООН часто находится посередине ситуации и должна учитывать интересы всех 193 стран-участниц, впрочем, как известно, "все равны, но некоторые равнее". Есть еще и моменты, когда ООН выступает посредником и хочет посадить за стол переговоров стороны, которые не хотят их вести и регулярно ищут причины, чтобы выйти из процесса, и самый простой способ – обвинить посредника. Вот почему необходимо быть осторожным в высказываниях.

— Например?

– Вот, есть две страны с открытой напряженностью в отношениях, и одна сторона приветствует ООН в качестве посредника, а другая хочет только двусторонних переговоров. И просто сам факт того, что мы скажем, что "наши добрые услуги всегда доступны", будет принято второй стороной так, что мы поддерживаем первую. Это будет значить для них, что первая сторона уже согласилась на участие ООН, что теперь на них давят. Это, в частности, касается ситуации с Кипром (остров разделен на две части с 1974 года в результате греко-турецкого конфликта – ред.), с теперь уже решенной историей с названием Республики Северная Македония (политический спор с Грецией с 1991 года из-за использования слова "Македония" – ред.), когда каждое слово считалось, каждое, и были моменты, когда я говорил что-то не то на брифинге, а по возвращении в кабинет меня уже ждала записка "перезвонить постпреду", так как они не очень счастливы тем, что я произнес.

— То есть это иногда случается, что на вас жалуются?

– Да, случается, жалуются. Раз в пару недель обязательно что-то такое происходит. Иногда это моя ошибка, а иногда так написано в подготовленных и уже проверенных документах по теме, и это не нравится какой-то стране. Если я должен сообщить что-то и на это жалуется страна, то это нормально, и мне не надо идти на ковер. Но если я что-то сказал не то, вышел за пределы своих полномочий, то тогда придется отвечать за содеянное. Вот почему для меня важно иметь хороший контакт с большинством пиарщиков постпредств, чтобы я мог решать вопросы на своем уровне, без жалоб на меня генсеку.

— А были жалобы генсеку Гутеррешу?

– Было. Однажды. Не то чтобы случилась катастрофа, но головной боли ему прибавило. История была про страну, где в тот момент происходил политический кризис, и очень много людей уезжали из страны. И в небрежно брошенном комментарии я сказал "беженцы покидают страну", что безмерно расстроило постпреда этого государства. Так как такая формулировка значит, что "беженцы бегут от насилия", а вот если "мигрант", то "ищешь возможности за пределами страны". И генсек сказал мне: "не надо использовать это слово". У журналистов масса слов для описания ситуации, у нас в арсенале – только осторожность.

— Это уже третий генеральный секретарь ООН, с которым вы работаете. Есть разница, с кем работать?

– Три разных человека, три очень разные личные истории. Кофи Аннан был "продуктом ООН", в том смысле, что всю профессиональную жизнь он провел в ООН, и это было его видение жизни. Пан Ги Мун был "дитя ООН", и я имею в виду, что его детство и юность пришлись на войну в Корее и время после нее. Как вы помните, США возглавили борьбу с Северной Кореей и Китаем под знаменем ООН, а нужная резолюция в Совбезе была принята, так как Советский Союз в тот момент бойкотировал голосование. Так вот, солдаты, которые спасли Пан Ги Муна, – были солдаты ООН, кормили его русские продуктами из гуманитарной помощи ООН, учился он по книжкам, которые обеспечивало ЮНЕСКО, поэтому для него ООН – это очень личная история. Он как раз был, как мы сейчас это называем, ВПЛ – внутренне перемещенным лицом. Он видел, как дети, которых рожала его мать, умирали сразу после рождения. Беженцы, ВПЛ, здоровье рожениц – были невероятно личным вопросом для него. Когда он приезжал в лагеря беженцев, он мог сказать этим детям: "я тоже был беженцем и жил в палатке, как и ты".

— А Антониу Гутерреш?

© РИА Новости / Евгений Биятов

Перейти в медиабанк

Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций Антониу Гутерреш

– Он человек другой формации в значении, что он сразу и гуманитарная история, и политическая. Гуманитарная – это и студенческий лидер по время португальской революции, и преподавание в трущобах Лиссабона, и 10 лет работы Верховным комиссаром ООН по делам беженцев. В то же время он политик – бывший глава правительства, парламентарий с 30-летним стажем. И он первый глава ООН от политики в хорошем смысле слова. Зачастую к нему обращаются как к мировому лидеру дипломатии. Но все 193 представителя стран в ООН – политики, чья внешнеполитическая деятельность зачастую основана на внутриполитических требованиях. И он первый генсек, у которого есть в этом вопросе опыт, – он, так сказать, член их клуба. Это другой вид взаимоотношений, чем у предыдущих генсеков. Откровенно говоря, в мире, в котором мы сейчас живем, в котором взаимоотношения между великими державами, выражаясь дипломатическим языком, не сильно хорошие, очень полезно иметь главу ООН с таким опытом и навыками внутриполитической деятельности. При это самая большая разница в работе с этими тремя людьми – это я сам. Я не тот же самый человек, который начал работать в 39 лет у Кофи Аннана, и я сейчас, спустя 15 лет.

— В чем это выражается?

– Сейчас в команде генсека у меня есть больше прав подать голос. Например, когда я начал работать у Кофи, я был самым молодым членом команды, которая работала с ним уже 20 лет. Чем больше ты работаешь в системе, тем больше прав на высказывания у тебя есть – накапливается опыт. Вот в этом для меня есть разница. Но что я могу сказать о всех трех генсеках, так это то, что на личном уровне со всеми ними невероятно легко работать, и ко всем трем у меня был и есть прямой доступ, что очень важно в работе пресс-секретаря.

— Вы всегда знаете, что надо говорить от имени генерального секретаря?

– Смотрите, каждое утро в 9.30 я прихожу к нему в кабинет и рассказываю главные новости в мире. Тогда же я могу задать какие-то конкретные вопросы, узнать о встречах и переговорах, о которых можно рассказывать, о которых нельзя рассказывать. Чем больше ты знаешь о происходящем снаружи, тем больше тебе надо знать, что происходит внутри, чтобы не сказать ненужного.

— Генсеку нужна ваша помощь при общении с журналистами?

– Нет, ему точно не нужно, недостатка в уверенности, заслуженной уверенности, у него нет.

— Вам не кажется, что Гутерреша в настоящее время больше в СМИ, чем предыдущих генсеков?

– Знаете, мне кажется, что все немного самовлюблены в это настоящее время. И я думаю, что Кофи Аннан был на страницах СМИ очень часто, но это был другой медиаландшафт, Пан Ги Муна тоже было много в СМИ. Конечно, все зависит от того, что происходит в мире. Когда в мире в разных местах нарастает напряжение, люди обращают свое внимание на ООН и генерального секретаря, так как на него возлагается много надежд.

— Давайте поговорим о журналистах. Какой самый глупый вопрос вы получали?

– Ой, список очень длинный. Я думаю, что для меня самый опасный вопрос – глупый. Потому что, если кто-то задает очень умный, сложный вопрос, я должен быть очень внимательным в своем ответе. А если кто-то неосведомленный задает мне глупый вопрос, мне может понадобиться начать что-то объяснять, и когда ты погружаешься в это объяснение – ты можешь попасть в неприятности. Поэтому лучше умные, сложные вопросы, в которых уже заложено понимание основ. Чем глупее вопрос, тем больше объяснений, и тем чувствительнее веревка, которая обматывает мою шею.

– А вам не надоело работать на этой должности? Каждый день выступать перед журналистами, отвечать на сотни запросов?

– Это огромная привилегия – делать эту работу. Я считаю, что это лучшая работа в этом здании. Потрясающая. Да, она сложная. Я, конечно, в четыре утра не встаю и не еду два часа на машине, чтобы потом физически вкалывать. Это очень токсичная умственная работа, потому что тебе все время надо следить за тем, что ты говоришь. Но с другой стороны, если тебе интересно, что происходит в мире международной политики — это лучшее место. Я благословлен, в том смысле, что эта работа, как никакая другая, подходит к моему характеру. Мне очень тяжело заниматься какими-то долгосрочными делами, если вы дадите мне проект на шесть месяцев, я в прямом смысле слова не буду ничего делать до последнего дня. А здесь – я каждый день должен быть готов к 12 часам. Это отличный способ быть собранным.

– Помимо этого, у вас много командировок…

– Это возможность путешествовать по миру, видеть происходящее. Одна из моих любимых рабочих фотографий — из Кремля. Это были переговоры между Пан Ги Муном и президентом России Владимиром Путиным. Она очень смешная – разные главы государств имеют разные форматы фотографирования. И я заметил, что в России фото-колл длится немного дольше, чем в ООН, часто бывают какие-то комментарии для СМИ, а мы к такому не привыкли. И в тот раз фотографы стояли позади нас, президент Путин начинает говорить, я начинаю нервничать и поворачиваюсь назад, так меня и запечатлели: пока президент с генсеком говорят, я странным образом смотрю в другую сторону.

Помимо всего, я видел Олимпийские игры, Папу Римского, потрясающие и впечатляющие моменты. Я помню, только что кончилась война в Ираке, Елисейский дворец в Париже, на встрече Кофи Аннан, президент Франции Жак Ширак и премьер-министр Великобритании Тони Блэр. Там было всего 9 человек за столом. Ширак и Блэр совершенно откровенно обсуждают Ирак – это потрясает, вдруг понимаешь, какая это честь.

Пару раз я присутствовал на переговорах в Овальном кабинете в Белом доме, однажды делегация сидела там за большим столом и я не мог перестать трогать этот стол — за ним сидел Джон Кеннеди! А когда президент США оставил свой Blackberry на столе, я подговаривал оставшихся: "давайте его заберем!" Часть меня сфокусирована на работе, а другая не может поверить в происходящее.

– Но?

– Но, да. Конечно, я устал и в какой-то момент мне придется остановиться. Но пока что главная движущая сила — это выезд "на местность", когда ты видишь тех людей, которым ты стараешься помочь. И это самые эмоциональные поездки. Ты приезжаешь в лагеря беженцев на четыре часа и видишь десятки тысяч этих людей, и помимо непосредственного освещения поездки, ты останавливаешься и говоришь с ними, выражаешь свое уважение им и их жизни, а потом ты выражаешь уважение своим коллегам, которые работают в этих лагерях год, два, три. Это очень сильно заземляет тебя — дает осознание, почему мы все в этой организации в первую очередь. Есть классные командировки для меня, и есть командировки профессионально наполняющие, эмоционально наполняющие и в то же время эмоционально подрывающие.

– Чем вы будете заниматься после ООН? Писать мемуары?

– Не думаю, что буду писать мемуары. Я люблю говорить, поэтому думаю, что буду выступать – с удовольствием бы читал лекции. Может быть, уйду работать в совершенно другую сферу: развлечения, авиация – люблю самолеты.