Жители этого поселка никогда не видели своих соседей. Они не знают, как выглядят их дом и детская площадка во дворе. С 1950-х в Русиново Калужской области начали съезжаться незрячие со всего Союза. Здесь хотели построить город-утопию, где инвалиды по зрению могли бы получить рабочие места, инфраструктуру, медицинскую помощь.
Сейчас об особом статусе поселка напоминают лишь поручни-ориентиры и вот уже три недели неработающий «говорящий» банкомат. Предприятие, на котором незрячие собирают пипетки и настольные игры, едва сводит концы с концами, отделение банка закрыли, а к врачу приходится ездить в город. Да и самого поселка как территориальной единицы уже нет: несколько лет назад он вошел в состав города Ермолино, став одной из его улиц. Но тут по-прежнему живут 120 инвалидов по зрению, целые семьи, когда-то приехавшие в Калужскую область в поисках лучшей судьбы.
Единственное, что отличает Русиново от других населенных пунктов, — это железные поручни-ориентиры. Они идут вдоль всех тротуаров, подходят к каждому магазину, дому. Краска на многих облупилась, кое-где они буквально вросли в землю. Поручни остались в Русиново еще с советских времен. Как, впрочем, и вся инфраструктура поселка.
Рабочий день на местном «градообразующем предприятии» — «РУСиНовоПак» — начинается в семь утра. За полчаса до начала смены улицы заполняют незрячие. Они, будто тени, медленно бредут по дорожкам, простукивая поручни белыми тростями. Почти все ходят парами — так надежнее.
На проходной предприятия посетителей встречает стенд с черно-белыми фотографиями. Они висят здесь еще с тех пор, когда завод назывался Боровским учебно-производственным предприятием при Всероссийском обществе слепых и на нем собирали платы для телевизоров «Рубин». Из того же времени, кажется, и интерьер фабрики: на входе дежурит вахтерша в синей спецовке, у гардероба кто-то выставил на продажу лаковые туфли.
Пожелтевшая памятка на стене рассказывает о создании «социально-психологического климата на заводе»: «Не делите коллектив на слепых и зрячих», «Не отказывайте незрячему в общении».
Внутри здания поручней-ориентиров уже нет. Передвигаются слепые по прорезиненным дорожкам, проложенным вдоль всех коридоров.
Людмиле Жильцовой дорожки не нужны. За 34 года работы здесь она выучила каждый поворот, каждую щербинку в полу. Ее голову покрывает черный платок — она носит траур по умершему мужу, с которым прожила в браке больше 30 лет. «По местным меркам он видел хорошо, у него была вторая группа инвалидности», — рассказывает Людмила Вячеславовна.
Работу она не прекращает ни на секунду: отточенными до автоматизма движениями берет стеклянный наконечник пипетки, натягивает на него резинку, отправляет готовое изделие в ведро из-под майонеза. В каждой банке умещается по сто штук. Так и считает.
За смену Жильцова собирает порядка трех тысяч пипеток. Это 30 ведер. И так уже 34 года. Получает за это Людмила Вячеславовна около десяти тысяч рублей — это средняя зарплата на предприятии. Несмотря на то что оплата сдельная, мало у кого получается собрать за смену больше изделий.
Проблемы со зрением у Жильцовой начались в детстве, но окончательно возможность видеть она потеряла после рождения первого ребенка. «Врач не предупредил меня, что рожать естественным путем нельзя, нужно кесарево делать. Тогда бы зрение не упало. Сейчас я вижу только свет и тень», — объясняет она.
Рядом с Людмилой Вячеславовной собирает настольные игры ее сын — тоже незрячий. А вот дочь видит хорошо. «Почему так произошло, не знаю. Природа так распорядилась. Что мы против нее?» — философски замечает Жильцова.
Как и большинство незрячих, она не жалуется на жизнь. На вопрос о трудностях в быту отвечает, что их почти нет.
«Разве что квитанции на оплату коммунальных платежей нужно просить кого-то заполнить. Мы вообще все стараемся делать самостоятельно, к посторонним редко обращаемся. Готовлю я сама. Что за крупа, можно понять на ощупь. Сколько воды налить в кастрюлю для супа — тоже определяешь тактильно или по звуку. Носки, чтобы не перепутать и не надеть разнопарки, перед стиркой нужно положить один в другой».
Даже одежду Людмила выбирает себе сама. «А что сложного? Любая женщина даже с закрытыми глазами сможет определить, село платье по фигуре или сзади топорщится, а спереди жмет. Расплачиваться в магазинах сейчас тоже стало проще: на телефон можно установить специальную программу для распознавания купюр. Раньше приходилось уточнять номинал банкнот у продавцов».
Два раза в неделю Жильцова ездит в Балабаново — выступает в местном ансамбле. Ради сцены даже научилась красить губы на ощупь.
Однажды, вспоминает, так спешила на выступление, что наткнулась на велосипед и сломала руку. «Его какой-то идиот посреди тротуара бросил. А вообще у нас дороги в поселке очень плохие. Люди часто спотыкаются, особенно зимой, руки-ноги ломают. Мы просим администрацию хоть что-то сделать, но чиновники отмахиваются. Будто слепые не мы, а они».
В углу цеха собирает пипетки Владимир Морозов. Мужчина ослеп в 27 лет. Тогда он работал грузчиком в колхозе. Из-за постоянного подъема тяжестей началось отслоение сетчатки. В общей сложности ему провели пять операций, дату последней он помнит до сих пор — 26 февраля 1985 года. После нее Владимир окончательно потерял зрение.
«Помню, открыл глаза — а у меня перед ними все красное, веки полны крови. Тогда промелькнуло: жизнь кончилась. Я ведь до этого был здоров как бык, работа была нормальная. А стал фактически никем. Инвалидом».
— Не запили?
— А толку? Разве поможет это?
Только спустя годы Морозов понял, что жизнь с потерей зрения не кончилась. На предприятии он нашел супругу — кстати, зрячую. У них родились двое детей. «Моя слепота жену не смутила. Знаете, есть поговорка: если ты любишь человека за его достоинства, значит, любишь только его достоинства. Если же не замечаешь его недостатки — значит, любишь его самого».
О прежней, зрячей, жизни Владимир почти не вспоминает. Только иногда ему снится, как весенним вечером он едет по улицам родного города на своем мотоцикле ИЖ. Водил он почти до самой слепоты.
Сны, между прочим, Владимиру Морозову снятся цветные.
В отличие от большинства сотрудников предприятия, которые потеряли зрение в сознательном возрасте, Наталья Белопухова не видела никогда.
До трех лет у нее сохранялось остаточное зрение, но после неудачного падения с дивана девочка перестала видеть совсем. «С тех пор у меня всегда ночь перед глазами. Солнце я чувствую только по теплу лучей», — объясняет она. Родители Натальи тоже были слепыми, поэтому со всеми бытовыми тяготами она научилась справляться еще до учебы в школе-интернате для незрячих детей.
«Беспомощной я себя не чувствую, по дому всю работу делаю. Помогает обоняние. Например, по запаху могу определить, поджарилась ли котлета, заварился ли чай».
Наталья осознает, что она вряд ли когда-то сможет видеть. Но надеется на чудо: «Очень бы хотела увидеть природу. И, конечно, животных. Я себе представляю, как выглядят кошки, собаки. Но вдруг они совсем другие?»
В этот момент на ее глазах выступают слезы. В цехе, где работают незрячие, их не видит никто, кроме меня.
Боровское учебно-производственное предприятие основано в Русиново в 1948 году. После войны в стране появилось много инвалидов по зрению, которых нужно было где-то трудоустраивать. Первое время здесь брались за любую работу: валяли валенки, шили одеяла.
Рассвет предприятия пришелся на 1970-е. Тогда на нем трудились больше тысячи человек, а у завода была возможность построить для незрячих сотрудников жилье. «В тот период здесь лили пресс-формы, пыжи для лекарственных пузырьков. Кроме того, был госзаказ завода «Рубин» на сборку плат для цветных телевизоров. Тогда при средней зарплате рабочего по стране в 100 рублей незрячие из Русиново могли получать по 250», — рассказывает директор «РУСиНовоПак» Сергей Быков.
В начале 1990-х госзаказ прекратился. На предприятии начали думать, как выживать в условиях рыночной экономики.
«Мы пекли хлеб, фасовали сметану, майонез. В итоге пришли к выводу, что выгоднее всего заниматься гофрокартоном».
Директор «РУСиНовоПак» признает: ручной труд инвалидов убыточен. «Никто не хочет платить деньги людям, тогда как автоматизированное производство обходится в разы дешевле. Пипетки, например, собираем себе в убыток. Сохранили этот вид производства, только чтобы у незрячих были рабочие места».
В кабинете председателя Боровской организации ВОС Александра Раковича стрелки часов остановились на половине второго. Он этого не видит — полностью ослеп после перенесенного гриппа в пять лет. Инвалидность не помешала Александру сколотить небольшой бизнес, стать единственным незрячим депутатом в Калужской области и известным общественником.
«Только в 11 лет я пошел учиться в первый класс. До этого родители таскали меня по врачам и знахаркам, все пытались вылечить», — рассказывает он.
После школы Ракович хотел поступать на юридический факультет МГУ, но на экзамене по обществознанию его завалили. Тогда юноша заявил экзаменаторам, что построение коммунизма — это утопия. Пришлось пойти работать на Боровское учебно-производственное предприятие, где за пару лет Александр сделал головокружительную, по местным меркам, карьеру — дорос до бригадира.
В 1990-е его участок сократили, и Ракович решил заняться бизнесом. Сперва открыл точку по продаже видеокассет, затем компьютерный клуб для подростков.
Он смог возродить местный ансамбль, оборудовал для незрячих спортзал, компьютерный клуб. «Все за счет спонсорской помощи», — рассказывает Ракович.
На ногтях у Александра замечаю черные пятна — будто от удара тяжелым предметом. «Это я забор строил на участке, может, и попал по пальцам несколько раз», — как само собой разумеющееся объясняет он. Даже ламинат в квартире положил сам. «А что в этом сложного? Был в Русиново один парень, так он, будучи слепым, профессионально ремонтом занимался. Кому двери ставил, кому — сантехнику».
Александр принципиально ходит без трости. Говорит, ориентироваться может по звуку. «Когда нужно определить, есть ли впереди препятствие, мне достаточно шаркнуть ногой по асфальту. По отраженному звуку могу понять, стена впереди или свободное пространство».
Но даже для него передвижение по большому городу иногда затруднительно. «В Москве, например, незрячим сложно покупать билеты на метро. Обычно утром перед окошком всегда выстраивается очередь. Чтобы понять, откуда она начинается, и следовать за ней, мне нужно дотронуться до спины впередистоящего человека. А это не многим понравится».
Обман в магазинах — еще одна проблема, с которой часто сталкиваются слепые. Александр Ракович вспоминает, как однажды на рынке за килограмм мяса он отдал почти шесть тысяч.
«Обычно купюры я раскладываю по разным карманам: в одном — тысячные, в другом — пятисотки. В тот раз по ошибке достал деньги не из того кармана и вместо сотенных расплатился тысячными. Довольно быстро обнаружил пропажу, вернулся в ту палатку. Но продавец деньги мне так и не вернул».
Вместе с Александром идем к семье Пановых — Лидии и Сергею. Их дом и подъезд Ракович находит по памяти. В квартире чисто, пахнет лекарствами. Сергей, высохший до состояния мумии, лежит на продавленном диване. Вот уже десять лет мужчина не выходит из дома, даже с кровати не встает.
Все эти годы незрячая Лидия Александровна ухаживает за парализованным супругом: поднимает его, кормит, моет. Дети помогают, но круглосуточно быть рядом они не могут — у всех свои семьи.
Лидия Панова потеряла зрение в девятнадцать из-за глаукомы. Сергей ослеп в детстве — в шесть лет подорвался на оставшейся после войны мине. В браке они больше тридцати лет, с бытом всегда справлялись. Но десять лет назад Сергея ударил микроинсульт. «Он его на ногах перенес, даже не понял, что произошло. Но потом начала отказывать левая нога. Пока мог, работал. Я его до последнего на предприятие на себе носила. Но потом Сережа слег совсем. Сначала хотя бы по квартире мог ползать, а сейчас даже голову поднять самостоятельно не в состоянии», — рассказывает Лидия Александровна.
Спрашиваю, не положена ли им сиделка. «О чем вы говорите? Я ведь даже памперсы ему покупаю за свой счет. В прошлом году пыталась оформить мужу инвалидность не только по зрению, но и в связи с утратой возможности передвигаться. Но для этого нужно было несколько раз ездить в Калугу, что очень сложно. В итоге довести процедуру до конца я так и не смогла».
В последний раз Сергей был на улице шесть лет назад. «Да и не прогулка это была. Меня тогда в больницу на обследование возили — пока в скорую грузили, смог подышать воздухом минут десять», — вспоминает Панов. Он все понимает, и от этого ему еще больнее.
Единственное, о чем сейчас мечтают Пановы, — медицинская кровать, спинка которой автоматически поднимается. Тогда Лидии Александровне не пришлось бы каждый день по три раза поднимать мужа, чтобы покормить.
Такая семья в Русиново — не единственная. Восьмидесятиоднолетний Виктор Сергеевич Верхов вот уже несколько лет ухаживает за супругой, которая упала, сломала шейку бедра и теперь может передвигаться только при помощи ходунков.
«Раньше, несмотря на слепоту, жена все делала по хозяйству: на костылях умудрялась и полы вымыть, и обед приготовить. Теперь весь быт на мне. Самое сложное — купать ее. Нужно принести в ванную стул, посадить ее на него, помочь ей вымыть ноги», — описывает пенсионер.
С уборкой помогает соцработник — дважды в месяц она приходит вымыть пол. «Но за это время пыли так много накапливается, что мы вынуждены просить кого-то из посторонних подмести».
И Виктор Сергеевич, и его супруга ослепли после ранений. Когда Верхову было шесть лет, соседский мальчишка выстрелил ему из берданки в глаз. Его жена примерно в том же возрасте подобрала гранату.
Слепота не помешала Виктору Верхову выучиться на учителя истории, хотя все лекции приходилось записывать шрифтом Брайля. В Русиново Виктор Сергеевич — местная знаменитость, поэт. Он уже выпустил два сборника своих стихов, а не так давно напечатал и прозу.
Несмотря на болезнь жены и смерть сына (его несколько лет назад сбила машина), Виктор Сергеевич сохранил чуткость и открытость миру. Он может подолгу вспоминать заливные луга, по которым бегал в детстве, яблоневый сад в красных, как огни, яблоках. А еще, как настоящий поэт, он очень образно рассказывает о слепоте.
«Многие думают, что у тотально незрячих людей перед глазами всегда темнота. Это не так. Мы просто ничего не видим: ни черного экрана, ни белого. Но слышим. Я называю это состояние «живая темнота». Слышу, как шумят деревья, как разговаривают люди, — и это помогает мне видеть мир. По-другому, но видеть».
