Ненцы не один раз провожали до деревень заблудившиеся экспедиции, задумчиво появляясь и точно так же исчезая, когда люди на дорогих снегоходах оказывались в безопасности. Закон Севера о взаимопомощи здесь основной.

— С дороги? С дороги, это мы понимаем, заходите. Ань торова!

— Ань торова — здравствуйте! — После сотни километров на снегоходе жар печи, обнимающий со всех сторон, заставляет быстро скинуть экипировку. Кажется, такого количества одежды хватит еще на несколько человек. Ненцы смотрят на нас снисходительно. Кочевники научились смешивать традиционные вещи с тем, что предлагают охотничьи магазины, но всегда предпочтут «живую» малицу новым технологиям — проверено столетиями.

Хозяйка палатки наливает из большого чайника кипяток, достает оленину. Отрезает от замороженного куска тонкие полоски и кидает на раскаленную печь. Очень быстро мясо темнеет. Сами хозяева едят сырую оленину, макая небольшие кусочки в соль, — айбурдают.

С мороза, запустив прозрачное облако пара, в палатку забирается собака и, вытянув лапы, укладывается спать под железную печь. Потом, достаточно согревшись, перебирается на латы. Так ненцы называют несколько длинных крашеных досок, заменяющих пол.

Хотя и говорят, что в традиционном жилище было удобнее. Оленьи шкуры, как и в праздничной ненецкой одежде — панице, укладывали мехом наружу. Они обнимали основу дома — выставленные по кругу шесты. У каждого из них есть свое название и место: когда семья решала откочевать на другую стоянку, они располагались на нартах в строгом порядке.

Сколько шестов было в чуме, зависело от семьи: в маленьком жилище — 36, в большом — до 50. Собирали и разбирали "дом" коллективно, обычно это занимало меньше часа.

— Летом чум обшивали берестой, но этого мы не помним. У нас уже был брезент. Палатки появились, потому что сейчас каждый индивидуально хочет жить, а раньше никто никому не мешал. — Александра и Иван кочуют уже 20 лет, познакомились и поженились в Санкт-Петербурге, когда учились там в институте.

Мужчина — за дровами. Но из трубы палатки вертикально вверх уже уходит дым. Иван, после того как затопил свою печь, разжег огонь и для них.

Окна в палатках разные, каждый заказывает на свой вкус. Видно в них то тундру, расшитую оранжевыми бусинами морошки, то пестрый мох и лишайник, то заснеженный лес.

Обычно ненцы не стоят на одном месте больше месяца. Человек перемещается вслед за оленем, строго следуя его жизненным циклам. Метель, дождь, туман — ушли животные в поисках ягеля, движется и ненец, скиталец тундры.

— Аркавада! — благодарим мы за тепло и еду. И попробуйте понять, где в этом «спасибо» ударение. Оно кочует по слову, как ненец по тундре. Дело в том, что в языке важна только долгота. Речь мелодичная, поэтому даже сказки не проговаривают, а поют.

— Мы стремительно теряем родной язык. Младшему сыну было лет пять, он как-то прибежал и плачет: "Мама, они все говорят — "луна", а я им — "ирий". Какая же луна! Не щенок, а хутюка!" У детей конфликт. Они перестали друг друга понимать. — Александра когда-то окончила филологический факультет только потому, что хотела знать русский не на четыре, а на пять.

Слова Саши падают в темноту, как в воду. Ненецкий звучит в тундре все реже.

— Детям язык преподавать некому, учителей нет, кто был — все состарились. В начальных классах им дают основы — и все. Предлагали уроки ненецкого для старших, но для этого учебную неделю пришлось бы продлить до шести дней. Родители проголосовали против.

Иван и Саша то говорят по-ненецки, то переходят на русский. Две культуры давно перетекли одна в другую.

— Когда мы только приехали в интернат учиться, нам сразу запретили родной язык. Советская страна — единый язык. Да и воспитатели были русскими.

Дверь палатки приоткрылась, на поток холодного воздуха сразу отозвался огонь в печи.

Спросите у ненца что-нибудь о духах тундры, легендах, скорее всего, вам ничего не ответят. И причины тут две: первая — вы здесь чужой, а вторая — не помнят.

У ночи — черная паница, расшитая колокольцами звезд, подол ее подбит белым полотном дороги. Снегоход выхватывает ее светом фар.

Ворги-дороги связывают кочующие бригады, от одной до другой — сотни километров по морозу.

Ненцы говорят, что та земля, где можно проехать на оленях и снегоходе, — другая Россия. Даже объявления в местных газетах скажут: "Привезу грузы из России".

— Не Россия у вас тут, говорите?

— Тундра у нас тут. И люди другие, и правила. Это сейчас зимник есть, а потом оторвет наш мир от всего остального — и живи.

Дорога ныряет вниз, к руслу реки. На льду стоит сломанный "Буран". Водитель озадаченно вглядывается во внутренности снегохода.

Водитель отвлекается от разбросанных на снегу запчастей.

— Да в гробу я видел — не оставлять! Даже тесемочки вот в кармане вожу.

Загадочный диалог можно просто объяснить. Недалеко отсюда — Харв-Пад, священная для ненецкого народа земля. Раньше в этот лес приезжали за деревом для изготовления сядеев — идолов. По-русски это место называется Козьмин перелесок.

По негласным правилам нужно притормозить, оставить духам подарок. Чем богат, чего не жаль — ленточку, монетку. Иначе беда: заблудишься, сломаешь технику, потеряешь драгоценное на зимнике время.

Северный ветер бьет откуда-то сбоку, пробирается под маску, поднимает снег и захлестывает им, будто волной.

Ты щуришься в сторону горизонта, и тундра щурится в ответ — тонкой полоской леса.

— Все развалили, а сейчас давай восстанавливать. А олень не картошка — просто так не вырастишь. — Кочевники, собравшиеся вместе, даже из разных тундр, всегда будут обсуждать главное — оленей.

Встречаются ненцы нечасто: когда есть зимний праздник Канин Мэбета — два раза в год, когда нет — только один, летом, на День оленя.

В эти дни тундра пестрит праздничными нарядами. Мех и сукно, узоры, тонкие полоски черного на белом — чем больше рисунков, тем опытнее мастерица.

— Когда-то на расстоянии можно было определить, из какой тундры человек, какой статус у него.

Вот у девушки пояс повязан сбоку — значит, не сосватана еще: смелее, парень, знакомься. Спереди пояс — замужем, держись подальше, — Саша стоит в панице, высокой меховой шапке — саве и обуви — тобоках. Все шьет сама, как учила мать, — не нитками, а жилами.

Плетеный пояс передернут через медное кольцо, когда-то это украшение Александра получила от матери с особыми словами-пожеланиями. Кольцо передается в роду от женщины к женщине.

Раньше на Покров забивали белого быка, чтобы ворс был определенной длины, тогда одежда получается особенно красивой. Сейчас новое шьют редко, стараются поддерживать то, что осталось от матерей и бабушек.

В апреле, пока лежит снег, бригады уйдут в сторону Канинского полуострова — к морю.

— Когда подойдет время отела, мы будем уже далеко. Оленям тяжело идти с детенышами — много погибает. Это ведь целая наука — вовремя уйти на нужное пастбище. Как надо оленям, так и передвигаемся.

«Овощи у нас держатся до середины июля. Сначала кутаешь, чтобы не замерзли, потом — чтобы не перегрелись».

Дети Саши и Ивана во мнениях разошлись: один хочет кочевать, второй — жить в городе.

— У нас и наоборот бывает: родители дом строят в деревне, а дети кочуют.

Им в тундре скучать некогда: с одной стороны, свобода — земля до горизонта, и вся твоя.

С другой — дел много: дрова, вода, ягоды, рыбалка. После отела, когда телята подрастут, ребята помогают ставить клеймо.

Тяжело ли в тундре жить? Бывает — тяжело, бывает — хорошо.

Через несколько дней Саша поведет длинный аргиш — цепочку из саней — вслед за Иваном.

Он будет пробивать дорогу на снегоходе. На новом месте поставят палатку, подогреют чай, сядут обедать.

Выйдет Иван из палатки, присядет на снегоход, закурит, посмотрит на горизонт, где дышит море. И наступит великое ненецкое мимодумье.