Мученица Елизавета (Тимохина)
Жила сто с лишним лет назад в городе Веневе Тульской губернии крестьянская дочь Елизавета Мартынова. Cкромная и набожная, она засиделась в невестах — замуж вышла только в 1912 году, уже разменяв четвертый десяток, за вдовца с четырьмя детьми Тимофея Тимохина, жандармского унтер-офицера при станции Голицыно под Москвой. После революции его, конечно, как бывшего жандарма, арестовали, но потом отпустили, и зажили они с Елизаветой по-прежнему — обычной жизнью простых людей с четырьмя детьми на руках.
В 1922 году Елизавету выбрали в церковный совет Преображенского храма в селе Большие Вяземы Звенигородского уезда. Дети к тому времени подросли, и теперь главной ее заботой стал приход, который изо всех сил старался не дать властям закрыть свою церковь. Задача не простая, ведь для этого годился любой предлог: например, если менее чем в 1 километре от храма находилась школа, или арестовывали кого-либо из священнослужителей или "двадцатки" — достаточно было обвинения против одного из членов "двадцатки", чтобы храм закрыли, а приход распустили. Бывало, в одном городе за день закрывали больше десятка церквей.
Но оказалось, это была еще только присказка.
В 1937 году фактически давно начавшееся гонение было оформлено юридически. 20 мая Маленков направил Сталину записку, в которой писал: "За последнее время вновь оживилась враждебная деятельность церковников,… организации церковников содействует декрет ВЦИК от 1929 "О религиозных объединениях". Этот декрет создает организационную основу для оформления наиболее активной части церковников и сектантов… Сам порядок регистрации требует организованного оформления двадцати наиболее активных церковников. Указывается порядок создания исполнительных органов религиозных организаций… Считаю целесообразным отменить этот декрет,… ликвидировать "двадцатки"… Декретом мы сами создали широкую, разветвленную, враждебную советской власти организацию. Всего по СССР лиц, входящих в "двадцатки" насчитывается около 6ОО тысяч".
Ответил на записку, после ознакомления с нею Сталина и членов Политбюро, сам нарком НКВД Ежов: "Вопрос поднят совершенно правильно… известны многочисленные факты, когда антисоветский актив использует в интересах проводимой антисоветской работы легально существующие "церковные двадцатки"…
2 июля 1937 года Политбюро приняло решение о проведении массовых репрессий. На места были отправлены соответствующие инструкции. Все люди обязаны были пройти анкетирование, определявшее степень их благонадежности. Жизнь приходов теперь контролировалась инспекторами по наблюдению и негласным осведомителями НКВД, которые обязаны были докладывать о всех особенностях церковной жизни, даже о том, "куда расходятся деньги, полученные за просвирки и свечи". При малейшем подозрении, в нарушении установленных правил религиозной деятельности или по любому, самому нелепому доносу, священника арестовывали, а храм закрывали.
Теперь делами церкви занимался исключительно НКВД. Шло истребление духовенства и мирян с целью "физического сокрушения православия". Арестованным предъявляли самые невероятные обвинения — в шпионаже, саботаже, терроре и даже… троцкизме. В Горьком (Нижнем Новгороде) в 1937 году прошел типичный процесс, в котором местное духовенство обвинялось в организации "подпольного фашистского центра", который "посредством монашек и верующих совершал террористические акты и шпионаж". Подобные процессы проходили повсеместно.
Судебное производство было упрощено до крайности. Теперь суд вершили "тройки" — судебные коллегии из 3-х членов: 1-й секретарь обкома, главный прокурор области, начальник областного управления НКВД. В 1937 году они получили право вынесения смертных приговоров. Секретным постановлением НКВД разрешались пытки.
30 июля 1937 года специальным приказом Ежова церковники, по определению являющиеся "антисоветским элементом", были поставлены по степени опасности для советского общества на второе место, сразу за кулаками. По регионам были установлены лимиты представителей контрреволюционных классов, подлежащих репрессиям.
Работы у НКВД было так много, что для проведения арестов и следствия по политическим статьям стали привлекать сотрудников милиции, причем целыми отделениями.
В январе 1938 года Звенигородский отдел НКВД получил разнарядку на аресты в районе. Начальник отдела сам составил список, в которой попала и Елизавета Тимохина — как член церковного совета и жена бывшего жандарма. Дальше все пошло по обкатанной схеме — была подобрана группа лжесвидетелей, согласных не читая подписывать нужные следствию показания. Кого-то заставляли подписывать чистый лист, и потом вписывали то, что было нужно. А когда следственное дело было оформлено, оставалось только произвести арест.
Елизавету Тимохину арестовали 16 февраля 1938 года. Обвинение было стандартным — контрреволюционная деятельности, распространении клеветы на советскую власть. Допросили ее всего один раз, в день ареста. Виновной она себя не признала, но это уже никого не волновало. На этом следствие было завершено, и дело передано на решение тройки НКВД.
27 февраля 1938 года тройка приговорила Елизавету Тимохину к расстрелу, а 7 марта приговор был приведен в исполнение. Местом последнего упокоения мученицы Елизаветы стала безвестная общая могила на полигоне Бутово под Москвой.
По данным Комиссии по реабилитации Московской патриархии, к 1941 году было репрессировано за веру 350 тысяч человек, из них 150 тысяч пострадали в 1937-1938 годах — 80 тысяч расстреляно.
