Оркестр и хор Пермского театра оперы и балета musicAeterna под управлением Теодора Курентзиса в июле стали триумфаторами одного из самых известных в мире музыкальных фестивалей — Зальцбургского. Дирижер привез на родину Моцарта очень разные интерпретации произведений композитора — строгий "Реквием" и далекую от классической версию "Милосердия Тита". Опера, написанная когда-то к императорской коронации, в постановке американского режиссера Питера Селларса превратилась в исповедь и размышление на острые для сегодняшней Европы темы этнической нетерпимости и терроризма. В интервью РИА Новости Курентзис рассказал, в чем секрет зальцбургской публики, что дает силы выходить на сцену снова и снова и каких еще сюрпризов ждать слушателям.
— Первое, что вы сказали музыкантам после премьеры здесь, было?..
— Что я их очень люблю.
— А что означает жест, с которым вы обращаетесь к оркестру?
— Благодарность и любовь. Это мой личный жест, и я уже не помню, как он появился, но означает он именно это.
— Вы ожидали такого теплого приема в Зальцбурге?
— Везде, где мы выступаем в последние годы, нас примерно так и принимают. Здесь тоже люди.
— То есть все люди везде одинаковые?
— Конечно.
— Не странно ли, что в Москве аудитория оказалась более чопорной, чем в Зальцбурге? Здесь после исполнения "Реквиема" весь зал поднялся, а в Москве месяц назад, когда вы играли то же произведение, реакция была более осторожной.
— Зальцбургская аудитория более эрудирована. А еще здесь посещают концерты несколько по иным соображениям, нежели в Москве. Я Москву очень сильно люблю и боюсь — в том смысле, что не выбираю свою публику. У меня нет возможности и времени играть больше и объяснить людям, что я делаю и почему. Поэтому кто приходит на наши выступления и что в них для себя находит, зависит от самого человека, от глубины его понимания.
— В Зальцбурге публика глубже?
— Нельзя сказать, где глубже. Но в Зальцбурге на "Реквием" пришли люди, которые прекрасно знают это произведение и понимают, что мы делаем. Поэтому успех здесь — результат не раскрутки моего имени, а качества исполнения музыки, которое мы демонстрируем.
— Такой еще вопрос. В Москве складывается какая-то абсурдная ситуация с билетами на ваши концерты — они стоят дороже, чем в Зальцбурге. Как вы к этому относитесь?
— Очень негативно отношусь, потому что многим моим настоящим зрителям эти билеты недоступны. Конечно, это неправильно, у всех людей должна быть возможность попасть на концерт. Поэтому я открываю репетиции и организую Лабораторию современного зрителя.
Не я определяю цены. Более того, я даже сам не могу купить билеты для моих друзей. Что с этим делать? Могу не играть в Москве вообще…
— Этим летом вы исполнили три версии "Реквиема". Вам самому какая больше нравится?
— Все хорошие, но во всех местах, где мы играли, разная акустика. В Перми тоже было сильное исполнение, однако в Зальцбурге зал особенный. Кроме того, здесь еще и родина Моцарта, что и атмосферу создает особую, и ответственность накладывает повышенную.
— Моцарт в своей опере Тита не убивал, а вы зачем убили?
— Потому что прощать людей, когда ты "в шоколаде", легко. Сложнее это сделать, когда у тебя есть раны. Это ближе к сути христианского милосердия. Человек прощает тех, кто его убил.
— А если бы он выжил, простил бы?
— Конечно. Из истории мы знаем, что римский император Тит истребил много людей и уничтожил Иерусалим. А потом что-то с ним произошло, и он изменился. Это немного перекликается с историей апостола Павла, который преследовал христиан, а потом стал православным святым. Мы хотели показать, что прощение — главное, что может быть в жизни. Когда человек может простить, тогда и он сам будет прощен.
— Вы не боялись показывать такую неоднозначную версию оперы Моцарта зальцбургской публике?
— Нет, когда у тебя в сердце есть любовь и правда, бояться нечего.
— Как вы достигаете такого звучания оркестра, когда музыка словно рождается из воздуха?
— Это немного другой способ связи. Есть разные каналы, которые можно задействовать при исполнении музыки. Ты можешь читать ноты, а можешь играть сердцем, и эффект будет совершенно другой.
— Что значит играть сердцем?
— Что это значит? Когда ты влюблен в человека и говоришь о любви, человек поверит тебе, если услышит тебя сердцем. Точно так же он поймет, если ты просто произносишь текст, но ничего не чувствуешь… Через какой канал говоришь, такого результата и достигаешь у слушателя.
— Вы не обижаетесь, когда вас обвиняют в сектантстве?
— Обижаюсь, конечно. Но вы знаете, когда есть дух и полет души, это в наши времена уже считается чем-то необычным. А то, что отличается от общепринятого, люди интерпретируют как хотят. Раньше о чем-то очень красивом, например, говорили, что это от дьявола.
— У вас в этом году какой-то безумный гастрольный график, вы даете концерты едва ли не каждый день. Как вы это выдерживаете?
— Тяжело, конечно, но любовь и общение с людьми, которым мы посвящаем свою музыку, дают силы.
— Вы не устаете от людей?
— Очень сильно устаю, но что делать — это мой крест.
— А от музыки?
— Нет, от музыки никогда не устаю.
— Не будет ли вам тесно в Перми после Зальцбурга и успеха здесь?
— Тесно? Нет. Пермь — это наш город.
— Что происходит со строительством новой сцены для вашего театра?
— Продвигается. Даст бог, потому что вы знаете, как все сложно с бюрократией, но мы будем очень счастливы, если в 2020 году его построят. Это действительно очень важно, потому что работать в тех условиях, в которых мы вынуждены это делать сейчас, когда музыканты репетируют в спортивных залах, балет не помещается на сцене, крышу сносит ветром, просто невозможно. И, я очень надеюсь, что достигнутые договоренности будут выполнены, иначе я действительно буду вынужден уехать, хотя мне совсем не хочется этого делать.
— Приедете ли вы на Зальцбургский фестиваль еще?
— Да, но, к сожалению, не могу пока озвучивать наши планы.
— Продолжите работать с Питером Селларсом?
— Да, конечно. В Перми мы поставим h-Moll-Messe Баха и покажем ее потом в Европе и Нью-Йорке.
— А в Москву привезете?
— Вы ведь жалуетесь на дорогие билеты, так что приезжайте лучше в Пермь.
