Максим Соколов, для РИА Новости
Пехотинец навальненского движения Александр Туровский обвинил вождя в полном безразличии к судьбе рядовых бойцов. "Но вот от Навального никакой помощи я так и не увидел. Не услышал ни одного слова поддержки или участия в судьбе человека, который участвовал в его кампании буквально с риском для жизни".
Об этом до Александра Туровского писал еще Александр Пушкин:
"Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами — себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно".
Но, конечно, неприятно испытать на себе, что ты — не более, чем двуногая тварь, "говорящее орудие", как выражались римляне.
Борец-герой вляпался в очередную не слишком красящую его историю по очень простой причине: он не любит людей. То есть, конечно, наполеоны вообще не отличаются примерным человеколюбием, работа у них такая, но, как правило, самый растоталитарный вождь умеет в случае необходимости изображать горячую любовь если не к людям вообще (это и средь нас мало кто умеет), то уж по крайней мере к своим соратникам.
"Он к товарищу милел людскою лаской", писал про Ленина Маяковский, и ему вторил Горький:
"Поражала меня его удивительная заботливость о рабочих. Питанием их заведовала М. Ф. Андреева, и он спрашивал её: "Как вы думаете: не голодают товарищи? нет? Гм, гм… А может, увеличить бутерброды?".
Пришёл в гостиницу, где я остановился, и вижу: озабоченно щупает постель.
— Что это вы делаете?
— Смотрю — не сырые ли простыни.
Я не сразу понял: зачем ему нужно знать — какие в Лондоне простыни? Тогда он, заметив моё недоумение, объяснил:
— Вы должны следить за своим здоровьем".
К другим людям Ильич порой относился не столь сентиментально. Еще в январе 1918 года он поставил задачу "очистки земли российской от всяких вредных насекомых", но к соратникам — это другое дело.
Журнал "Корея" в 70-е годы опубликовал историю о том, как боец Ен Гын был ранен злейшими японскими империалистами в пах. Его пришел навестить глубокоуважаемый во сне и наяву вождь-отец товарищ Ким Ир Сен и попросил показать место ранения. Ен Гын смущался, но вождь-отец был столь убедителен в своей просьбе, что Ен Гын распахнул перед ним свой пах.
Наконец, и Наполеон, говоривший князю Меттерниху в 1813 году: "Вы не военный, у вас нет души солдата, какая есть у меня, вы не жили в лагере, вы не привыкли презирать свою и чужую жизнь, когда это нужно. Что для меня значит 200 тысяч человек?" и называвший своих солдат "пушечным мясом" ("chair à canon") в то же время никак не пренебрегал демонстрацией отеческой заботы о солдатах, что стало важным элементом наполеоновской легенды ("Во Францию два гренадера" и пр.).
Это правило для Наполеонов настолько элементарное, что, вероятно, даже в Йеле, где готовят будущих героев, А. А. Навального ему не обучали, почитая это само собой разумеющимся. Обцеловывать младенцев и пехотинцев (или, по крайней мере, создавать себе репутацию обцеловываюшего) — а как же иначе?
Это связано, с одной стороны, с особенностями личности. Начальник ФБК — тяжелый мизантроп, совершенно не нуждающийся в роскоши человеческого общения. И уж тем более — живого взаимодействия с массами. Он не просто не любит людей (будто Ким Ир Сен или Гитлер их особенно любили), общение с людьми ему в тягость.
Само по себе это не порок — ну, натура такая. Когда политики гайдаровского круга ("Демвыбор", СПС) подвизались на публике, невооруженным глазом было видно, как им это тяжело. Единственным исключением был Б. Е. Немцов, находивший в общении с массами удовольствие. Борис Ефимович был подобен Антею, припадавшему к земле и черпавшему от этого новые силы — но, увы, только Борис Ефимович. Остальные себя откровенно заставляли — и это чувствовалось.
В его лице мы имеем дело с инновацией. Он кандидат в Наполеоны цифровой эпохи, когда герой скандалит в киберпространстве и тушуется перед реальными оппонентами.
Очевидно, искажения, вносимые цифровизацией в личность, столь велики, что забываются элементарные правила домогательства благосклонности.
