Виктор Мараховский, для РИА Новости
При непосредственном участии "кремлевской пропаганды" кампания по тихому частному захвату куска общенациональной красоты с культурно-исторической ценностью в крымском Коктебеле пресечена.
Осталось ответить на некоторые вопросы.
2) Что происходит, если рядом не оказывается кого-то, способного поднять общенациональный шум?
3) Как все это влияет на образ российского государства в Крыму и "на Большой земле"?
4) Какие из этого следуют выводы для государства и нас с вами?
На первые два вопроса ответить легко — благодаря труду наших же коллег.
Подобных случаев в Крыму много. В большинстве своем это, конечно, наследие украинской квазигосударственности — то есть эпохи, когда грань между силовым и правовым полем была размыта вплоть до полного стирания. В Крыму выстроены семиэтажный спасательный пост и самовосстанавливающийся забор частника на муниципальной территории. В Крыму выстроены девятиэтажный гараж и дачный поселок в центре парка Воронцовского дворца. Украина оставила после себя много чудес.
Интереснее последние два вопроса. Как это все влияет на образ государства?
Тут, уважаемые читатели, следует учесть один крайне важный момент. Крым, который сбежал с Украины в Россию впереди собственного визга, — бежал вовсе не "в СССР", как принято считать у скептиков. Двадцать три года без СССР не законсервировали крымчан и не залили янтарем, никто не питал никаких ретроиллюзий.
Крым бежал в Россию не как в СССР, а как в "Не-украину".
Поэтому первое, что было уничтожено на Украине, — это предохранительные механизмы, выработанные русской цивилизацией для борьбы с размыванием государственности.
В результате получилась, конечно, не "антироссия", а своеобразная "салтыково-щедринская" карикатура на Россию, где "строгость законов смягчается необязательностью их исполнения". Но именно от этой коррозии законности и произвольности правил, надо думать, и бежал Крым в первую очередь.
И сбежал он в Россию, которая, да, не является Украиной. В том смысле, что до такой степени коррозии законности и государства Россия, к счастью, не дошла. Она просто не могла себе этого позволить — при гигантской территории, гигантском населении, войне с террористами и ядерном оружии "расслабляться" можно только до определенного предела. А за ним взвывают сирены тревоги и начинается период, хочешь не хочешь, мобилизации.
Если бы Россия была совсем "Не-украиной" — у нас не было бы не только станицы Кущевской или миллиардных дел о хищениях, "совершенных на государственной должности с 2000 по 2011 год". У нас не выработалось бы и дикой традиции снимать на казенные деньги фильмы, тиражирующие русофобские по сути мифы (традиция, сломанная лишь в последние годы, при дичайшем сопротивлении творческой тусовки — и не до конца). И да, если бы мы были совсем "Не-украиной" — то трех лет в России Крыму хватило бы за глаза для того, чтобы даже самые охамевшие инициативные граждане притихли бы и перестали лезть на берег, на казенную территорию и общенациональное достояние со своими шестиэтажными гешефтами, отмахиваясь от государства по принципу "ну и что вы мне сделаете".
Поэтому главное разочарование, которое грозит тем же крымчанам в России, состоит в том, что они решат: Россия в каких-то (причем болезненных) местах — все-таки Украина. То есть вырваться с Украины толком не удалось.
Урок, уважаемые читатели, простой: и у общества, и у государства перед глазами в лице родного нам, хотя и бешено отрицающего это, гособразования — имеется четкий и ясный антипример. Своего рода ориентир, от которого нужно держаться максимально подальше — как от буя, сигналящего о подводных скалах.
Надо сказать, что, допустим, общество этот антипример усвоило хорошо. Евромайдан с его последствиями — отрезвил многих и сократил отечественных любителей поскакать на площадях эффективнее любого агитпропа.
А вот государству еще предстоит много работы для того, чтобы стать для своих граждан "Не-украиной". И научиться пресекать проявления украинства в зародыше.
Государство, честно говоря, старается. Мы видим, как правящая партия проводит праймериз, изо всех сил вовлекая граждан в формирование своих списков. Мы видим столичные власти, которые, услышав критику граждан в связи с планами реновации столицы, резко начинают "доводить до ума" нормы готовящегося закона. Причем продолжают делать это даже тогда, когда всплеск уличного протеста уже сошел практически на ноль (последние майские марши, числом две штуки, собрали суммарно пять тысяч участников. Через пару дней Москва объявила о том, что при голосовании жильцов реновируемых домов "молчуны" не будут засчитываться в "проголосовавшие за").
Значит ли это, что сделано все? Да ни в коем случае. Ибо наряду с государством, частично сохраненным в 90-е и выстроенным заново на остове в последующие десятилетия, у нас сохраняется и местами очень неплохо себя чувствует антигосударство — точно так же, как на Украине, выстраивавшееся вопреки и во имя разрушения собственно государства.
Но продолжаться вечно так не может. Рано или поздно право и законность — то, что составляет суть государственности — должны прийти, взять все и распространиться на общество снизу и доверху.
Потому что там, где прекращается государственное строительство, немедленно начинается коррозия.
