МОСКВА, 19 мар — РИА Новости, Сергей Лютых. В российских местах лишения свободы активно развиваются общины радикальных исламистов. Эти братства заявляют о себе все громче, вступают в распри с традиционной воровской иерархией. РИА Новости побеседовали об этой проблеме с протоиреем Константином Кобелевым, долгие годы работающим с заключенными.
— Насколько эта тема злободневна?
— Проблема актуальная, хотя бы по той причине, что такие радикальные тюремные общины являются кузницей кадров для ИГ (запрещенной на территории России террористической организации — прим.ред.). Прямо в местах лишения свободы ведется вербовка.
— Что, на ваш взгляд, нужно делать? Создавать особые "зеленые" зоны, чтобы эти движения не получали новых адептов?
— Ни в коем случае. Вместе их сажать нельзя, но одиночек на всех не хватит. Можно, конечно, таких радикалов переводить в камеры, где сидят православные люди, где сформировалась здоровая христианская община. В таком окружении, в таких отрядах у экстремиста–мусульманина пропадает почва для пропаганды и степень его радикализма с годами уменьшиться. Но у нас нельзя распределять людей по религиозному признаку.
С другой стороны, не надо путать экстремистов с теми мусульманами, кому не дают возможности молиться, общаться с духовенством, и они вынуждены протестовать. У нас в Бутырской тюрьме была такая ситуация, пока не открылась мечеть, пока не появился имам.
— Может на ситуацию как-то повлиять российский Совет муфтиев, раз уж вербовка ведется среди умеренных мусульман?
— Совет муфтиев, к сожалению, на экстремистов повлиять не может. И вообще надо, помнить, что в России более ста течений ислама. Новые возникают постоянно. И они друг друга порой не признают. А радикалы считают себя поборниками "чистого ислама", они не бывают суфитами, то есть не почитают мусульманских праведников, вырывают отдельные фразы из Корана и трактуют их по-своему.
— В столичных СИЗО православные священники работают бок о бок с мусульманским духовенством. Насколько удачен этот опыт?
— Мы вместе проводим обходы и происходят интересные вещи. Допустим, если имам заходит в камеру один, то мусульмане начинают уточнять: какое направление он представляет, кто по национальности. Есть такие, кто не любит священников-татар и так далее. Другим словом, расслоение проявляется во всю силу. А когда мы приходим вдвоем, то говорим: "христиане ко мне", "мусульмане ко мне", — и все эти внутренние разночтения уходят на второй план. Люди делают простой и понятный выбор, показывают перед сокамерникам свою религиозную принадлежность, преодолевают внутренние колебания.
— Вы говорите, что работать вместе православным и мусульманским священникам хорошо. Но, при этом, вы же свидетельствуете о том, что истинная вера только христианская, а они, что только мусульманская. Нет ли противоречия?
— Меня, бывает, попрекают в преуменьшении значения христианства и повышении авторитета мусульманства. Но нужно учитывать реальное положение вещей. Люди рождаются и живут в определенной религиозной традиции. Твердить среди последователей пророка Мухаммеда, что их вера неправильная не везде и не всегда возможно. Особенно в тюрьме, где коммуникация между людьми и без того усложняется. Важнее продемонстрировать уважение к человеку, его искренним убеждениям.
Скажу больше, заходя порой в камеру я называю себя мусульманином. Это буквально означает, что я покорен Богу. Сторонники традиционного ислама тоже к христианам относятся с уважением, называя нас "людьми книги", то есть Библии.
— А, кроме совместных обходов, какое идет сотрудничество?
— У нас проходят недели молитв, когда христиане и мусульмане молятся об одном и том же: о пострадавших от преступлений и так далее. Отдельно, конечно, друг от друга. Сотрудничество здесь заключается в совместном определении тем для молитв. Как раз завтра, 20 марта, начинается такая неделя. Причем не только в Москве, но и в других регионах России.
— Кого, чаще всего, берут в разработку ваххабиты и прочие радикалы, что у таких людей общего?
— Пропаганда ведется, главным образом, среди людей с неокрепшими, не сформировавшимися до конца религиозными взглядами. Это не всегда мусульмане. Иногда им легче и крещенного сагитировать или русского неоязычника.
— Но среди последних много радикальных националистов, для которых арабы, азиаты, кавказцы – враги?
— Неоднократно радикальным исламистами на зоне становились скинхеды, которые, на воле избивали и резали нерусских. Один такой ехал в колонию с надеждой, что сможет найти там единомышленников, но других скинхедов там не было. И, со временем, он стал членом радикального исламского течения. О чем это говорит? О том, что для определенной категории людей важнее сам экстремизм, чем религия. Экстремисты Богу непослушны. Для них важнее собственная гордыня — они не мусульмане, по своей сути.
— По данным СМИ, радикально настроенные тюремные джамааты (мусульманские братства – прим.ред.) все активнее конфликтуют с криминальной иерархией. Это так?
— А как вы относитесь к предположениям, что развитие экстремистских общин в российских тюрьмах целенаправленно спонсируется иностранными организациями?
— Да, это возможно. Есть люди и объединения, которые преследуют деструктивные цели с целью наживы, власти. И мы должны их работе противодействовать, опираясь на многовековую историю мирного сожительства христиан и мусульман в России.
