23 января в Москве начал работу Организационный комитет по подготовке и проведению мероприятий, посвященных 100-летию Российской революции 1917 года. Оргкомитет образован Российским историческим обществом по распоряжению президента России Владимира Путина. О том, в чем значение тех событий для сегодняшней России, в интервью РИА Новости рассказал академик РАН Александр Чубарьян — сопредседатель Российского исторического общества, научный руководитель Института всеобщей истории РАН. Беседовал Антон Размахнин.
— В чем, по-вашему, состоят уроки революции 1917 года для современной России?
— Моя точка зрения, что главный урок 1917 года для нас прост. Это не должно повторяться. Это не лучший способ разрешения социальных противоречий. Потому что революция связана с насилием и жертвами.
Маркс определил, что революция — это локомотив истории, и роль их действительно была огромной. И во Франции, и в Англии, и в России — причем у нас масштабы были даже больше. Но я думаю, что опыт революции, которая сопровождалась таким количеством жертв с разных сторон, — совершенно очевидно говорит: достаточно таких революций! Поэтому я уверен, что у молодежи должна быть прививка против революции: в 1917 году это событие раскололо нацию. И сотни тысяч, миллионы людей погибли с обеих сторон — всё граждане нашей страны.
Основная моя точка зрения в том, что разные идеи, что конфронтации между разными общественными силами не должны сопровождаться физическим уничтожением другой стороны. Мы привыкли методологически противопоставлять реформы и революции. Путь реформ более конструктивен, более удобен для нации, для населения, нежели насильственная конфронтация.
— Как сейчас, в год столетия российской революции 1917 года, ее наследие осмысляется в мире?
— Поворот "влево" — в сторону большей социальности государства — был очевиден во всем мировом развитии первой половины ХХ века. Это, кстати, в первую очередь объясняет мировой интерес к российской революции 1917 года. Правда, у нас в стране лозунги справедливости оказались в противоречии с реальностью…
Что касается мирового интереса к российской революции, то он особенно высок в странах, которые непосредственно затронули наши события 1917 года. Это прежде всего Финляндия, Польша, страны Балтии — ученые из этих стран участвуют в совместных проектах, посвященных столетию революции. Независимость этих государств напрямую связана с российскими событиями 1917 года.
Но есть интерес к этим событиям и в других странах. Например, на одно из наших научных мероприятий прибудет делегация из стран Латинской Америки — причем за свой счет! Свою тему, связанную с российской революцией 1917 года, коллеги обозначили как "Левая альтернатива в ХХ веке".
— Во Франции революция стала не просто уроком, но и частью национального менталитета. Как обстоит с этим дело в России, способен ли 1917 год стать частью нашей идентичности?
— Что значит "может"? Мы жили, простите, 70 лет по заветам русской революции! Конечно, советская власть абсолютно сформировала менталитет, идеологию, все, что хотите. Мы ушли от этого лишь в 1991 году. В годы перестройки любили обсуждать, насколько советский строй и конкретно сталинское время являются аномалией и отходом от "ленинских норм", а насколько они были органическим продолжением революции. Вот это одна из тем, которые мы можем сейчас обсуждать.
Сейчас по-новому осмысляется и гражданская война. Сейчас у нас превалирует точка зрения, что есть своя правда и у белых, и у красных. Что вызывает, конечно, дискуссии в нашем обществе: не всем нравятся памятники Колчаку в Омске и тому подобное. Но это нормальная дискуссия, которая идет. Это непростой процесс. Думаю, в сознании должна победить мысль, что "продолжать гражданскую войну" — это не просто неконструктивно, но трагично. Поэтому проблему примирения мы обсуждаем уже много лет; думаю, это серьезная и важная задача.
Что же касается самой Франции… Я был в 1989 году в Париже в составе нашей государственной делегации на 200-летии Французской революции. Тогда руководитель нашей страны выступал в Сорбонне. Ну, это было довольно жаркое обсуждение. Оно касалось как раз Французской революции, причем водораздел проходил не между нами и присутствовавшей аудиторией, а между французами! Двести лет уже эти страсти продолжают кипеть даже в таком респектабельном учреждении, как Сорбонна.
Мне когда-то предыдущий французский посол в Москве говорил, что Франции понадобилось больше ста лет, чтобы написать в одном учебнике про Робеспьера и про казненного им короля. Потому что это было абсолютно несовместимо. История лишь постепенно становится историей. Нельзя превращать ее в заложницу политики — как и политика не может быть заложницей истории. Это в теории — а на практике, увы, мы наблюдаем такое сплошь и рядом…
