Госкорпорация "Росатом"в 2016 году приняла новую программу своего инновационного развития. О том, для чего она нужна атомной отрасли и что уже сделано по программе, рассказал в интервью специальному корреспонденту РИА Новости Владимиру Сычеву заместитель генерального директора — директор блока по управлению инновациями Вячеслав Першуков.
Кроме того, Першуков рассказал о работах Росатома по реакторам на быстрых нейтронах, которые, как считают эксперты, необходимы для развития атомной энергетики, решения ее сырьевых и экологических задач.
— Вячеслав Александрович, в прошлом году одним из важных событий для Росатома стало принятие его новой программы инновационного развития. Зачем это понадобилось? Нельзя ли было просто продлить программу, действовавшую до этого, указав в ней новые цели?
И первая инновационная программа Росатома была, с одной стороны, связана с тем, как развивать те или иные дивизионы госкорпорации, а с другой стороны — как участвовать в построении инновационной экономики страны.
— Насколько успешно она завершилась?
— Ее основные задачи были не просто полностью выполнены, но и даже перевыполнены. В первой программе было четыре основных показателя эффективности, характеризующих инновационную деятельность Росатома. Первый — это объем финансирования научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ. Мы, начиная с 3,9%, стабильно вышли на мировой уровень в 4,5% финансирования НИОКР от объемов выручки госкорпорации, причем сама выручка также была растущей. Второе — выручка в расчете на одного сотрудника для научно-исследовательских институтов атомной отрасли. В начале программы этот показатель составлял на уровне 800-900 тысяч рублей на человека, вышли на 1,4 миллиона рублей.
Еще один показатель — патентование за рубежом. Перед нами стояла задача выйти к 2015 году на уровень в 60 патентов в год, мы вышли на 160 и дальше продолжаем расти параллельно с международной экспансией Росатома. То есть наша отраслевая программа по управлению знаниями дала свои плоды. И, наконец, привлечение к выполнению работ предприятий, внешних по отношению к контуру госкорпорации, в том числе вузовской науки. В качестве целевого показателя был заложен процент внешних исполнителей в 13%, мы вышли на 14%. Вроде бы немного, но если перейти на абсолютные цифры — это сотни миллионов рублей. Это помогло нам обеспечить прозрачность и конкурентность борьбы за заказ и разрушить тезис, что все финансирование в Росатоме направлено только внутрь отрасли.
Новая версия программы инновационного развития, если так можно сказать — ПИР 2.0, была летом прошлого года утверждена наблюдательным советом госкорпорации. Она построена по проектному принципу, в ней 75 проектов. В программе записан объем финансирования в 150 миллиардов рублей на три года. Источники этих средств разные для разных сегментов инновационной программы.
Например, деньги планируется получить, в частности, за счет федеральных целевых программ, в которых Росатом выступает участником. Структура ПИР 2.0 повторяет предыдущую программу, она состоит из четырех частей — это существующие и новые технологии для энергетики, неэнергетические и инфраструктурные проекты. Но в новую программу мы заложили и новые виды деятельности, связанные с диверсификацией работы Росатома, например в области нетрадиционных источников энергии.
— Конечно, прошло всего полгода после принятия новой программы, но можно ли что-то уже сказать, как идет ее выполнение?
— Да. Хотя и предварительно, но уже можно констатировать, что и в ней мы идем не просто с выполнением, но и с перевыполнением показателей. С участием Минэкономразвития была разработана новая методика подсчета ключевых показателей эффективности. Для нашей новой программы их семь. Это удельный вес инновационной продукции в общем объеме продукции Росатома, количество объектов интеллектуальной собственности, темпы роста производительности труда, процент объема работ, выполненных вузами, портфель зарубежных заказов, снижение потребления энергии и количество отклонений по безопасности. Так вот, вновь оговорюсь — по предварительным данным, мы ожидаем перевыполнение показателей программы. Окончательные итоги будут подведены после первого квартала.
— В паспорте ПИР под номером один значится развитие технологий замкнутого ядерного топливного цикла с реакторами на быстрых нейтронах. Можно ли поэтому их назвать приоритетом в инновационном развитии Росатома?
— В мире уже давно пришли к мнению, что развитие атомной энергетики связано с решением двух основных задач. Это снижение затрат на искусственные системы безопасности, удорожающие строительство новых АЭС с увеличением уровня безопасности самой станции. Надо разрабатывать системы с так называемой внутренне присущей безопасностью. Это реакторы на быстрых нейтронах.
Второе — это замыкание ядерного топливного цикла, которое возможно также с использованием быстрых реакторов. Это эффективный инструмент и для наработки нового ядерного горючего, и утилизации высокоактивных радионуклидов.
— По быстрой тематике Росатом выполняет несколько проектов, например проект "Прорыв" в Томской области. Недавно сообщалось, что сроки некоторых работ по нему откладываются. Что вы скажете об этой ситуации?
Речь идет о том, что полностью сформирована проектная документация для того, чтобы начать строительство реактора. Мы прошли главгосэкспертизу. Мы получили ориентировочную проектную стоимость для объектов реактора БРЕСТ. В результате мы увидели, что некоторые технические решения нуждаются в корректировке. И в прошлом году нам удалось изменить некоторые технические решения, которые позволили снизить стоимость капитальных вложений на пять миллиардов рублей. Поэтому первое, что надо было сделать, привести проектно-сметную документацию в соответствие с новыми техническими решениями.
Второй вопрос — технические решения по реакторной установке требуют принципиально новых узлов, таких как главный циркуляционный насос (ГЦН), парогенератор и корпус реактора. Это непростые задачи. Многие эти задачи — с помощью расчетов, испытаний на лабораторных стендах — мы понимаем, как можем решить. Но необходимо иметь реальные образцы. Поэтому мы считаем, что надо сделать первый образец главного циркуляционного насоса, прежде чем заказывать у промышленности производство четырех ГЦНов. Мы должны до конца провести сборку первого парогенератора и проверить его на стендах. И необходимо завершить работы по железобетонному корпусу реактора. Это работы НИОКРовские, но их результаты нам нужны для промышленного строительства реактора БРЕСТ. Эти НИОКРы как были, так и остаются, более того, мы увеличиваем их количество. Но их надо завершить, прежде чем заказывать производство оборудования, на это нужно время. Иначе может получиться, что мы начнем строить реакторную установку, но придется изменить что-то в ее конструкции. Поэтому было принято решение притормозить начало строительство реактора, чтобы завершить опережающие НИОКРы по ключевым узлам реакторной установки, которые в том числе определяют сроки строительно-монтажных работ. Это и произошло. Поэтому мы в 2016 году не давали задания на старт строительства.
Еще один серьезный момент. В рамках ФЦП "Ядерные энерготехнологии" мы должны закончить те стройки, которые мы начали, с использованием бюджетного финансирования, обеспечив в первую очередь выполнение объектов высокой степени готовности, а не создавать долгострои.
Сейчас мы начали процесс включения БРЕСТа в баланс мощностей, чтобы эту мощность можно было выдавать в сеть. И это определяется чисто коммерческими значениями по стоимости электроэнергии в конкретном регионе.
— А есть ли понимание, в какие сроки надо завершить НИОКРы?
— Мы начинаем трехлетнюю программу с этого года. Но это не значит, что мы не начнем строить раньше. Сейчас мы рассматриваем вопрос, чтобы, может быть, начать строительство с 2018 года. Начало или конец 2018 года — будет зависеть от того, когда мы полностью закончим корректировку проектно-сметной документации. Эта корректировка уже ведется. Поэтому раньше не будет строиться и еще один компонент опытно-демонстрационного энергокомплекса, а именно модуль переработки отработавшего ядерного топлива.
А вот третий элемент этого комплекса — модуль фабрикации-рефабрикации нитридного топлива (МФР) — как строился, так и строится, оборудование для него изготавливается. Ведь нитридное топливо может использоваться и в быстрых реакторах типа БН с натриевым теплоносителем. Если говорить о проекте МФР, то он вышел на завершающий этап строительства зданий.
— Если речь зашла о быстрых натриевых реакторах — проект коммерческого реактора БН-1200 тоже входит в проект "Прорыв". Как с ним обстоят дела?
Сейчас начинает формироваться очень интересное направление — двухкомпонентная система атомной энергетики, в которой вместе с водо-водяными энергетическими реакторами ВВЭР будут использоваться реакторы БН, которые помогут решать сырьевые и экологические проблемы атомной энергетики. Это направление, скорее всего, будет мейнстримом в ближайшее десятилетие.
— Еще один наш известный проект по быстрой тематике — это проект строительства самого мощного в мире исследовательского реактора МБИР. Что в нем происходит? Нет ли опасений за его судьбу?
— МБИР — сложный аппарат, необычный. Главная сложность в том, что надо определить, какие эксперименты на нем будут проводиться. Поэтому когда мы обсуждаем с потенциальными партнерами по международному исследовательскому центру на базе МБИР, я говорю: вы можете даже не давать нам деньги, но скажите, какие работы вы планируете на нем выполнять. Конечно, тяжело планировать научные программы на 20 лет вперед. Но проект последовательно идет запланированными темпами. Есть небольшие задержки, но они совершенно некритичны, это рабочая вещь. Уже идет изготовление корпуса реактора на волгодонском "Атоммаше".
Мы подписали четыре меморандума — не обязывающие финансово, но фиксирующие готовность наших партнеров участвовать в формировании научных программ (двусторонней и многосторонней) и заинтересованность к участию в проекте. Дополнительно ведем продвинутые переговоры с Францией, Китаем и Японией. Потенциальный интерес, пока что неофициально, был обозначен со стороны Индии. Проектом МБИР интересуются и другие потенциальные инвесторы из Европы, которых интересуют приложения не для энергетики, а для медицины и материаловедения.
Будем предлагать возможности МБИР и Роскосмосу. Ведь в космическом пространстве радиация действует на электронику, и надо знать, как поведет себя та или иная аппаратура, которую на орбите не поменяешь. А с помощью МБИР можно смоделировать некоторые условия воздействия ионизирующего излучения. Думаю, что в этом году мы выйдем на юридическую регистрацию международного центра исследований.
— Знаковым событием прошлого года стало решение МАГАТЭ провести в 2017 году в России главную международную конференцию по реакторам на быстрых нейтронах — FR17. Специалисты сравнили это с проведением Олимпиады в спорте. Как идет подготовка к этому форуму?
— Конечно, это нерядовое событие для нашей страны. Организационный и программный комитеты сформированы, я по поручению МАГАТЭ являюсь председателем конференции. Мы провели квалификацию места проведения конференции, и МАГАТЭ его одобрил — это "Экспоцентр" в Екатеринбурге, очень комфортное место.
Все идет своим чередом. На 1 октября прошлого года у нас уже было получено докладов больше, чем на каком-либо международном форуме по быстрой тематике. И это — невзирая на политику, ни на какие санкции. Сейчас уже на конференцию зарегистрировалось более 500 участников. Конечно, всех интересует возможность посещения Белоярской АЭС и на ней реакторов БН-600 и БН-800. Около 150 человек, то есть треть участников конференции, уже выразили желание это сделать.
— Наверное, это уже можно назвать настоящим паломничеством.
— И это неудивительно. Россия становится местом, которое научная общественность признает в качестве центра притяжения как с точки зрения наличия компетенций, технологий, так и возможности проведения таких больших мероприятий.
