В преддверии 95-летия Вахтанговского театра художественный руководитель Римас Туминас рассказал в интервью РИА Новости о пути, который он прошел вместе с театром за почти десять лет руководства вахтанговской труппой, о премьере "Царя Эдипа", готовящейся к юбилею театра, а также о своих будущих работах. Беседовала Наталия Курова.
— Римас Владимирович, вы пришли в театр с великими традициями, блестящей труппой, но в трудные для вахтанговцев времена. Сейчас это один из самых востребованных театров, спектакли которого пользуются огромным успехом дома и за рубежом. Как вам это удалось?
— Я начал с понимания ансамбля. Когда есть ансамбль, тогда возникает семья, дом. Я пришел не в мертвый театр, театр жил, в нем работало много замечательных артистов. Они были готовы, они жили ожиданием, и надо было их только встряхнуть, заставить поверить в себя. Может быть, от отчаяния, но они доверились мне и пошли.
Я отменил все наказания — за опоздания или другие проступки, как будто эта мнимая дисциплина должна была театр подтянуть. Никого не стал увольнять и постарался убрать все их личные страхи. И тогда к ним пришла уверенность в себе.
Театр для нас — это дом, где мы побеждаем страхи, а для зрителя театр — дом, где тебе отпускают все смертные грехи. Ну, не все, конечно…
Сегодня я чувствую, что дом выстроен, но еще не совсем обустроен — нужна какая-то внутренняя отделка.
— В свои 95 Вахтанговский театр в самом расцвете сил, он купается в славе, обласкан зрителями, критикой, осыпан похвалой сверху. Чего еще желать?
— Сегодня успех, но преследует тревога — с успехом можно остановиться: кажется, чего еще добиваться, все и так хорошо. Но до победы и, как я говорю, до праздника жизни еще далеко. Может быть, мы до него и не дойдем, а может быть, это совсем не то, что мы себе представляем. Но это дорога, и нельзя останавливаться. Нужна сила, воля и, главное, идея должна быть настолько великой, чтобы не прекращалось желание движения по дороге к правде.
Я люблю цитировать слова Лессинга о театре, который "ласкает ухо и гладит глаз". Но это не имеет отношения к какой-то внешней красивости. Лессинг говорит о красоте человека, а до нее трудно добраться. И только через красоту лежит дорога театра к правде.
— Сейчас в театре, к счастью, продолжают служить великие вахтанговские старики. И ваш спектакль "Пристань", в котором корифеи показали высший класс игры, был важен и для них и для вас. В одном из интервью вы назвали его переломным для себя. Но старейшины уходят. Кто придет на смену и продолжит путь театра?
— К сожалению, мы уже понесли тяжелые утраты — простились с Юрием Васильевичем Яковлевым, проводили Галину Львовну Коновалову. Но надо жить дальше… Кто придет на смену? Это сложный вопрос. Иногда я думаю, кто придет на мое место, — когда-то это должно случиться. Но у меня ответа нет, как нет ответа и у многих старших мастеров отечественного театра.
С режиссерами сегодня проблема. Больше внимания уделяется подготовке актеров. Раньше нас так мучили в институте — почему решили ставить эту пьесу, для чего, как это сопрягается с сегодняшним днем? И все это нужно было подробно изложить, пользуясь театральной терминологией, а не просто — хочу поставить, потому что так чувствую!
Когда мы обсуждали этюды своих товарищей, каждый хотел высказаться, оценить — лес рук желающих сказать, что в этой работе не так. И тогда наш руководитель останавливал обсуждение, молча смотрел на нас, как Станиславский, покусывая ладонь, и говорил: "А теперь скажите, что вы увидели хорошее". И это главное, чему нас научили, — видеть хорошее в спектакле, в актере, в человеке.
— А сегодняшняя молодежь. Какая она?
— Пришло талантливое, умное поколение. Они хорошо чувствуют стилистику. Ведь современный театр — это мышление. Можно одеть актеров в джинсы и кроссовки, но это не значит, что спектакль будет современным. Современное прочтение — это современное мышление.
Молодым нравится размышлять. Они чувствуют, насколько важен ансамбль. Как важно работать с актером. Я всегда говорю: только займись актером, и он обязательно расцветет. Молодые режиссеры хотят выразить себя. Но ты попробуй понять и выразить автора, его философию, тогда в соединении с твоим видением может получиться что-то очень интересное.
— У вас есть где начинающим артистам и режиссерам проявить себя, опробовать свои силы, воплотить собственные идеи. Кроме основной исторической, в театре создана и уже второй сезон работает новая современная сцена-трансформер, недавно открылось арт-кафе…
— И еще театр Симонова.
— Римас Владимирович, общеизвестны ваши режиссерские предпочтения — вы ставите классику, русскую и зарубежную. А теперь и античную драматургию.
— С возрастом стал понимать, что я приближаюсь к античной трагедии или она ко мне. В молодости с трудом одолевал античную литературу, не понимал, что это за феи, духи… А оказывается, это все человеческие облики, все это про душу человека. Теперь античная трагедия стала мне понятна, близка, дорога и кажется самой лучшей драматургией.
— А современные пьесы?
— В современной драматургии я не нахожу главного — разговора о судьбе человека, нет боли за человека. В основном сарказм, ирония, злость, желание увидеть грязь и чем больше грязи, тем лучше. Кто-то захотел написать пьесу про Рублевку. Да, лет через 50 Рублевка даст столько новых потрясающих историй — там и Достоевский, и Толстой, и Чехов…. Но осознать и понять это явление можно только по прошествии времени. А сейчас это будет лишь занимательный сюжет и только.
— К 95-летию театра вы представляете премьеру трагедии Софокла "Царь Эдип". 12 ноября, накануне юбилея, состоится московская премьера этой античной трагедии.
— Дебют совместного проекта Вахтанговского и Национального театра Греции состоялся 29 июля на сцене древнейшего амфитеатра Эпидавра. Я так боялся этого пространства — никогда раньше не работал на таких площадках, вмещающих десятки тысяч зрителей. Но мы слились с этой природой. Соединение греческого мира с нашими реалиями совершило маленькое чудо.
И сейчас я жажду вернуться и играть именно там. А вот театральной сцены боюсь. Но надеюсь, что нам поможет греческий хор, который участвует в этом московском спектакле, и будет с нами везде, где бы мы ни показывали "Царя Эдипа".
То, что меня волнует в этой трагедии Софокла, это честь, гордость, достоинство, способность признать свои ошибки. Эдип грешен и очень ошибся в жизни, но он нашел в себе силы и смелость понять это и жестоко наказать себя за свои ошибки. Это вопрос чести и совести. Вот это духовный поступок. Где сейчас найдешь такого человека?
Эдип ослеп, но он внутренне прозрел. А прозрение — это есть очищение. В этом смысл и ум античной литературы. Великий миф. Сегодня этот разговор о достоинстве человека, о чести, которую так хочется вернуть в нашу жизнь, очень важен.
Эдип не оставляет меня в этом году, впереди осуществление нашей давней с Александром Тителем мечты — постановка оратории Игоря Стравинского "Царь Эдип" на сцене Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко.
— После вашего блистательного дебюта в Большом театре с "Катериной Измайловой" Шостаковича вас пригласили на постановку оперного шедевра Чайковского "Пиковая дама". Как будете совмещать Пушкина и Чайковского? Кто для вас будет главным?
— Главным, конечно, будет Петр Ильич Чайковский, поскольку это его творение, его музыка на сюжет Пушкина. Но о том, про что и как, пока говорить рано. Знаю только, что опера прекрасная, но очень трудна для сценического воплощения.
— А не хотели бы вы поставить "Пиковую даму" Пушкина на сцене Вахтанговского театра?
— Хотел бы, и, может быть, это когда-нибудь и произойдет, но не скоро. Сейчас не дает память о Петре Наумовиче Фоменко. Он поставил на вахтанговской сцене "Пиковую даму", и это был замечательный спектакль! К сожалению, после ухода Петра Наумовича некому было поддерживать уровень спектакля, а он со временем стал разваливаться. Я, когда пришел, не думал снимать спектакль, просил артистов вспомнить, заняться его восстановлением. Но так ничего и не получилось. Сейчас, к сожалению, в репертуаре нет "Пиковой дамы".
— Ближайшая ваша работа в родном театре — постановка "Фауста" Гете, которую вы планируете выпустить в этом сезоне.
— Работа еще не началась. Могу только сказать, что это будет игровое представление, даже с большой долей юмора. Особенно обременять зрителя мыслями Фауста не собираюсь. Постараюсь вскрыть нашу жизнь в этом непонятном мире через игру, гротеск. Хочется не философствовать, а играть.
— А есть еще что-то в ваших планах?
— Думаю вернуться к Чехову, наверное "Три сестры". Будет постановка в Англии. Пока, правда, это в стадии переговоров.
— А вам не мешают сверху, не корректируют ваши замыслы? Вы не ощущаете на себе груз цензуры? Она вообще у нас существует, как по-вашему?
— Знаете, однажды на вопрос американского журналиста, как живется художнику в России, я ответил так: "Большому художнику, как везде, и легко и трудно. А вот посредственностям тяжело, потому что им всегда что-то не дают, не разрешают, мешают…"
Одно могу сказать — за все время моей работы в Вахтанговском государственном театре я всегда ставил только то, что хотел. И никто никогда мне не сделал замечания по поводу репертуара или того или иного спектакля. У художника должен быть свой внутренний цензор, это важно.
