Профессор РАНХиГС, религиовед Вильям Шмидт для МИА "Россия сегодня"
Очевидно, что новые вызовы, связанные с формированием пространства глобальной культуры, задают контекст в том числе и межрелигиозного диалога. Если обратиться к прошлому, можно увидеть, что связанные с трансформацией миропорядка процессы сопровождались высокой активностью представителей религии: так было накануне Первой мировой войны — в 1893 году в Чикаго прошел Всемирный парламент религий, шло становление Всемирного совета церквей (учрежден в 1948 году); так было и во время Второй мировой —достаточно напомнить о масштабе Поместного собора Русской православной церкви 1945 года с принятым на нем 7 февраля обращением к народам всего мира, или Совещание Глав и представителей Поместных Православных Церквей в Москве, приуроченное к празднованию 500-летия автокефалии РПЦ, в 1948 году, вполне сравнимого с готовящимся ныне Всеправославным собором.
Обращу внимание на специфику момента подготовки и проведения Собора православного мира — он будет проходить в период острейшего кризиса ООН. Сам же кризис является констатацией факта сильной напряженности на глобальном уровне — в системе международных отношений, трансформация которой должна пройти с наименьшими потерями ресурсов на региональных и локальных уровнях.
О чем идет речь?
Прежде всего, о том, что мир в XX веке, особенно в его второй половине, активно экспериментировал с моделями бытия — концепциями понимания, конструирования человека и его мира: от предельной индивидуализации-партикуляризации до нивелирования, включая набор ценностей и смыслов его жизни. Мир, произведя собственное переосмысление, изменился до неузнаваемости именно в части своей открытости, потенциальных возможностей, которые теперь уже не соблазняют, а сильно пугают.
Человечество, проведя деконструкцию Христо-/антропо-центричного мира, открыло дверь в реальность космоцентризма, где каждый может стать центром этого мира, актуализируя, усиливая, наращивая свою мощь, подавляя и подчиняя себе все, что находится в сфере интереса ради усиления собственного могущества.
Пугает ли такой миропорядок?— Безусловно.
Имеем ли мы опыт существования в таком мире?— В принципе да: можно вспомнить хотя бы стремления отдельных стран взять на себя роль сверхдержавы, дискуссии о би-/моно-/мульти-полярном мире и центрах силы. Но также мы помним и тот уровень напряжения, который возникает в качестве реакции на подобную политику.
Если посмотреть на готовящийся Всеправославный собор именно с этого угла зрения, становится очевидным следующее — это событие практически невозможно сегодня оценить. Вероятно, тем и объясняются очень скудные комментарии.
Если же попытаться определить, что происходит именно в части "а что за весы перед нами", как может быть оформлен "вектор" религиозного фактора в новом миропорядке, — здесь нужно отметить минимум две плоскости:
— институциональные возможности религиозной системы и ее роль/значимость для нового миропорядка;
— политико-идеологические (сущностные) возможности собственно каждой из систем — христианства, ислама, иудаизма, буддизма и др., а также их в целом.
Итак, первое — институциональные возможности "христианского мира" выглядят вполне респектабельно. Римско-католическая церковь имеет жесткую централизацию и, как следствие, хороший потенциал для консолидации, эффективную управляемость. Она представлена как суверен в ООН. Начиная с 1986 года Ватикан проводит ежегодные межрелигиозные встречи в Ассизи (Италия). В свою очередь протестантские церкви (деноминации, как правило не имеющие жесткой централизации, с большим видовым разнообразием из-за историко-культурной среды возникновения и распространения — от лютеран, цвинглиан, кальвинистов, анабаптистов, меннонитов, англикан до Евангельских христиан, баптистов, адвентистов, методистов, квакеров, пятидесятников, Армии спасения и др.) имеют наиболее динамичные миссии, устойчивый прирост численности последователей, активно разрабатываемое богословие.
Православная традиция привержена принципу плюралистического монизма — поместные Церкви исторически последовательно обеспечивают единство вероучения и столь же жесткую суверенизацию (наличие у каждой Церкви территории канонического присутствия) без закрепления де-юре в едином институте, что повышает уязвимость от светской власти национальных государств, — вплоть до ущемления гражданских прав — и ограничивает доступ в международные надгосударственные организации. Как видим, ресурсы, в целом, очень солидные. Но по отдельности возможности крайне ограничены, чтобы отвечать новым вызовам, не говоря уже о роли и месте в условиях грядущего миропорядка.
Вместе с тем, в последние десятилетия наблюдается возрастающая активность Церквей как акторов не только на региональном, но и международном уровнях. Так, по инициативе России, Индии и Греции в 2003 году создан Мировой общественный форум "Диалог цивилизаций", в Астане с того же года проводятся Международные съезды представителей мировых и традиционных религий. Действуют межрелигиозные площадки — Всемирный саммит религиозных лидеров (Москва, 2006; Баку, 2010), Европейский совет религиозных лидеров (в 2011 году проходил в Москве). В 2005 году по инициативе Генерального секретаря ООН учрежден "Альянс цивилизаций". Россия выступила с инициативой создания международной Группы религиозных лидеров высокого уровня и Консультативного совета по делам религий при ООН. В 2009 году патриарх Московский и всея Руси Кирилл также выдвинул инициативу создать консультативную группу по межрелигиозному диалогу при ЮНЕСКО (была образована 22 июля на первом заседании Группы религиозных лидеров высокого уровня).
Так, интерес государств к поддержанию и развитию отношений с религиозными организациями — безусловно, с учетом национальных политических систем и традиций — очевиден. Например, в 2013 году при Госдепартаменте США было создано специальное "Управление инициатив религиозных сообществ" (Office of Faith-Based Community Initiatives), которое отвечает за взаимодействие внешнеполитического ведомства с религиозными организациями в зарубежных странах.
В России система государственно-религиозных отношений принципиально не регламентирована и находится в условиях естественного саморазвития (существует лишь один закон "О свободе совести и религиозных объединениях", хотя сфера регулирования и уровень прав вполне соответствуют уровню целого Кодекса). Это нашло выражение в уровне институционализации — созданы Межрелигиозный совет России (1998) и Межрелигиозный совет СНГ (2004), Совет по взаимодействию с религиозными объединениями при президенте РФ, организованная в его рамках Комиссия по вопросам гармонизации межнациональных и межрелигиозных отношений и ряд других органов при органах исполнительной и законодательной власти. Кроме этого — консультативные структуры, куда входят местные религиозные лидеры, существуют при большинстве губернаторов и глав администраций субъектов РФ.
Таким образом, очевидно, что данный Всеправославный собор есть закономерная реакция иерархии поместных Церквей отвечать вызовам времени. Это подтверждает и повестка дня Собора — из более чем ста актуальных вопросов, определенных еще в 1961 году, на этот первый, стратегический этап, оставлено лишь несколько — о постах, о браке, о способах провозглашения автономии православных Церквей, о церковной миссии в современном мире и об отношений православной Церкви с остальным христианским миром. Как видим, структура этих проблем говорит о себе сама — что называется, комментарии излишни: первые два относятся к уровню индивидуального бытия, касаются вопросов жизнедеятельности индивида, а остальные — институционального уровня бытия Церкви — вопросам ее самостоятельности, вопросам распространения ее учения — свидетельства о Христе на территории распространения Церкви, а также принципам диалога этой Церкви с миром на таком же, институциональном, уровне. Аналогия напрашивается сама – знаменитые Хельсинские соглашения 1975 г. по безопасности и сотрудничеству в Европе — его "3 корзины", две из которых — два больших блока — были посвящены проблемам экономического и военно-технического сотрудничества, а последний, небольшой третий, — проблемам в гуманитарной сфере, хотя в повестке Хельсинского совещания он, по сути, заявлялся как важнейший, главный.
Воспользуются ли этим событием — Собором — "в Большой игре", прочтут ли сигналы поместных Церквей-соборян игроки на мировом и региональных уровнях? Уверен, что да: ведь некоторые авторитетные наши коллеги, кто уже дал, в том числе с нотками обеспокоенности, комментарии, сделали ряд увязок — указали на зависимость, например, Фанара (район, в котором находится резиденция Константинопольского патриарха — ред.) от США, не-грекоязычных поместных Церквей от Русской.
В сложности и специфичности ситуации никто не сомневается, а потому важным оказывается именно идеологический посыл — "что" и "ради чего". Уверен, каждый из предстоятелей поместных Церквей такой сигнал дали, как это сделал и святейший патриарх Кирилл. Напомню, впервые 20 марта, в Неделю первую Великого поста — Торжества Православия, он сказал "О глобальной ереси человекопоклонничества, нового идолопоклонства, исторгающего Бога из человеческой жизни", чем вызвал шквал острой критики в свой адрес: "Ничего подобного в глобальном масштабе никогда не было. Именно на преодоление этой ереси современности, последствия которой могут иметь апокалиптические события, Церковь должна направлять силу своей защиты, своего слова, своей мысли. Мы должны защищать православие".
Эта тема получила последовательное развитие практически накануне Собора — 12 июня, в день памяти святых отцов I Вселенского Собора патриарх Кирилл сказал: "Мы знаем, как эта ересь, возникшая в сложные века Нового времени, сегодня распространилась по всему миру, вытесняя веру в Бога. Вера в Бога заменяется верой в могущество человека… Если бы ересь Ария не была разрушена в IV веке, то у нас не было бы святоотеческого периода, не было бы всего того, что привело к великим постановлениям семи Вселенских Соборов, не было бы механизма преодоления еретических воззрений и вряд ли бы дошла до нашего сложного XXI веке христианская вера".
Таким образом, очевидно, что данный Всеправославный собор есть хороший повод провести ревизию не только наследия, которое оказалось актуальным на рубеже веков, но и задуматься о ресурсах, какими Церковь и на каком уровне будет участвовать дальше в истории человечества — напоминать о вечных истинах и понуждать человека, где бы он ни жил и в каких бы обстоятельствах не оказался, руководствоваться ими. Очевидно, что такая задача требует не просто воззваний и политико-идеологических спекуляций — она может быть обеспечена масштабным деланием каждого человека, на всех уровнях жизни общества. Если Россия все еще ощущает себя как цивилизационное пространство, видит свою цивилизационную роль и миссию, она должна включиться в такого же уровня работу, о чем нам активно напоминает не только патриарх Кирилл, но и каждый епископ на своих кафедрах, а по сути — и каждый раввин, и мулла, и лама…
Переосмыслить свою роль в мире сегодня поможет создание на русском и национальных языках населяющих ее народов Антологии религиозно-философской мысли — например, проект под названием "Патрология Россика" — так же, как это сделали, начиная с XVIII в., европейцы, издав на своих национальных языках Патрологию Latina и Патрологию Graeka. Они, являясь собраниями сочинений христианских авторов на латинском и греческом языках, сформировали контекст европейской культуры.
