Дмитрий Косырев, политический обозреватель МИА "Россия сегодня"
"Война" — это название песни из последнего (пока что) диска проекта "Мельница". И это очень важная песня для той, кто ее написала — Натальи О'Шей, она же Хелависа. Потому что мы видим, что война ее стала другой, серьезной и недетской. Когда такое происходит с поэтами и музыкантами, надо это замечать и пытаться расшифровать, даже если сами поэты не понимают, откуда и зачем к ним прилетели эти строчки.
Парни в траншеях
Речь идет о диске под названием "Алхимия" — он сейчас завершает шествие по России в виде концертного тура. Дисков вообще-то два, первая "Алхимия" вышла в конце прошлого года, вторая будет вот-вот. Они — большое событие в российской культуре, потому что показали: Хелависа остается в этой культуре надолго и всерьез, после странностей и экспериментов, занявших несколько лет. Она теперь прочно укрепилась на вершине настоящего, высокого, поэтичного русского рока, рядом с Гребенщиковым, Земфирой или Дианой Арбениной.
Но — поскольку речь о войне — с Натальей О'Шей что-то произошло за эти годы, когда она металась от неровной и резкой авторской "Ангелофрении" к чистому кельтскому фольклору "Новых ботинок". Куда-то делась девочка, с восторгом воспевавшая мечи, щиты и латы сказочных воинов. Многие тогда, слушая ту чистую музыку, криво улыбались: вот попала бы она в настоящую средневековую битву, поняла бы, что делают эти самые мечи с человеческим телом: хрустящие звуки, запахи…
Сегодня, в "Алхимии" — никаких мечей. Выбор оружия изменился. "Марсианский экспресс" (еще одна песня оттуда) гружен снарядами. Сама себя (или свою судьбу в нашем мире) Хелависа видит как… дредноут, мигающий огнями святого Эльма и желающий взорвать свой боезапас. А вот и та самая "Война":
И он говорит ей — сестра, я слишком давно на этой войне,
Когда вы пьете это ваше вино, я нёбом чувствую кровь —
В ней хватает и серебра, и стали, и соли, и гари огней,
И наши парни лежат в траншеях под гусеницами облаков.
"Он", который ей это говорит, вообще-то, видимо, ангел. Но дело не в нем, а в том, что война Хелависы стала какой-то другой, серьезной. Потому что войны вокруг нас стало больше, она становится ближе: да, Донбасс и Сирия как минимум. Настоящая поэтесса может даже не писать об этой дрожи земли, но ее чувствует, а мы чувствуем то же по ее стихам.
Кто на чьей стороне
Здесь можно было бы предпринять разбирательство насчет того, "на какой стороне" этой войны Хелависа (кстати, Хелависа — это имя ведьмы из сказаний о короле Артуре). Типа того, не выступала ли в Киеве, не сочувствовала ли "болотным" и т.д. Я этого делать не буду, потому что бессмысленно и не нужно. Зато расскажу историю о песне Бориса Гребенщикова, называющейся "Любовь во время войны". Строки там, для примера, такие:
Я чувствую спиной, как вокруг нас сгущаются тени.
Река пылает, и мосты над нею разведены.
В своей доброте Господь дарует нам, что мы хотели.
Дарует любовь, любовь, любовь во время войны.
Так вот, во-первых, этот страшноватый быстрый марш под взвизги флейты знаменитого Яна Андерсена был написан до войны в Донбассе: Гребенщиков, ненавидящий войну, что-то чувствовал? А во-вторых, ее слушали люди по обе стороны фронта в Донбассе (по крайней мере так мне рассказывали). И видимо, и там, и тут понимали ее как-то не так, как мы, там не бывшие.
Еще одна история, совсем уж применимая к вопросу о том, кто на какой стороне. Борис Акунин вне всякого сомнения выступал на Болотной площади, и его политические взгляды известны. Но в те же примерно дни выходит его философский роман "Аристономия", где он рассказывает о том, что нет ничего страшнее революции и гражданской войны. И как рассказывает — жуть берет.
Так ведь это обычная история. Неважно, что думает Акунин — общественный деятель. Важно, что пишет Акунин-писатель, человек редкого таланта. Художник победил политика? Не знаю, что об этом может сказать сам Акунин. Но, возвращаясь к нашей ведьме, она как минимум тоже чувствует вот эти гребенщиковские "сгущающиеся тени".
Прочее неважно.
Слово и звук
Мы судим поэтов (музыкантов, прозаиков) не за то, что они хотели сказать, а за то, что мы сами в их работе видим или угадываем. С Натальей О'Шей в этом смысле очень трудно, ее алхимия предельно сложна. Здесь дело в том, что для нее музыка важнее слова. Она больше музыкант, чем поэтесса.
Это известный эффект — возьмешь строки из какой-то замечательной песни, и куда девалась их магия? Лежат на бумаге, как сухие шкурки когда-то разноцветных насекомых.
Наверное, Леонард Коэн или Берни Таупин, который пишет слова для проекта "Элтон Джон" — единственные случаи, когда сложнейший текст песен сильнее на бумаге, чем в звуке, но все равно хорошо поется. Напомним, Вера Полозкова с ее высшим поэтическим пилотажем не пытается делать из своих стихов песен, она читает их под музыку, возрождая этим итальянское искусство инкантации позднего Ренессанса. И правильно делает, что не пытается — словесная конструкция, сделанная наподобие кружева, от музыки рвется.
У Хелависы, наоборот, поэзия рождается как дитя музыки и врезается в память в виде разрозненных заклинаний. А тут еще уникальный вокал, с этой легкостью перехода с мощного нижнего регистра на звенящий верхний. Плюс безупречный интеллектуальный аристократизм, песни на стихи Киплинга, Гумилева, Петрарки, Пастернака. В "Алхимии", где слова почти целиком самой Натальи О'Шей, множество скрытых цитат — из Байрона, опять же Гребенщикова… И вот в этом многоцветном мире вращаются ее собственные созвездия слов: "снег, летящий вертикально вверх", "по тонкому льду все бегут дней твоих поезда"… Это мир, мало похожий на дикие травы и вереск ее первых дисков. И это мир, где война складывает оружие перед красотой.
