Максим Кононенко, для МИА "Россия сегодня"
Одиннадцать лет назад сотрудница РИА Новости Наталья Лосева придумала раздавать перед Днем Победы ленточки в черно-оранжевую полоску. Я знаком с Наташей, но никогда не спрашивал ее, как она придумала этот символ. Тем более что в те годы привязывать везде ленточки разных цветов было популярной социальной технологией, а сочетание черных и оранжевых полосок действительно настолько ассоциируются с русской армией, что дополнительных вопросов как бы не требуется.
Но через пару лет, когда проект с георгиевскими ленточками подхватило государство, в столичной медиасреде началось обсуждение необходимости и правильности подобного символа. И тогда я придумал свою собственную концепцию. Она была очень проста: праздник бывает внутренний, а бывает символический. Вот, скажем, люди, пережившие аварию на Чернобыльской АЭС или землетрясение,
Поэтому, предположил я, неизбежно исчезнет и День Победы. Когда исчезнут носители памяти о нем. И поэтому надо снабдить этот праздник запоминающимся атрибутом. Например — ленточкой. И когда уже некому будет вспомнить окопы Сталинграда и мясорубку под Ржевом, 9 мая станет днем, когда все повязывают ленточку. Как в Новый год все наряжают елку (а кто сейчас с ходу объяснит значение этой елки?), а 8 марта все дарят тюльпаны (почему, кстати, тюльпаны?).
Эта концепция казалась мне безупречной долгие годы. До прошлого года, когда я увидел сотни тысяч людей, идущих по Тверской с портретами своих воевавших родственников в руках. И сын наших соседей, 11-летний мальчик, рассказывал мне, как он нес портрет своего прадеда, и что этот прадед воевал на великой войне. И он, 11-летний мальчик, теперь знает об этом.
Я смотрел на мальчика широко раскрытыми глазами и понимал, что моя стройная концепция не состоятельна. То есть — вообще. Оказывается, память о великой войне не только не ограничивается памятью тех, кто ее видел. Эта память удивительным образом прорастает даже не в детей участников войны, даже не в их внуков (а я в свои 20 с жадностью расспрашивал бабушек о войне), но ведь и в правнуков! Да, я рассказывал своему сыну о той войне и повторял рассказы бабушек, он внимательно слушал, но мне и в голову не приходило, что это для него может быть действительно важно. Воистину: "Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие как часовые". А если так, то есть серьезные основания полагать, что эта память — уже память нации, составленная из памяти отдельных людей.
Георгиевская ленточка достигала всенародной популярности несколько лет. "Бессмертный полк" стал популярен мгновенно, с первого раза, причем популярен настолько, что в это невозможно было поверить. Сотни тысяч людей просто идут по центру Москвы — да когда мы такое видели в последний раз? А я напомню вам: никогда. А еще более никогда мы не видели, как миллионы людей идут по центрам всех городов России и многих городов мира.
Разумеется, подобный феномен (а акция этого года, прошедшая уже по всему миру, доказала состоятельность феномена), так вот, разумеется, подобный феномен немедленно стал осмысляться теми, кто не может не осмыслять.
Теорий было высказано великое множество. Были произнесены словосочетания: "гражданская Пасха", "светский крестный ход", "воскрешение через мертвых". И даже странный поступок прокурора Крыма Натальи Поклонской, вышедшей на акцию памяти павших в Великой Отечественной с иконой царя Николая II, объяснили с точки зрения преемственности Второй мировой войны с Первой. Все эти концепции интересны, и все они заслуживают обсуждения. И это обсуждение наверняка продолжится.
Русские собрались вместе. Просто воспользовались предоставленной им возможностью собраться всем вместе. Повод для этого собора торжественный и прекрасный, но сила его не в портретах воинов, его сила именно в этой вот невиданной мощи всенародного единения. Мы так долго искали повод собраться вместе, придумывали национальные идеи, политические платформы, играли в религиозность. И получалось постольку-поскольку. Политические платформы у всех разные, соборность Пасхи конкурировала с соборностью Курбан-байрама, а придуманные национальные идеи всегда выглядят глупо именно потому, что они придуманные, а не порожденные самой нацией.
Как вдруг был найден повод, устроивший всех. Повод, давший русским возможность почувствовать себя частью народа. Не частью самой по себе, а частью великого единого целого. То, чего мы были лишены почти тридцать лет, раздираемые сонмом противоречий, вдруг оказалось так просто и, главное, возможно именно через индивидуалистический подход, через память каждой семьи.
На первый "Бессмертный полк" выходили все по отдельности. Расходились с него уже нацией. Второй "Бессмертный полк" стал местом сбора этой заново родившейся нации.
И вот у нас с вами теперь есть настоящая гражданская нация. И слово "русский" теперь для нас с вами снова (как сто лет назад) значит не только принадлежность к этносу, но и принадлежность вот к этой самой великой, глобальной нации, только что показавшей себя всему миру, а самое главное — показавшей себя самой себе.
И как мы с вами распорядимся теперь этой великой силой, порожденной нами самими и нашей памятью, зависит только от самих нас.
