МОСКВА, 26 апр — РИА Новости, Марина Борисова, Антон Скрипунов. Смерть стоит у нас за плечами с первого нашего вздоха, с первого младенческого крика — от несчастного случая, по неосторожности, от стихийного бедствия, в авиакатастрофе, но чаще — от болезни. Она то и дело выхватывает людей из нашего окружения — близких и дальних, — но мы упорно отказываемся думать о ней до того самого момента, когда наступает наша очередь. Можно ли и нужно ли готовить себя к этому? Почему смерть исключена из нашего общественного сознания? Должен ли врач до последнего затягивать умирание заведомо неизлечимого больного, зная, что лишь продлевает этим его физические и моральные муки? Все эти вопросы мы задали людям, по долгу службы вынужденным каждый день искать на них ответы — ректору Института христианской психологии протоиерею Андрею Лоргусу и эксперту благотворительной организации "Живи сейчас", врачу-пульмонологу Василию Штабницкому.
Болезнь, от которой никто не застрахован
В последние годы весь мир то и дело охватывает паника по поводу страшных и неведомых доселе эпидемий — птичий грипп, коровий, лихорадка Эбола, лихорадка Зика… А между тем, чуть не у каждого нашего знакомого в последние годы кто-нибудь из близких умер от рака.
Еще в 2013 году бывший главный онколог Минздрава РФ Валерий Чиссов заявлял, что прирост онкобольных за минувшие десять лет составил 18%. На тот момент, по его словам, около трех миллионов россиян имели этот страшный диагноз. Спустя три года статистика вряд ли улучшилась.
Современная медицина, как многие полагают, достигла небывалых высот. Однако от рака никто сейчас не застрахован. В сети можно найти немало историй онкологов со всего мира, обнаруживающих у себя болезнь, с которой они борются ежедневно. Казалось бы, врачи наверняка лучше своих пациентов знают, какое лечение нужно назначать, что делать в том или ином случае, с какой регулярностью проводить химиотерапию. Однако, человек, который назначает другому десятки процедур, лекарств, а порой и операций, часто отказывается от всего этого, когда дело касается его самого. Многократно видя, как его пациенты мучаются в процессе лечения, которое лишь оттягивает неизбежное, он принимает решение провести оставшиеся ему дни, недели или месяцы, по-возможности не усугубляя своих физических мук и не меняя качества жизни — дома, подальше от стерильных больничных палат.
Что это? Предательство и лицемерие со стороны врача-эгоиста по отношению к своим пациентам? Этично ли это?
Священник-психолог Андрей Лоргус не видит в этом проблемы. По его мнению, человек может распоряжаться своей судьбой так, как сам решит. Однако, на его взгляд, люди отказываются от лечения в расчете на то, что "терпеть недолго". "На самом деле, может оказаться долго. А если долго, то это все равно жизнь. Но какая? Одно дело, когда болезнь лишает ее каких-то важных качеств и работоспособности. А другое, когда можно жить — благодаря лечению месяц, полгода, год, полтора — в нормальном качестве. Человек лишает себя этого выбора. Но это его право — не лечиться", — уверен он.
Но сегодня, по его словам, проблема в другом: большинство людей просто не хотят принимать объявляемый врачом диагноз. "Человеку очень страшно принять такой диагноз. Ему очень страшно сказать себе: "Я готовлюсь к смерти", — объясняет священник-психолог. И этот страх порой может стать настолько невыносимым, что больной психологически не выдерживает и кончает самоубийством.
"Мы не знаем, как поведет себя человек, если узнает о своей неизлечимой болезни. Это момент истины. В человеке в такой момент происходит что-то глубинное, когда он может познать себя настоящего. Ведь тут уже не до шуток, не до стереотипов — у тебя финишная прямая, перед тобой остаток жизни и смерть. И тут уже лгать, играть какие-то роли, маску одевать смысла нет. И не интересно уже. Человек, по сути, один на один с самим собой. Умираем-то мы все в одиночку", — подчеркивает священник.
С ним согласен и врач Василий Штабницкий. Он, повидав на своей практике много неизлечимо больных, не помнит ни одного случая, когда кто-то из них "не принимал" смерть. "Перед смертью человек — не знаю, как это получается — принимает смерть как таковую. За исключением острых больных, которых я тоже видел — час назад у такого человека все идеально, а сейчас он умирает, не успев к этому подготовиться", — рассказывает он.
Дефицит информации и совести
Священник Андрей Лоргус считает, что корень проблемы с выбором неизлечимо больным своей судьбы в недостаточной информированности людей. На его взгляд, больной должен знать, что с ним происходит, чтобы принять нужное решение.
А вот доктор Штабницкий полагает, что в данном случае все как раз, напротив, зависит от врачебной этики. Возможны два варианта. Первый: врач, по сути дела, навязывать пациенту свое мнение, ставя его перед фактом. "Врач наделен определенной силой, в его руках находится человеческое тело, и у него есть власть навязать человеку свое мнение, свои взгляды. Чаще всего он говорит: вам надо сделать это и вот это. Вам НАДО. То есть, он проецирует свои идеи на пациента и диктует, как тому поступить", — поясняет медик-практик. Второй сценарий предполагает конструктивный и честный разговор, например такой: "У нас есть такие варианты, попробуйте вот так. Скажите, как вы видите свою жизнь, чего вы боитесь?"
Беда в том, что по мнению наших собеседников, в случае с онкологическими заболеваниями времени на принятие решения очень мало. Тем более, у пациента может быть шок от услышанного. Врач полагает, что "это еще спорный вопрос, который не отработан".
"В Советском Союзе смерти не было…"
Еще одна проблема, по мнению экспертов, в том, что в нашей стране тема смерти почти полностью изъята из сознания общества. Именно это, как ни парадоксально, усложняет жизнь врачам и их пациентам.
"Отношение к смерти в Советском Союзе, — а мы продолжаем, в идеологическом смысле, в нем жить, — было всегда табуировано. Даже — я встретил интересное наблюдение — чекистские палачи никогда не говорили "убить". Они говорили "ликвидировать", "пустить в расход", придумали прочие штуки. То есть смерть — это то, что в советскую идеологию никак не могло быть включено. Потому что это важнейший экзистенциальный вопрос, который заставляет задуматься о смысле жизни. А когда человек задумывается о смысле жизни, он, скорее всего, отказывается от коммунистической идеологии. Поэтому для большевиков смерть не входила в общественное сознание. А как следствие — сформировалось и определенное отношение к смерти в медицине", — утверждает священник Андрей Лоргус. При этом, по его словам, такое отношение к теме смерти и умиранию совершенно чуждо взгляду православной церкви.
"Это состояние я бы назвал витализмом, то есть неким преклонением перед жизнью. Это стопроцентное наследие советского строя, который полностью отрицал идею загробной жизни и ставил целью организацию коммунистического рая в отдельно взятой стране — рая, который, для многих обернулся адом. И оставил нам в наследство табу на смерть в медицине и в обществе. У нас действительно нет дискурса смерти: о ней не любят говорить, само упоминание смерти вызывает негативные эмоции, тему смерти не используют в рекламе, в каких-то социальных проектах. Поэтому у нас, например, очень сложно идет проблема трансплантации органов", — полагает врач-пульмонолог Штабницкий.
По его словам, большинство неизлечимо больных "даже на последних стадиях рака приходят с надеждой на выздоровление, которой нет. Они приходят за одним курсом химиотерапии, другим, третьим, четвертым… с надеждой на то, что хоть что-то изменится. И хотя каждый такой курс немного продлевает жизнь, но ровно столько же "отрезает" от здоровья пациента. Вот такая жизнь ради жизни".
И все-таки исподволь ситуация понемногу меняется. Так, если долгое время было не принято говорить о "терминальном" диагнозе самому больному, то сейчас врач обязан его сообщить. Но тем не менее, до сих пор встречается немало случаев, когда семья пытается скрыть от больного правду, прибегая к различным уловкам.
"Диагноз ни в коем случае не надо скрывать, потому что это лишает пациента возможности выбрать свою судьбу", — подчеркивает доктор Штабницкий.
Священник же Андрей Лоргус видит решение проблемы в принципиально ином воспитании человека, "воспитании, в котором смерть является частью жизни, такой же, как рождение, как свадьба, как зачатие ребенка. Смерть — это часть жизни. Но тогда надо все менять. Всю картину мира", — полагает он.
