Вера Костамо, обозреватель МИА "Россия сегодня", Ненецкий автономный округ — Москва
От Мезени через Несь, Ому, Нижнюю Пёшу, Волонгу, Индигу и Коткино снегоходными трассами по Канинской и Тиманской тундрам, частично по берегу Баренцева моря шесть дней мы добирались до Нарьян-Мара. В тундре нет дорог, есть направления, отмеченные вешками. Справа зелеными, слева оранжевыми — чтобы не заблудиться. И живут эти зимники-направления своей строгой, столетиями сложившейся жизнью.
Продолжение путевых заметок — в материале "Заполярные заметки: "социальные сети", плач зайца и чай.
Зимник
Молочным туманом накрывает зимник, снегоходы, редкие сосны. Нет больше неба и земли, только белое безмолвие — лист ватмана, на котором забыли нарисовать.
По дороге из Мезени в сторону поселка Несь мы проезжаем Харв Пад, священную для ненецкого народа землю. Раньше в этот лес приезжали за деревом для изготовления Сядеев — идолов. Сейчас просто останавливаются, оставляют подношения духам и просят их помощи в дальнейшем пути. Харв Пад, русское название Козьмин перелесок, — негласные ворота в тундру. Оставишь монетку, лучше желтого металла, попросишь доброй дороги — впереди сто километров до первого жилья.
На участке зимника, близком к Мезени, техники и людей встречается много: до весенней распутицы нужно успеть перегнать машины и снегоходы, купить строительные материалы, съездить в гости. Снег растает, и попасть во многие населенные пункты можно будет только по воздуху или морю.
Снегоходный зимник, венами бегущий по всему Заполярью, открыт с декабря по апрель. Автозимник от Нарьян-Мара до Республики Коми работает с конца декабря до начала апреля, но многое зависит от погоды.
— Видишь: четыре палки воткнуты в снег, как думаешь, что это?
Николай, мой проводник, ненец. Землю свою знает, в навигатор не заглядывает, но треки в нем всегда пишет — тундра может за час измениться так, что знакомый ландшафт станет неузнаваемым.
Вариантов не так много, кто-то отметил дорогу, что-то оставил в этом месте.
— Вчера тут ехал, метель началась, а у мужика сломался снегоход. Он эти палки воткнул, куртку сверху накинул и ремонтировался.
Сломаться в тундре — дело нередкое и опасное. Между поселками сотни километров.
На зимнике стоит машина, попала в пургу, водитель выехать не смог, и это уже его четвертая ночь в тундре — ждет трактор. Почти все останавливаются: перекинуться парой слов, налить горячего чая, отдать половину, а то и все бутерброды, угостить сигаретой — круговорот помощи в тундре не прекращается никогда, все знают — не поможешь, не поддержишь человека в его беде, когда-нибудь и сам попадешь в такую ситуацию, и кто-то проедет мимо.
Мы останавливаемся. В колею врос автомобиль. Николай отвязывает от волокуш (сани, в которых перевозят людей или грузы) канистру с бензином.
— Обещал вчера, держи.
Начинается пурга. В свете фар только пляшущий снег.
Несколько раз над нами пролетают куропатки. Возникают из ниоткуда, попадают в свет фар и пропадают в темноте.
Совсем рядом хлопок-выстрел. Кто-то охотится на птицу.
Несь
Невысокая ненка Нина стоит у дома, ждет, когда покажется снегоход сына Володи, он должен приехать в гости. Температура за день с —2°С снизилась до —25°С. Дым от печных труб вертикально уходит в небо.
Одежды, которую мы спешим сбросить у печки, кажется, хватит на пятерых.
— У нас как-то датчанин останавливался. Сел за стол, огляделся и говорит — вы тут в XIX веке живете. Разозлил меня. Сидит за моим столом, руки даже не помыл, а о нашей цивилизованности рассуждает. Я переводчика попросила сказать, что там за порогом, где темно и —30°С — вовсю XXI век, и он свободен в своем выборе, — рассказывает Нина.
Дом, в котором мы остановились, построил муж Нины. Супруги прожили вместе 37 лет. В прошлом году он умер, сын давно живет в Нарьян-Маре.
— Сынок, а ты хлеб привез? А молоко?
В Неси держат всего несколько коров.
Володя достает картонную коробку для торта. Нина разрезает капроновую веревочку, открывает.
— Калитки! Мои любимые. Из ржаной муки пекут с ягодами, мезенский бренд, между прочим.
Выкладывает выпечку на тарелку, приглашает к столу.
— Далеко мы живем от остальных городов, от всей России, знают ли, как мы тут живем?
Нина выходит проводить нас, жалеет, что так быстро уезжаем, — в библиотеке выставку только открыли, "посмотрели бы".
До следующего населенного пункта — поселка Ома — еще 95 километров. На зимнике никого. Фары выхватывают в темноте силуэт оленя. Николай берет фонарик и идет к нему. Олень замирает на несколько секунд и бросается прочь. Хромает.
— Отбился от стада.
— Погибнет?
— Скорее всего, потому что один.
Ома
Из Омы несколько лет мне приходили письма. Толстые, многостраничные — письма эти были полны наивных и очень глубоких размышлений о жизни и человеке, о тундре и природе. Месяцами кочуя по Канинской тундре, писал их Григорий Бармич. Гриша был ненецким философом, голосом своей земли.
"Теперь солнце уже садится за горизонт, и появляются сумерки. Появились чувства волнения от первых признаков темноты, тоска заполняет всю душу. Сам не знаешь, что хочешь от жизни. Когда кругом тебя тундра, угоры, реки, небо и глухая тишина. Тоска появилась из-за того, что очень долго стоим на одном месте. Когда перекочуем на новое чумовище, то чувствам будет просторнее…"
Все деревни Заполярья многонациональные, живут здесь ненцы, коми и русские. Многие кочевники построили дома, но живут на одном месте с трудом — душно.
Гришины письма приходили редко. В них, этих строках, чувствовалась душа северного народа. Строгая, независимая.
"Если много знаешь, то все равно будешь мало знать. Что-то вроде замкнутого круга, и эта геометрическая форма идеальна для вселенной. Все просто".
"Через неделю дни будут уже не такими длинными. Все короче и короче. Странной выдалась эта ночь. Удивляюсь, но такое происходит впервые. Ближе к 12 часам ночи с рек и озер поднимался пар, а после этого начало морозить, и холод ощутим. Даже на листьях растений прорисовывался иней. Задаю себе вопрос: нормально ли такое явление летом? Конечно нет. Говорит о том, что у природы пошли климатические изменения. Это мое мнение. Кто знает, хорошо или плохо это? Значит, нам нужно чего-то ожидать от изменений".
"Меня практически мало кто понимает, а хотелось бы, чтобы немного понимали. Ну и ладно, может, ошибка во мне".
В 26 лет Григорий погиб.
Продолжение путевых заметок — в материале "Заполярные заметки: "социальные сети", плач зайца и чай"
