Россиянин Валерий Спиридонов, ожидающий операции по пересадке головы, рассказал в эксклюзивном интервью РИА Новости о том, как он решился на операцию и доверился итальянскому хирургу Серджио Канаверо, почему экзоскелет не является решением его проблемы и как он относится к использованию трансплантологии для продления жизни, смены пола или расы.
— Расскажите о себе, как получилось, что вы решились на подобную операцию?
— Давайте я объясню, как все это произошло. Мне сегодня 31 год, и я большую часть своей жизни, фактически сколько себя помню, прожил с моим диагнозом — амиотрофией Верднига-Гоффмана, которая приводит к очень ослабленной мускульной системе: тяжелые вещи поднять невозможно, передвигаться самостоятельно невозможно. Вообще при этом диагнозе спектр вещей, которые человек может делать сам, очень сильно ограничен. В моем случае это управление кнопками на электронных приборах, джойстиком от коляски и какое-то минимальное самообслуживание.
В таких непростых условиях я вырос, понимая, что мне нужно как-то строить свое будущее. Благодаря родителям я был вовремя направлен на путь самообразования. Это хорошо и плохо одновременно: хорошо в плане вдумчивости, самоанализа. С детства я любил фантастику, любил все, что связано с научными достижениями. И эта увлеченность фантастикой и наукой в итоге и направила меня на это решение.
В 10-12 лет я узнал о существовании американского ученого Роберта Уайта, который проводил необычные и радикальные опыты с животными, тогда вызвавшие неоднозначную реакцию, – знаменитые опыты с обезьянами по трансплантации головы, или тела — кому как удобнее говорить.
Тогда я уже полностью представлял, что для меня принесет мой диагноз, я понимал, что это вещь необратимая и неустраняемая, и, увидев работы Уайта, я понял, что это может быть интересно и для меня. Для меня, как парня, увлеченного техникой и фантастикой, полная и комплексная замена всех неработающих частей звучала интересно и логично.
— Как вы узнали о существовании господина Канаверо, почему вы решились довериться человеку, который готов совершить такую операцию?
— В 2013 году, если мне не изменяет память, Канаверо выступал с лекцией, в которой он рассказывал о том, что он продвинулся гораздо дальше, чем Владимир Демихов и Роберт Уайт. Самая большая проблема, которую ему удалось решить: раньше не удавалось связать спинной мозг донора и реципиента, что лишало эту операцию практического смысла – обездвиженный пациент оставался обездвиженным.
Канаверо с самого начала заявлял, что ему удалось решить эту проблему – у него есть технология, которая позволяет, условно говоря, соединить те сигнальные дорожки, которые идут от мозга в позвоночник и оттуда в конечности, и, соответственно, новое тело — тело донора — будет управляемым. И с этих самых пор история начинает иметь смысл и представлять интерес для очень широкого круга общественности. Это решение не отдельно взятой проблемы инвалидов-спинальников, но и целого ряда медицинских и социальных проблем. Это будет интересно и полезно очень большому кругу людей.
— Насколько подобные операции, их осуществление и подготовка возможны с правовой точки зрения? Есть ли какие-то определенные препятствия в России, в Италии и других странах?
— Я могу прокомментировать это следующим образом: закон, безусловно, нуждается в некоторой доработке. У нас есть нормы, регулирующие обычную трансплантологию, но у нас нет законов, касающихся пересадки всего тела целиком. Хотя, на мой взгляд, это было бы логичным развитием трансплантологии, и говорить о том, что подобная пересадка чем-то радикально отличается от трансплантации отдельных органов, я бы не стал, это просто комплексное решение.
Пока я не вижу принципиальных проблем для осуществления подобной операции с точки зрения закона. Многие спрашивают, где же вы будете брать донора? Я отвечаю, что сегодня донорство органов все еще нуждается в развитии, так как многие люди достаточно эгоистично смотрят на эту проблему: они готовы принимать органы, но не готовы жертвовать своими органами в случае своей смерти. Почему-то они считают, что согласие на подобный шаг приведет к тому, что за их органами начнется охота.
Все это можно решить следующим образом: к примеру, получает человек права, и было бы логичным ему вместе с выдачей права на вождение средства повышенной опасности согласиться на то, что его органы могли бы быть использованы во благо кого-то еще. Это соглашение должно быть двусторонним – человек в первую очередь должен понимать, что и ему помогут и его спасут. Тогда проблема наполнения банка доноров будет радикально упрощена.
В целом я надеюсь, что все правовые проблемы решаемы при наличии политической воли. В частности, в Китае уже идут опыты с мелкими млекопитающими, они вызывают оптимизм, и, конечно, правительство КНР как самостоятельная и независимая единица принимает решение о допустимости таких опытов на своей территории. Аналогичным образом поступил Вьетнам. Государства, осознающие преимущества, вполне хорошо понимают, что такая операция будет подобна прорыву в космическую эру.
Все остальное — отпечатки пальцев, биометрия донора и так далее — является исключительно технической проблемой, которая решается росчерком пера. Мы считаем — и я воспринимаю себя полноправным участником команды, так как я прикладываю все усилия для того, чтобы операция состоялась, — что это проблема исключительно инженерная, а уже юридические основы — это вопрос к профессионалам в этой области.
— Вы, Канаверо и его коллеги работаете над этой технологией ради спасения жизней и улучшения жизненных условий для инвалидов и тяжело больных людей. В будущем подобную трансплантацию могут попытаться использовать для иных целей – продления жизни или, к примеру, смены пола или расы. Насколько это допустимо?
— Это как раз вопрос к законодателям, конечно, они должны отрегулировать этот вопрос так, чтобы эта технология не была доступна просто очень богатым людям. Она должна быть доступна только тем, кто действительно нуждается в подобной пересадке, а не просто хочет молодое и здоровое тело. Это как обычная операция по трансплантации: у человека плохое сердце — он получает хорошее сердце.
Аналогичным образом, когда до реципиента тела доходит очередь, все это должно быть оформлено так, чтобы операция не вызывала инсинуаций и слухов о "покупке новой жизни". Всего этого нельзя допустить, и мы открыто говорим об этом, предлагая законодателям оформить все это так, чтобы подобные операции были общественно приемлемы для всех.
Что касается смены облика, здесь есть проблема технологическая и социальная. В первом случае, как говорит Канаверо, невозможно соединить тело и голову представителей разных рас: нельзя соединить голову азиата и тело европейца и так далее. Все это опять же должно быть отрегулировано на законодательном уровне. Нехорошо было бы, если бы кто-то использовал донорское тело, которое могло бы спасти жизнь, для смены пола. Человек все-таки может жить в теле с текущим полом, тогда как больной нуждается в новом теле по состоянию здоровья. Поэтому для меня подобный вариант использования тела выглядит несколько нерациональным.
— За последний год появилось сразу несколько вариантов генной терапии, направленной на лечение дистрофии мускулов, а также в последние годы благодаря развитию нейрофизиологии и кибернетики появилось множество систем связи мозга с компьютером, позволяющих управлять экзоскелетом или курсором мышки на экране силой мысли. Не рассматривали ли вы их в качестве менее радикальной альтернативы?
— Безусловно, мне интересны все достижения в этой важной для меня области. Я осознаю, что мой срок в этом теле резко ограничен при этих кондициях, и я понимаю, что решение должно быть найдено не обязательно для меня лично, в принципе. Я пытаюсь способствовать этому тем, что за прошлый год я очень много рассказывал об этой проблеме, я придал ей человеческое лицо. Если до моего появления Канаверо воспринимался, откровенно говоря, как "фриковатый доктор", который предлагает немыслимые и непонятные вещи, то когда возник я, у его идей появился реальный контекст.
Стало ясно, что существует группа людей с очень больным организмом. Решение их проблем не обязательно одно – это может быть как пересадка тела, так и генная терапия, или экзоскелет, или что-то иное. Все это необходимо для значительного числа людей, которые могут находиться в еще более сложном состоянии, чем я. Если хоть немного помочь им, они будут способны приносить огромную пользу обществу.
Не все знают, но я не просто инвалид, живущий на пенсию. Я занимаюсь разработкой программного обеспечения, руковожу целым рядом проектов по созданию образовательных пособий, я занимаюсь сотрудничеством с международными компаниями по разработке интерактивных сервисов. Я веду активную социальную жизнь: я представляю интересы инвалидов в своем городе и вхожу в Молодежную думу, в состав помощников Общественной палаты. В целом я стараюсь быть полезен, насколько мне это позволяют время и здоровье. И благодаря всему этому люди, подобные мне, смогут делать еще больше.
Конечно, не все варианты подходят для каждого человека. Каждый диагноз уникален, и нельзя сказать, что какая-то технология поможет всем больным. Для меня лично, к примеру, экзоскелет не является хорошим способом решения моих проблем, так как у меня искривлен позвоночник из-за моей болезни и стандартные варианты экзоскелетов мне не помогут.
— Учитывая ваши интересы и стремления, интересно было бы узнать, контактировали ли вы когда-либо с сообществом "Россия-2045", организованным известным бизнесменом Дмитрием Ицковым, чьи цели – перенос мозга и сознания в другое тело – во многом совпадают с вашими планами?
— Я с большим уважением отношусь к людям, которые вдохновляют других на исследования и просто на получение знаний, и в этом плане я с большим уважением отношусь к Ицкову и людям, которые занимаются другими евангелистическими вещами, несущими в себе мотивационный заряд. Мы должны быть им благодарны, так как именно они двигают технологии вперед: Ицков, Маск и Цукерберг. Они действительно гении, и от них очень многое сегодня зависит.
Что касается самой группы "Россия-2045", мне сегодня мало известно, какие шаги они предполагают предпринять на пути к их цели. Мы сегодня прекрасно понимаем, что пока у них нет всех технологий на пути к реализации этих вещей, и им, по всей видимости, придется все это создавать. Я был бы ряд взаимодействию с ними, мы открыты для всех. Я надеюсь, что кооперация в будущем будет возможна.
— У вопроса с пересадкой тела есть и другое измерение, которое можно назвать религиозным. В христианстве и ряде других религиозных учений постулируется, что тело является сосудом для души, и, соответственно, подобная операция может вызвать недовольство у ортодоксальных иерархов.
— Думаю, что с уважаемыми представителями конфессий мы еще обсудим этот вопрос, но я хотел бы их перед этим спросить, где проходит граница в этом вопросе. Если мы, к примеру, пересаживаем донорское сердце, теряем ли мы часть души в этом случае или нет, если же мы пересаживаем еще и легкие, теряем ли мы еще частичку души и приобретаем ли душу донора.
И самый важный вопрос – что является благом и что является злом. Если у вас есть инструменты и возможность спасти жизнь глубоко больного человека, будет ли это противоречить законам церкви, если вы его спасете, или его спасение будет являться результатом Божьего промысла? Будет ли являться грехом то, если вы не поможете этому человеку? Это сложная тема, но решение этого вопроса должно быть однозначным. Не все сегодня принадлежат к одной и той же конфессии, и у них должно быть право получить такую помощь.
— Вы и другие пациенты, которые получат новые тела, будут нуждаться в различных иммуносупрессантах и прочих лекарствах, без которых они не смогут жить. Иногда фармацевтические фирмы пользуются этим и повышают цены в десятки раз, как это недавно произошло в США с лекарством Daraprim для ВИЧ-больных. Насколько острой вы видите проблему подобного "химического рабства" и как можно от нее защититься?
— Мы относим эту проблему к разряду последствий того, что мы хотим сделать. Сегодня, безусловно, эта индустрия очень развита, и люди, делавшие пересадку органов два года назад, совершенно по-другому подходили к этим препаратам, чем это делают медики сегодня. Сегодня есть препараты, которые подавляют совершенно конкретные антигены. Воздействие очень точечное и контролируемое, и проблем быть не должно.
Что касается повышения цен, это один из множества сценариев, которые необходимо прорабатывать, но это задача не простых инженеров, как Канаверо и я, это проблема для в том числе государства, которое способно это регулировать. Но я подчеркиваю: как только мы решим эту инженерную проблему, государство, которое поддержит эти опыты, станет лидером сразу во многих областях, и маленькая корректировка законодательства для борьбы с повышением цен будет наименьшей проблемой.
В свою очередь, обратная сторона этой проблемы: подпольные операции по пересадке тела будут мало осуществимы в ближайшее время. Для этого требуются высокоточные инструменты и лаборатории, которые нельзя скрыть от государства и держать где-то в подвале.
У каждого открытия и технологии есть два пути. К примеру, расщепление атома позволяет построить как атомные электростанции, так и ядерное оружие. Выбор за теми, кто принимает решения.
— В чем вы видите свою задачу в этом проекте?
— Самая большая задача для меня сегодня заключается в том, чтобы не дать этой теме уйти в небытие, как это было 50 лет назад с Владимиром Демиховым и 30-40 лет назад с Уайтом. Предложенные ими технологии были слишком революционными для бюрократов, но необходимыми для людей. Если бы бюрократы это оценили и поддержали, то Россия была бы лидером в области трансплантологии.
Сегодня мы понимаем, что время пришло: мы вышли в космос, но не научились лечить распространенные болезни. Это нелогично и происходит исключительно из-за отсутствия политической воли. Данный проект стоит не сотни миллиардов долларов, а какие-то миллионы долларов, и мы считаем непозволительным то, чтобы все это опять заглохло.
