Михаил Демурин, для МИА "Россия сегодня"
Переход от октября к ноябрю наполнен важными для формирования нашего национального самосознания днями: Димитриевская родительская суббота, празднование дня Казанской иконы Божьей матери, назначенный на это же число День народного единства, 7 ноября (по старому стилю — 25 октября) как годовщина Великой Октябрьской социалистической революции, тот же день — как день памяти о военном параде в Москве 7 ноября 1941 года. Все они без исключения подразумевают уважительную память о наших предках, требуют такой памяти, предостерегают от попыток искажения и забвения.
Конъюнктурный подход к Октябрю недопустим
С Октябрьской революцией, между тем, происходит худшее, что может происходить с историческим событием: её опошляют.
Трудно представить себе более пошлое и одновременно более обидное объяснение трагического завершения романовского этапа существования Российского государства, давшего за свои три века немало примеров культурной самобытности политической мудрости и воинской отваги, чем отнесение его на счёт успешной работы зарубежных разведок. Понятно, что авторам такой интерпретации хочется продемонстрировать предельное выражение возможных последствий деятельности "иностранных агентов" в России. Понятно также, что всё более очевидно проявляющееся нежелание народа мириться с известными кричащими несправедливостями общественного устройства современной России побуждает утрировать последствия революционного пути.
И, конечно же, исторические свершения советского строя: готовность вновь собрать страну в единое целое, её скорый, менее чем за двадцать лет, вывод в число самых экономически и культурно развитых, а также сильных с военной точки зрения; быстрое послевоенное восстановление; народнохозяйственные и гуманитарные успехи 1950-1970-х годов, — всё это как бельмо на глазу для тех политических сил, которые правили Россией в 1990-е, да и сегодня всё ещё определяют многое в нашей жизни.
С точки зрения так называемого прагматизма внутриполитической борьбы позиция противников Октябрьской революции абсолютно понятна. Но такой "прагматизм" — банальная конъюнктурщина.
Разговор о трагичной стороне революционного переустройства России начался не в "перестройку" и тем более не после 1991 года, и он нужен. Но это должен быть честный разговор. Пока же в СМИ, кинематографе, литературе, особенно на телевидении мы часто сталкиваемся со стремлением банально опорочить советское время. Если в фильме о "тяжёлом советском прошлом" мы видим изощрённого преступника, то не сомневайтесь: он член партии. Если в книге некая сомнительного поведения женщина мутит воду в коллективе, она, скорее всего, комсорг. Отпетый циник и интриган — член ЦК КПСС. Советские учёные работают под угрозой насилия. Журналисты вынуждены врать. Деятели культуры мечтают о "свободе" на западный манер. И всюду страшные сотрудники органов госбезопасности. Они садисты, подтасовщики, трусы, преследуют хороших людей. Глядя на них, невольно задаёшься вопросом: кто же тогда взял верх над германскими спецслужбами, а после войны разгромил оставленных гитлеровцами и перешедших на службу англосаксам "борцов за независимость" в Прибалтике и на Украине? Впрочем, если врагами бандподполья были такие "гэбисты", то, видимо, и бандеровцы с "лесными братьями" были тоже невинными жертвами.
Советская власть — следствие несостоятельности прежних элит
Всё это, однако, детали. Главное — настойчиво закладываемая в мозги россиян мысль, что взятие власти большевиками и создание советской России не было чем-то неизбежным. Более того, было делом противоестественным, событием, которого можно и нужно было избежать.
Человеку, понимающему суть общественно-политических процессов, происходивших в России во второй половине XIX — начале XX веков, и знакомому с состоянием умов российской элиты того времени, слышать такое как минимум странно, но другой версии не предлагается. А подумать над ней стоило бы именно всем вместе. Поразмышлять, например, над тем, как получилось, что всего за одно поколение армия и флот из единственных союзников России, коими их обоснованно считал император-отец, превратились в силу, которая выступила против императора-сына.
От оценки событий прошлого как преимущественно научного или мировоззренческого вопроса перейдём к политическому выводу, который в контексте Октября 1917 года навязывается современному обществу. Это уже инструмент актуальной политики. Вывод звучит примерно так: "Народ возмутился, поддался на провокационные посулы и поэтому пострадал. А вот прояви он покорность и согласие со всем, что делала элита, и всё было бы хорошо: мировую войну бы выиграли, с англичанами и французами были бы добрыми друзьями, западного типа демократию построили бы в России уже тогда, не надо было бы ждать до 1991 года".
Особенно активны в критике большевиков-"соблазнителей" и "самовольно" поднявшегося на революцию народного большинства, увлекшего за собой и немалую часть элиты, истые, как они себя полагают, православные верующие. Между тем их понимание уходит ещё дальше от истины.
Нельзя одновременно утверждать, что волос не упадёт с головы человека без воли Божьей, и доказывать, что революция произошла сугубо волей большевиков. РПЦ не приняла Октябрьской революции, и это стало в 1917 году одной из серьёзнейших, трагических проблем и для неё самой, и для всей России.
Но ещё большей и, пожалуй, ключевой проблемой стало то, что РПЦ не только приняла, но и активно приветствовала Февральскую либеральную, прозападную революцию. Пусть эта революция, к которой гораздо больше подходит определение "переворот", чем к революции, произошедшей в октябре, давала возможность завершения синодального периода, восстановления патриаршества, укрепления позиций Церкви, но для страны в целом она означала слом традиции, развал, смуту! Этого нельзя было не понимать. РПЦ между тем даже не возвысила голос против ареста Николая II и его семьи.
Не уравниловка, но равенство в достоинстве
Критика власти коммунистов с акцентом на примитивное понимание и тем более возведение в абсолют материалистического мировоззрения имеют под собой больше оснований, чем суждения о её "противоестественности" для России, но и этого объяснения недостаточно.
Проблема ведь в данном случае — подчёркиваю, в данном случае, в вопросе о социальной революции — состоит не в том, есть ли человек Божье творение или произошёл от обезьяны. Она заключается в том, что на определённом этапе истории во главу угла был поставлен не факт равенства в достоинстве, будь то в качестве потомков Адама или высшей формы развития материи, а тезис о различии в происхождении, которое предопределяет "обоснованное" неравенство. И таких желающих разделиться внутри единого народа оказывалось достаточно, чтобы его разделить. Их и сегодня немало, тех, кто пытается навязать нам в стране с республиканским правлением неких "князей", "графов", "дворян" и даже "императорский дом".
Революция делалась, чтобы это изменить. Коммунисты не изобрели классы, а констатировали их наличие. Их обвиняют в "уравниловке", а они искали путь к единству общества. Искали, но не учли силу худшей в человеческой природе черты: желания стать выше своих соплеменников. По большому счёту именно разделение на "номенклатуру" и "рядовых граждан", взгляд "интеллектуалов" сверху вниз на рабочих и крестьян стали уже во втором-третьем поколениях одним из основных факторов ослабления, а потом и распада советского строя.
В советском строе далеко не всё было достойно сохранения, кто спорит, и закончился он так, как закончился, тоже именно по своей вине, хотя и не без помощи внешних противников. Его конец, однако, был гораздо менее трагичным, чем конец российского самодержавия, и в этом я вижу важный положительный критерий оценки и самой советской власти, и состояния созданного при ней общества.
Сегодня как итог четверти века радикальных капиталистических реформ и культурной деградации социальное разделение и имущественное чванство в России вновь достигло небывалых размеров. Только критерий стал гораздо более банальным: есть у тебя шикарный особняк, крупный счёт в банке или просто "крутой" автомобиль, и ты уже выше других — тех, кто растит хлеб, строит дома, делает машины, защищает родину, учит детей…, но не зарабатывает при этом столько, сколько при желании можно "ухватить" в современной России.
Власть и Церковь вроде бы видят это, говорят об этом, но в жизни, несмотря на празднуемый уже который год День народного единства, пока мало что меняется. Именно поэтому вся связанная с Октябрьской революцией тематика воспринимается с всё более оголённым нервом. Успеем ли мы что-то исправить в этом плане к 100-летию революции, до которого осталось всего два года? И вообще исправим ли?
Мои отец и мать, родители моей жены чтили день 7 ноября. Они праздновали его как отправную точку в истории нового российского государства. Не новой страны — страна всегда оставалась одной и той же, многовековой Русью — Россией, а впервые созданного в ней народного государства. Это государство помогло им, как и многим другим поколениям наших соотечественников, прожить достойные, наполненные созидательным трудом и ратным подвигом жизни. За это государство четверо моих близких родственников погибли в Великой Отечественной войне. Разве я могу с презрением, да даже просто безразлично, относиться к тому, что было им дорого?
