Алексей Панкин
Оглядываясь с некоторой временной дистанции на серию юбилейных торжеств в разных странах мира в честь 70-летнего юбилея окончания самой страшной войны в истории человечества, обнаруживаешь множество символов современного отношения к истории. Хороших и не очень.
А дурной тон символически задал президент США Барак Обама. В выступлении в июне 2014 года на церемонии, посвященной 70-летию высадки союзников в Нормандии, он ни словом не обмолвился о роли СССР и Красной Армии в окончательной победе. Думаю, никто из западных лидеров антигитлеровской коалиции не мог бы представить такого семь десятилетий назад. Тогда все понимали, что без успехов на Восточном фронте открытие Западного обошлось бы куда большей кровью, а, скорее всего, и вообще не состоялось бы. Неужели Обама настолько лишён исторической памяти? Или самонадеянно считает, что с такой тонкой материей, как история, Америке позволено обращаться по своему усмотрению и это сойдет ей с рук? И ведь действительно сошло. Умолчание прошло незамеченным западной прессой, хотя в иных случаях обсасывание ляпов и казусов в выступлениях политиков составляет ее любимое занятие. Тоже символично.
Германия, побежденная страна, до поры до времени достойно несла крест исторической вины. Сразу и канцлер, и президент страны публично поставили на место своего вассала Арсения Яценюка, договорившегося до того, что Украина и Германия, мол, стали жертвами советской агрессии. Ангела Меркель сочла для себя невозможным не появиться в Москве в дни майских торжеств. Пусть не на Параде Победы на Красной площади, который проигнорировали все лидеры западных стран, но у Вечного огня на следующий день.
Но вот 22 июня 2015 года в самой массовой немецкой газете "Бильд" появляется интервью министра обороны Германии Урсулы фон дер Ляйен, где она рассуждает о том, что с Россией лучше всего разговаривать с позиции силы. Каковая точка зрения немедленно транслируется для российской аудитории государственной "Немецкой волной".
Вы представляете себе: в России — День памяти и скорби, вспоминают, наверное, самый страшный день в нашей тысячелетней истории, и тут из Берлина доносится официальное мнение относительно того, что, дескать, ничего, кроме силы, русские не понимают. Что это? Отдаленные раскаты нового реваншизма? Или же министр обороны Германии, молодая аристократка, пришедшая в политику из аполитичной гинекологии, просто не знает о символическом значении даты 22 июня 1941 года для российско-германских отношений? Как бы то ни было, и ей, и Обаме эта, мягко говоря, бестактность сошла с рук. Никто в немецком фатерлянде ее просто не заметил. Складывается ощущение, что Германия вслед за Америкой решила для себя, что за пределами ритуальных слов покаяния, в смысл которых уже никто не вдумывается, в отношении России можно ВСЁ.
Тем временем в 2015 году по решению правительства в школьные учебники в число "неотъемлемых японских территорий" помимо российской Малой Курильской гряды добавлены еще и острова, относительно которых у Японии существуют разногласия с Китаем и Кореей. Учителям строго предписано активно разъяснять школьникам государственную политику в территориальном вопросе. И в том же самом августе, когда Абэ приносил свои извинения, Токио бурно протестовал по поводу посещения российским премьером российского острова Итуруп. В Пекине японский премьер тоже не появился. Так что в год 70-летия окончания Второй мировой войны побежденная в ней страна еще крепче утвердилась в отстаивании своей версии истории.
А теперь в Москву. Вопреки всем западным бойкотам, президент России остался верен памяти о былом боевом братстве. В выступлении на Параде Победы 9 мая он воздал должное союзникам по антигитлеровской коалиции. Но Мавзолей Ленина, к подножью которого сбрасывались штандарты побежденной Германии на Том Самом Параде Победы в 1945 году, был зачехлен. И ни разу не прозвучало имя Верховного главнокомандующего и руководителя страны, одержавшей победу.
Почему? Неужели ради того, чтобы избежать визга, который поднялся бы на Западе, если бы президент России хотя бы даже и в нейтральном контексте произнес имя Сталина!? Но визг и так стоит непрерывный и по любому поводу. Например, Владимир Путин сказал как-то, что распад СССР был "крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века". Эта констатация самоочевидного тут же встала в ряд "смертных грехов", почти обязательных для перечисления при любом упоминании его имени в западных СМИ. Так что весь этот визг есть не более, чем попытка Запада поставить нашу историю под внешнее управление.
Впрочем, однажды она удалась. Отомстить покойнику Сталину и понравиться Западу — вот что двигало первыми либеральными руководителями новой России. Первая часть плана удалась великолепно: осуществлена стремительная деиндустриализация, российский человек менее защищен социально, чем советский, решительно понижен уровень культуры и т.п. Со второй, правда, не заладилось.
Да и народ российский подкачал. По данным самых свежих опросов, 80% россиян выступают против фальсификации истории. Две трети наших сограждан позитивно относятся к советской символике. А вот достижений современной России после распада СССР не могут вспомнить 70% опрошенных.
Вот, казалось бы, идеологический ориентир для государственного подхода к истории без умолчаний и оглядки на Запад. Для пушкинского, я бы сказал, подхода. Помните, как составлена "История Петра I"? Вот свершения, от которых дух захватывает от восхищения. Вот их цена, от которой волосы встают дыбом. Это прошлое, которое не отменишь и не исправишь. Решайте, достоин ли Санкт-Петербург затопления в отместку за петровские злодеяния против собственного народа.
Но это было давно. А сейчас государственная логика в отношении к советскому периоду и Сталину толкает в одну сторону, а эмоции очень многих людей — в другую. Российская православная церковь, сосланные народы, потомки белоэмигрантов, да, и те же либералы, наконец, которые, конечно, в своем отношении к России больше похожи на иностранцев, но все равно остаются нашими согражданами.
То есть логика сопротивления в войне, развязанной Западом против России, в том числе и на историческом фронте, требует от государства максимальной определенности в подходе к истории, и совсем не в западном духе. А психологически эту тему спокойнее не трогать. Вот и получается, что Россия-победительница относится к своей истории более стыдливо, чем былой агрессор Япония. Как решить эту квадратуру круга?
Я вспоминаю слова, которыми Александр Зиновьев описал свою реакцию на смерть Сталина: "Мой антисталинизм терял смысл. Мертвый Сталин не мог быть моим врагом". Зиновьев Сталина ненавидел. В юности он пытался организовать на него покушение, а потом, спасаясь от преследований, скитался по закоулкам огромной страны. Вернувшись с фронта, где был летчиком штурмовой авиации, в Москву, с безрассудной смелостью не стеснялся в выражениях относительно "отца народов". И смерть Сталина стала для него глубочайшей травмой потери врага и смысла жизни. Выход из нее он нашел в том, что стал холодно и без эмоций социологически препарировать и фигуру вождя, и Ленина, и их преемников, а также природу созданного ими режима. Здесь не было место ни сталинизму, ни антисталинизму. Здесь был объективный рассказ о страданиях народа и его героизме как двух сторонах одной медали. И, главное, объяснение безжалостной логики истории, вступившей в силу после свержения царя. Все это было настолько страшно, что брежневское руководство вышвырнуло его в ссылку на Запад. Там по авторитету он встал в один ряд с такими великими инакомыслящими, как Солженицын и Сахаров.
Но на Западе Зиновьев принялся столь же безжалостно препарировать феномен "западнизма". И пришел к выводу, что "реальный коммунизм" был высшей точкой российской истории. Он одним из первых заговорил, что распад социалистического СССР есть величайшая геополитическая катастрофа, оставившая мир на бесконтрольный произвол новым колонизаторам-глобализаторам. И задолго до всякой Украины и Обамы на пляжах Нормандии предсказал, что, если Россия не будет сопротивляться какой угодно ценой, она уже в обозримом будущем исчезнет и из истории, и с карты мира. И вернулся из мюнхенского благополучия в московскую неопределенность после того, как НАТО принялась разминаться бомбардировками Югославии.
Зиновьев — наш современник, который и в творчестве, и в судьбе пропустил через себя все, если так можно выразиться, стороны баррикад и у нас в стране, и на Западе. И который может и должен стать символом — нет ни общественного примирения, которое невозможно, а понимания нашей истории. И избавления умных людей от исторических комплексов и малодушных умолчаний. А что может быть важнее во время войны, чем холодная и спокойная уверенность в себе.
