Запад уже не в состоянии справиться с ИГИЛ и союзными ей группировками в Афганистане. Об этом, а также о готовности РФ поучаствовать в довооружении афганской армии, планах по поставкам Ирану комплексов С-300 и торгово-экономическому сотрудничеству с Индией и Пакистаном в интервью специальным корреспондентам РИА Новости Татьяне Калмыковой и Полине Чернице рассказал специальный представитель президента Российской Федерации по Афганистану, директор Второго департамента Азии МИД России Замир Кабулов.
— Возможно ли в нынешних условиях, когда к традиционным угрозам, исходящим из Афганистана, добавилась еще и проблема противодействия ИГ в регионе, рассчитывать на координацию ОДКБ с миссией НАТО? Или после охлаждения условий между Западом и Россией это уже невозможно?
— Тему можно считать закрытой и не по нашей инициативе. Это НАТО отказалось сотрудничать с ОДКБ. Дело в том, что данный регион — часть большого евразийского региона. И мы прекрасно понимаем, что ни американцы, ни НАТО за нас работу делать не будут. Мы рассчитываем прежде всего на самих себя, я имею в виду наших союзников — по ОДКБ, по ШОС — те страны, которые в первую очередь будут страдать от нарастания террористической угрозы. Поэтому, что касается слияния ИГИЛ и движения талибов — будь то афганских или пакистанских — здесь есть нюансы, не все так однозначно. Поскольку все-таки движение талибов, которое последнее десятилетие позиционирует себя как национальное афганское движение, отошло от прежних лозунгов глобального джихада и сосредоточились в основном на решении внутриафганских проблем таким образом, каким они их видят.
А видят они причины внутренних проблем в присутствии иностранных войск, которые они считают оккупантами, и у названного движения есть сильные аргументы в пользу этого, которые трудно не принять. Талибы также хотят установить исламский порядок в стране — в своей собственной версии.
Поэтому идеология ИГИЛ — идеология глобального джихада — не принимается всеми талибами. Но опять-таки — в движении талибов, как и в любой организации, происходит смена поколений. И по вполне естественным причинам третье поколение молодежи — наиболее боеспособное и наиболее податливое радикальным идеологическим установкам, которые провозглашает ИГИЛ. И здесь играет главную роль не только и не столько идеология, сколько большие деньги.
Когда рядовые боевики, воюющие за талибов, получают в два, а то и в три раза меньше, чем платит ИГИЛ, это морковка весьма привлекательная для молодежи. Но часть среднего звена полевых командиров талибов, которые тоже воюют внутри Афганистана, все-таки не приемлет жесткие салафитские установки ИГИЛ. Они привержены более традиционным для Афганистана представлениям об исламе. Так что говорить о полном слиянии пока рано, но процесс этот идет. Задача ИГИЛ, как мне кажется, состоит в том, чтобы полностью устранить с политической арены движение талибов и подчинить всю структуру, которая есть у них, под себя. Отсюда в Афганистане и рост численности боевиков ИГИЛ. Это те же бывшие талибы и представители других радикальных исламских организаций, будь то Исламская партия Афганистана или Исламское движение Узбекистана (ИДУ) — переходят на сторону ИГИЛ тоже не только по идеологическим соображениям, но и по материальным. Что касается ИДУ — это один из наиболее опасных этнических отрядов, если можно так сказать, мирового джихада — они были выдавлены из северного Вазиристана и успешно перебазировались, видимо не без внешней помощи, на северо-восток Афганистана, концентрируются на границе с центрально-азиатскими государствами. Когда они все вместе сольются в одну организационно-политическую структуру — это будет действительно опасно.
А смогут ли натовцы вместе с афганским правительством справиться — у меня большие сомнения. И это не умозрительные заключения.
Совсем недавно в Афганистане стояло 100 тысяч американцев плюс 50 тысяч примерно еще союзников и партнеров по НАТО. И они смогли что-то сделать? Смогли справиться с движением талибов, когда ИГИЛ еще не было? Они не смогли победить партизанское движение, в несколько раз меньшее по численности и гораздо хуже вооруженное. И что теперь НАТО сможет сделать? Они не сделали главное — не создали боеспособную армию в Афганистане, которая бы эти задачи решала. Есть мнение, что такая задача и не ставилась. Хамид Карзай, когда был в Москве и встречался с Сергеем Лавровым и Владимиром Путиным, откровенно сказал, что у него в бытность президентом был разговор с американскими военачальниками и он спросил, почему они, как в свое время СССР, не создали мощную по местным меркам армию с мощной авиацией и бронетанковыми частями. Американский ответ был прост: мы не хотим повторять "советские ошибки".
Так что они не хотели создавать мощную афганскую армию, которая будет независима от американцев. В итоге доигрались. Но если это была игра, то они не до конца просчитали, что это бумерангом вернется. Ведь теракты 9\11 с этого начинались — они же (американцы) пестовали "Аль-Каиду" в Афганистане. А ИГИЛ даже не надо перебрасывать боевиков в Америку или в Европу, они их рекрутируют внутри. И деньги у ИГИЛ есть, в отличие от тех же талибов, — это доходы от нефти в Ираке, также они обкладывают налогами население, и, конечно, кто-то им еще вливает. Ведь не может организация появиться, действовать и расширяться настолько успешно, не имея финансовых ресурсов.
Все это вместе в совокупности вызывает у нас и у партнеров по ОДКБ, а также у китайцев и индийцев большую тревогу. В центральноазиатских республиках, конечно, меры принимаются с учетом имеющихся ресурсов, и у Таджикистана с Афганистаном достаточно средств, чтобы купировать попытки мощной инфильтрации из Афганистана этого интернационала. Но опасность в тылу расположена.
Население исламизировано и под влиянием социально-экономических неурядиц может качнуться в сторону. Для этого ИГИЛ нужен успех, который вдохновил бы их единомышленников в других странах. Это может быть успешная, скоротечная боевая операция. И это может вдохновить единомышленников в Центральной Азии на активные вооруженные действия против властей. Это уже происходит.
Тем более, что функционеры ИГИЛ — люди образованные и они используют самые современные технологии по работе с общественным сознанием, помимо военных действий.
— Тогда каким вам видится сценарий после 2016 года? Американцы останутся, предвидя все эти угрозы? И что будем делать мы?
— Понимаете, останутся или не останутся американцы — в данной ситуации для меня вопрос второстепенный. Они уже остались с группировкой, которая в разы меньше предыдущей. И если 100 тысяч американцев не справились, что эти 20 тысяч сделают? Что с того, что они останутся? Тем более что сейчас Америка, ее истеблишмент живет 2016 годом, выборами. И они сделают все возможное, чтобы до ноября ничего в Афганистане не обвалилось кардинально.
Да, они будут вынуждены остаться, если действительно события начнут развиваться по худшему сценарию в 2016 году, чтобы купировать их. Но они, наверное, свой урок уже извлекли. И ничего сделать не смогут теми методами, которые использовали. А другого они ничего не могут.
Или не хотят.
Времени осталось мало. И единственный действенный шаг — укреплять афганские вооруженные силы. Но афганцы должны быть мотивированы и осознавать, что они воюют за себя, за свое будущее. Пока такое ощущение есть не у всех. Нужно дать им для этого все инструменты, которые надо было предоставить за последние 12 лет, пока американцы там присутствовали. Армия без авиаприкрытия действовать там не может — успешно проводить в тех условиях боевые операции, особенно против партизан.
— То есть точка невозврата пройдена?
— Боюсь, что да. Время ушло. Теперь, чтобы все это исправить, потребуются поспешные хаотичные попытки купить вертолеты. Вот американцы прекратили с нами сотрудничество, хотя закупили вертолеты (МИ-17), но что-то афганцам не дают их. Сами летают на них.
Понимая, что сами обрубили сук, на котором сидели, я имею в виду сотрудничество с нами по линии "Рособоронэкспорта", они, чтобы как-то исправить ситуацию, сейчас поставляют афганцам 15 или 17 вертолетов MD 530, которые не приспособлены к боевым действиям.
Американцы сейчас навешивают на них пулеметы, но первые подобные опыты закончились плачевно.
Надо было продолжать с нами сотрудничать. Ведь они сейчас тратят даже большие деньги и могли бы уже давно на эти средства заказать по контракту с нами достаточное количество вертолетов. Мы и так обучаем афганцев за свой счет, и можно было поставить процесс на поток, тем более для афганцев наше оружие и техника привычна и комфортна. А вертолеты наиболее приспособлены для горных регионов.
— На встрече в Уфе лидеров России и Афганистана обсуждалась в какой-то форме возможность прямой поставки вертолетов Афганистану?
— Да, обсуждалась. И Владимир Путин как раз заявил афганскому коллеге, пусть он обсудит с американцами этот вопрос. Мы готовы рассмотреть возможность продолжения такого сотрудничества, пусть американцы инициативу проявляют. И что касается таких вертолетов (МИ-35) и другого продвинутого вооружения, мы могли бы с американцами совместно действовать в финансовом отношении. А что касается стрелкового и прочего легкого и среднего вооружения — у нас оно есть, и мы давали его и готовы рассмотреть варианты. Но это должно быть пакетное соглашение. Об этом был разговор. Но что интересно, афганский президент, хотя очень большой друг США, сказал, что американцы не дадут деньги на это. Если американцы хотят, чтобы этот режим не провалился, они, как разумные люди, должны делать все, чтобы укреплять его обороноспособность. Видимо, здесь какие-то идеологические представления возобладали над здравым смыслом.
— В Уфе состоялась первая встреча Владимира Путина с новым президентом Афганистана. Запланированы ли в ближайшее время контакты на министерском уровне?
— Нет, специально ничего не готовится. Однако впереди предстоит целая серия международных многосторонних встреч. В первую очередь это Генассамблея ООН, министерская неделя.
Планируется, что в декабре в Исламабаде состоится министерская встреча так называемого Стамбульского процесса (по содействию Афганистану). Российская сторона уже получила приглашение. Там будет возможность пересечься с афганским партнером. Специальных двусторонок не планируется. Но возможность не исключается.
— Если говорить о Стамбульском процессе и о вопросах экономического содействия Афганистану, как вы оцениваете переговорный процесс по проекту CASA-1000?
— Мы без энтузиазма смотрим на Стамбульский формат. Их много, есть и параллельный — так называемый Токийский процесс. Кстати, в начале сентября я буду в Кабуле, там собираются старшие должностные лица и идет работа по подготовке к созыву в следующем году очередной министерской встречи.
CASA-1000 тоже обсуждается. Проект живет своей жизнью. Мы свои предложения сделали, нам встречных предложений не было сделано.
Сейчас проект завершает свое формирование без участия России. Деньги они ищут, хоть им и выделяет Азиатский банк развития и, кажется, Всемирный банк, но средств не хватает. Если они найдутся, проект может работать. Но лично мне будет очень интересно посмотреть, как они будут прокладывать CASA, особенно на севере и северо-востоке Афганистана, где должны пройти ЛЭП на Кабул и далее на Пакистан — на Пешавар. А там боевые действия. Далее, собрать деньги — это еще не все, кто будет их осваивать: линии прокладывать и так далее? И самое главное: где они возьмут достаточно электроэнергии? На сегодняшний день энергию стабильно и то сезонно — около 360 МВт — производит только Сангтудинская ГЭС-1, построенная "Интер РАО" совместно с таджикским правительством. А где остальные 700 МВТ они будут брать?
Так что пока перспективы этого проекта туманны. Если решать это на государственном уровне, самым стабильным был бы вариант по восстановлению советской кольцевой электросистемы. Когда все электростанции Центральной Азии и России были закольцованы. Это давало возможности в зимнее время, когда мощности ГЭС закономерно падают, компенсировать нехватку за счет избыточного электричества с российской стороны. Если этого не будет, то CASA-1000 — нерабочий проект. Мы предлагали обсудить такой вариант: "Интер РАО" было готово создать такую систему — от Киргизии либо от Таджикистана до афганской границы, участвовать в пусках ГЭС и проложить систему ЛЭП, но это не было принято. Пусть теперь они делают сами.
— Россия с Ираном договорились тесно координировать свои усилия в борьбе с Исламским государством, в каком формате будет проходить эта работа? Стоит ли ждать в скором времени совместных инициатив?
— Об этом шла речь (в ходе переговоров глав МИД РФ и Ирана Сергея Лаврова и Мохаммада Джавада Зарифа в Москве 17 августа — ред.). Было три главных блока вопросов, которые обсудили два министра иностранных дел. Во-первых, двустороннее торгово-экономическое сотрудничество. Мы все рассчитываем на скорейшее снятие санкций с Ирана, прежде всего санкций ООН, но и, естественно, односторонних, которые мы не признаем, — американских и европейских. Это бы оздоровило экономическое сотрудничество с Ираном. Необходимо переждать, чем эта история (после заключения соглашения по иранской ядерной программе — ред.) закончится в конгрессе США, но надеемся, что до конца года эти вопросы расчистятся. Полностью все санкции никто не снимет в самое ближайшее время, мы это понимаем, но даже частичное снятие санкций с Ирана, особенно ооновских, дало бы импульс и создало бы более благоприятную почву для работы российского бизнеса в Иране.
Кроме этого, мы уже идем по углублению дальнейшего сотрудничества по мирному атому. Речь идет о двух блоках подобных Бушерской станции — так называемого постфукусимского проекта, более надежных. Мы уже выходим на это, и будем строить еще в перспективе, не очень отдаленной, как мы рассчитываем, еще несколько блоков в Иране.
— Что касается борьбы с ИГ?
— Вторая часть разговора была, естественно, по региональной тематике в разрезе ИГИЛ. ИГИЛ у нас присутствует на Ближнем Востоке, в данном случае в Сирии, Ираке и Афганистане наиболее "выпукло", но разговор большей частью шел по Сирии, где действительно все обстоит хуже, чем где-либо. В Ираке есть большие проблемы, потенциал нестабильности очень велик, но в Сирии ситуация хуже всего.
Министры обсуждали возможные детали предложенного президентом Путиным проекта большой коалиции против ИГИЛ, куда приглашены все: и Иран, и Саудовская Аравия, и Сирия. Это как раз то, что должно тревожить всех в этом регионе. И все другие страны Персидского залива весьма обеспокоены этим явлением, которое может дестабилизировать обстановку. В Кувейте, в Эмиратах есть признаки возможности дестабилизации обстановки. Пока еще они не очень явные, но как все помнят за последние несколько лет с начала так называемой Арабской весны, никто не огражден от пакостей.
— Может быть, следует продумать трехсторонний, четырехсторонний формат консультаций? К примеру, Россия, Иран, США плюс Саудовская Аравия?
— Мы это предлагали, но, к сожалению, уровень недоверия между Саудовской Аравией и Ираном настолько высок, что пока не складывается. Но это не означает, что мы будем сидеть и ждать. Мы будем работать, сотрудничать с теми, кто уже готов, с Ираном в том числе. Тегеран обеспокоен за собственную национальную безопасность и готов к этому сотрудничеству, но этого недостаточно. Само сирийское правительство, Ирак, Турция — несмотря на нюансы в расхождении подходов, они не могут чувствовать полную безопасность.
— Вы сказали, что многосторонний формат пока невозможен, поскольку противоречия между Ираном и Саудовской Аравией сильны, то есть США не против такого формата?
— Я бы не сказал, что они полностью приветствуют, но понимание у американцев, насколько я знаю, в целесообразности такого (сотрудничества — ред.) растет. Я думаю, они вынуждены действовать с оглядкой на саудовскую позицию.
— То есть на двустороннем треке с Ираном мы будем продолжать по этой теме?
— Да, мы будем продолжать консультации. Мы этого не скрываем, они не закрытые, консультации ведутся, и не только по линии МИД, но и по линии Совета безопасности. Недавно была встреча заместителей секретарей Совбеза в трехстороннем формате Иран-Афганистан-Россия.
Похожие трехсторонние встречи проходили в Индии с участием Китая и России. Готовы такие формы взаимодействия обсуждать и с Пакистаном.
— А что касается предстоящего приезда делегации министерства обороны Ирана?
— Да, в Москву приезжает большая иранская делегация. Во-первых, они будут участвовать в авиасалоне МАКС и, естественно, часть делегации, компетентная, профильная, будет вести переговоры по военно-техническому сотрудничеству. Это нормальный процесс.
— Источники в Минобороны Ирана заявили, что они приезжают в Москву для подписания уже самого соглашения, действительно ли это произойдет?
— Я очень надеюсь, что будет (подписано соглашение по поставкам С-300 — ред.), но у них есть партнеры — это Минобороны, ФС ВТС и Рособоронэкспорт, этим занимается не МИД. Но я не думаю, что они (Тегеран — ред.) будут раскрывать (детали переговоров — ред.), это не принято, переговоры еще не начаты, и есть элементарная коммерческая тайна. Переговоры будут обязательно, в том числе по С-300.
Принципиальная договоренность об этом достигнута президентами наших стран в Уфе, поэтому обе стороны выполняют поручения руководства. Детально ничего сказать не могу, увидим по результатам переговоров.
— Но Москва ожидает, что на следующей неделе в этом вопросе будут подвижки?
— Мы действительно на это рассчитываем (на подвижки в переговорах по С-300 — ред). Для этого есть все необходимые предпосылки, но опережать события не хотелось бы. Прекрасно, если (Иран — ред.) это получит, это сугубо оборонительное оружие, которое обеспечит безопасность, в том числе ядерных мирных объектов, которые Россия помогает строить в Иране.
— Появилась информация, что иранские эксперты могут приехать в РФ в ближайшее время для обсуждения с коллегами из Росатома сотрудничества по вывозу обогащенного урана?
— Действительно, поездки будут. Сейчас такие контакты постоянно ведутся на уровне экспертов, поскольку вывоз таких материалов — дело сложное и требует принятие необходимых мер технического характера, в том числе по обеспечению безопасности таких поставок и отгрузок. Да, это будет обсуждаться. Принципиальная договоренность о том, что это будет (вывоз обогащенного урана в РФ — ред.), достигнута.
— Получается, сейчас это находится в фазе проработки?
— Конечно, это подготовка к реализации самой договоренности.
— Может ли она завершиться к концу этого года?
— Я так понимаю, это не зависит от одной политической воли сторон. Есть целый ряд технических моментов.
— Чего стоит ждать от заседания совместной комиссии по торгово-экономическому сотрудничеству, которое пройдет осенью?
— Западные санкции, которые не были поддержаны СБ ООН, сильно повлияли на товарооборот с Ираном. Целый ряд крупных российских государственных и частных компаний оказались под дамокловым мечом западных санкций за сотрудничество с Ираном, а у них были крупнейшие проекты и в Европе и в США. Снятие этих ограничений позволит наконец им развернуть и продолжить те проекты, о которых они договаривались раньше. Одна из задач МПК — провести инвентаризацию таких проектов и определиться вместе с иранскими партнерами по наиболее приоритетным направлениям, по тем, где мы можем пойти быстрыми шагами, по восстановлению взаимодействия и расширению сотрудничества. Речь идет не только о поставках российского оборудования и товаров в Иран.
Иранцы очень хотели бы поучаствовать в импортозамещении продовольствия. Они готовы предложить товары на российский рынок, если у них найдутся партнеры. Иранцы очень активно пытаются этим заниматься, не только через федеральное правительство РФ, они пытаются наладить такое сотрудничество с регионами в России. Мы это поддерживаем и приветствуем. Целый ряд представителей наших регионов приходили ко мне за консультациями, у них есть заинтересованность в поставках своей продукции в Иран, которая может быть там востребована. Все упирается в вопрос платежеспособности Ирана. Частичная разморозка санкций прошла, но у иранцев очень много прорех, которые им надо будет закрывать в социальной сфере. С появлением более крупных сумм и ресурсов платежеспособность иранцев возрастет. Потенциально это очень богатый клиент.
— Ведем ли мы переговоры с Ираном по обновлению авиапарка?
— Да, конечно, мы им предлагали наш Superjet 100. Этот вопрос изучается. Не зря нос по ветру держит и Boeing, и Airbus. Они пытаются вернуться на этот рынок. Посмотрим. Это суверенное право иранского правительства — выбирать поставщика авиапродукции. При этом историческая память у них тоже присутствует. Они не забудут, как эти крупные авиакомпании действовали в отношении Ирана, в чем нельзя упрекнуть Россию.
— Могут ли на межправительственной комиссии обсудить вопрос Superjet?
— Да, конечно. Межправкомиссия обсуждает все экономические темы, которые представляют тот или иной интерес.
— Тегеран в этом заинтересован?
— На словах — да, но для меня заинтересованность подтверждается конкретным контрактом. Межправкомиссия контракты не заключает, она договаривается и способствует заключению контракта. Потом этот вопрос начинает двигаться. Мы очень рассчитываем, что этот процесс пойдет. Надо действовать быстро, потому что конкуренты не дремлют. Уже давно западные компании зондируют почву в Иране, еженедельно мы читаем о больших группах бизнесменов, которые туда приезжают. Это нормальная торговля, конкуренция. Иранцы в этой ситуации будут очень придирчивы, выбирать себе партнеров наиболее выгодных, а значит, будет конкуренция.
— Что касается ЛУКОЙЛа?
— ЛУКОЙЛ себя тоже активно ведет, и очень скоро, в сентябре с визитом в Иран собирается (президент компании — ред.) Вагит Алекперов.
— Как сообщают источники, российско-индийский саммит может пройти в конце ноября-начале декабря, можете ли вы подтвердить эту информацию?
— Могу подтвердить железно, что до конца года саммит будет. Дата не принципиальна. У нас традиционно российская часть саммита (когда наступал наш черед) проходила всегда в декабре. В этот раз, судя по всему, это может быть опять в декабре, вероятно в начале. Саммит будет обязательно.
— Говорили, что возможно его перенесут на осень…
— Была такая идея. Владимир Путин предложил это на усмотрение индийского премьера. Он обещал посоветоваться, но судя по неофициальным вбросам от индийских партнеров, они склоняются к декабрю. Поэтому мы ждем от них более конкретной информации. Впопыхах ничего делать нельзя, поскольку проведение такого саммита предваряют два больших мероприятия — это торгово-экономическая МПК (межправительственная комиссия — ред.) и МПК по ВТС. Обязательно надо их провести до саммита, чтобы прояснить конкретную повестку переговоров уже нашего президента и премьер-министра Индии. Поэтому если пойдут по этому сценарию, то в октябре — в течение ноября должны пройти МПК. Мы к этому готовы, работа идет. Мы проводим саммиты каждый год, и у нас уже отработан режим.
— Ранее посол Индии в РФ рассказал РИА Новости, что Москва и Нью-Дели близки к созданию СП по производству вертолетов К-226-Т. Когда может состояться подписание соглашения?
— Действительно, разговор этот идет, есть конкретика на переговорах. Насколько я знаю, наши профильные ведомства передали свой бизнес-план, свое видение, как это делать, индийцы это изучают. Мы готовы поддержать стратегическую линию нового правительства Индии во главе с премьер-министром Нарендрой Моди на Make in India, но ведь вертолетное производство требует технологической базы. Я не думаю, что в Индии она в готовом виде есть, а это значит, что индийским партнерам понадобится время, ресурсы, люди, которые могут создать такую базу в Индии, где они могли бы сотрудничать с нами, уже собирать вертолеты. Мы готовы идти на это, давайте локализовать, но, по крайней мере, это будет большой проект, мегапроект. Речь идет о производстве 400 вертолетов К-226.
— К саммиту они могут подготовить этот контракт?
— Мой опыт показывает, что подписание контракта занимает очень много времени. Но если будет большая заинтересованность, а у нашей стороны она есть, у индийской тоже, то подпишут. Но опять-таки индийцы должны четко осознать, определить и изложить своим российским партнерам — как они обеспечат это, сколько времени потребуется, поскольку создается целая отрасль для вертолетов.
— А что с перспективой приобретения российских истребителей?
— С "Рафалем" переговоры у Индии и Франции застопорилось, но они вышли на новое соглашение. Теперь Индия получит не 126 "Рафалей", а только 36, причем будет осуществляться прямая поставка из Франции. Французы не готовы поделиться технологиями с индийцами, в отличие от нас, поэтому они будут покупать готовые "Рафали". Возможно, у индийского правительства ограничены ресурсы для того, чтобы дозакупать. Индийцы хотят диверсифицировать поставки, их тоже можно понять.
У нас же контракт есть и без этого. У нас еще работает старый контракт, на 80% ВВС Индии — это все российские самолеты. Да, у Индии были большие амбициозные планы по коренной модернизации ВВС, как и вооруженных сил, но это очень большие деньги. У них большой парк устаревших советских МИ-17 и МИ-19. Им, естественно, нужна была замена. Собственно для этого им нужен был контракт, который французы на самом деле провалили, путем в том числе завышения цен. Все же зависит от платежеспособности индийского правительства. Если они в состоянии закупать, то они, наверное, объявят тендер, тогда и мы будем принимать участие в этом. Параллельно мы с ними продолжаем работу над самолетом-истребителем пятого поколения. Это длительный проект.
— Что касается заключения контракта с Пакистаном на поставку четырех вертолетов МИ-35, ведь говорили о больших поставках?
— Все зависит от денег. Пакистан говорил о том, что у них есть финансовые средства на 10-12 вертолетов такого типа, но пока ведутся переговоры. Они покупатели, пока речь идет о четырех вертолетах на первом этапе. Им это нужно для укрепления своих авиасил для борьбы с талибами. Наверное, когда они это освоят, захотят и дальше сотрудничать, для этого препятствий нет.
— То есть это не провал контракта?
— Нет. Договорились, и контракт подписан.
— То есть дальше могут быть и другие цифры?
— Ну, конечно. Ничего не провалилось. Все упирается в достаточное наличие персонала, экипажа для этих вертолетов. Их так быстро не подготовишь, вертолеты можно сделать быстрее, чем подготовить пилота. Кроме того, у Пакистана есть интерес к другим системам российского оружия. Переговоры ведутся.
— К каким конкретно?
— Речь идет об оборонительных системах. Главное, что касается контракта на поставку МИ-35М, то это все будет за живые деньги, это не кредит, это поддерживает наших производителей. Их интересуют и танки, и артиллерия, и прочее, но здесь с учетом напряженностей в индо-пакистанских отношениях мы будем подходить осторожно, хотя такой контракт на фоне нашего сотрудничества с Индией — песчинка, это никак не может угрожать Индии. У них есть ядерный паритет, во всем остальном Индия превосходит по масштабам.
