Михаил Демурин, для МИА "Россия сегодня"
Имя Евгения Максимовича Примакова для меня всегда будет связано с тем долгожданным поворотом во внешней политике России, который произошел после его прихода в МИД в качестве министра. Это поворот зрел, его предвестья стали появляться еще при Козыреве, но, не будь Примакова, все было бы не так: более зыбко, менее качественно.
Евгений Максимович увлек на стезю государственнического, патриотического подхода к нашему делу даже закоренелых западников. Они должны благодарить Примакова, что он открыл им эту возможность искреннего служения Родине, и немалая их часть остались на этом пути, но другие после его увольнения с поста председателя правительства постепенно вернулись в свое прежнее качество.
Не буду писать о том, что конкретно и как Евгений Максимович сделал на том или ином направлении и в целом, в плане изменения самой философии российской внешней политики — об этом уже немало сказано и еще будет сказано и написано.
Скажу о том, что другие не напишут: о его подходе к информации и пропаганде. При всей чрезмерной загруженности перед каждым брифингом, если он был в Москве, он приглашал ведущего брифинга, то есть Григория Карасина или меня, и в течение часа, а то и полутора, в присутствии своего помощника Роберта Маркаряна внимательнейшим образом, с привлечением экспертов из профильных подразделений, прорабатывал каждую поднимаемую или возможную тему. Впрочем, последнее было необходимо не часто, так как Примаков держал в своем мозгу какое-то совершенно необъятное количество информации, структурированное глубочайшим, академическим образом. Это, конечно, было для меня не просто особо интересной работой, а школой профессии, за которую я останусь благодарным Евгению Максимовичу всю жизнь.
Примаков не просто вернул достоинство профессии и имени действующего дипломата, которые за период 1991 – 1996 годов были сильно девальвированы, но восстановил уважение к советской школе дипломатии, причем не абстрактно, а возвратив в активную внешнеполитическую работу некоторые знаковые фигуры.
Одним из них был Юлий Александрович Квицинский, — первый заместитель министра иностранных дел СССР. Он вместо Бессмертных подписал циркулярную телеграмму в посольства, в которой сообщалось о воззвании ГКЧП и рекомендовалось послам исходить из этого воззвания в работе. Этой позиции Квицинского, а также последовательной критики им курса на евроатлантизм, который взяло новое правительство России, Ельцин ему простить не мог. Благодаря Примакову Квицинский много еще полезного сделал и в качестве посла России в Норвегии, и позже, в качестве первого заместителя председателя комитета по международным делам Государственной Думы.
Принципиальное значение того, что сделал в отношении Квицинского Евгений Максимович, должно быть понятно, но все-таки дополнительно высвечу это одной фразой, сказанной в самом конце 1990-х Стробом Тэлботом, заместителем госсекретаря США, покойному заместителю министра иностранных дел России Евгению Гусарову: "Мы знаем, что у нас всегда будут проблемы с Россией в области внешней политики, пока в МИД РФ работает хотя бы один выходец из МИД СССР".
Евгению Максимовичу Примакову принадлежит ведущая роль и в попытке изменить нашу ущербную до его прихода в МИД проатлантическую политику в отношении Латвии, Литвы и Эстонии. Я это ощутил сразу, еще в ДИПе, но глубже понял уже в Латвии, куда был направлен в 1997 году в качестве советника-посланника. Примаков очень серьезно, в отличие от высшего руководства страны, отнесся к линии Запада на втягивание прибалтийских стран в НАТО и ЕС. Он, видел, в отличие от многих, все вредные последствия этого для российских интересов в Европе, да и не только в Европе.
По его указанию был разработан и начал применяться комплексный подход к двусторонним отношениям с Латвией, Литвой и Эстонией. Он предусматривал увязку положительной динамики в торгово-экономических связях (в чем были и остаются заинтересованы прибалты) с такой же положительной динамикой в области обеспечения прав соотечественников, а также с учетом интересов России в военно-политических вопросах.
К сожалению, пребывание Евгения Максимовича на посту главы российского правительства было недолгим, а у принципиальной политики в отношении прибалтийских атлантистов в России было и остается слишком много оппонентов. Программа в действие введена не была, увязки были спущены на тормозах, а потом от комплексного подхода совсем отказались.
Наконец, совсем личное. Когда в 2005 году, не согласившись принять окончательный отказ от прежней, примаковской линии в отношении Латвии, Литвы и Эстонии, я ушел из МИДа, близкий ему человек передал мне от него, что Евгений Максимович мое решение понимает и относится к нему с уважением. Непросто покидать любую профессиональную корпорацию. Покинуть дипломатическую корпорацию и остаться в области внешней политики вдвойне непросто. Понятно поэтому, как я воспринял тогда этот знак поддержки и как отношусь к нему сегодня.
Вот те несколько граней личности Евгения Максимовича Примакова, которые всегда с благодарностью я буду помнить.
