Отечественные кардиохирурги сегодня выполняют все виды операций на сердце, однако развита индустрия, переманивающая пациентов из России за рубеж, считает директор научного центра сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева Лео Бокерия. В интервью корреспонденту РИА Новости Анастасии Кувшиновой он рассказал о сотрудничестве с другими странами в сфере кардиохирургии и поделился планами по последним научным разработкам центра, а также высказал мнение о том, как врач должен взаимодействовать с пациентом.
— Лео Антонович, ишемические болезни сердца занимают первые строчки в рейтинге смертельных заболеваний россиян. В каком возрасте необходимо обращать особое внимание на работу сердца?
— Я не хотел бы, чтобы думали, что это только к России относится. Ишемическая болезнь сердца была названа чумой XX века и плавно перешла в чуму XXI века абсолютно во всех странах мира. Объемы специализированной помощи при этом заболевании разные в разных странах. Это и отражается на конечных результатах смертности.
Мы пока не можем по разным причинам оказать помощь всем больным. Не только потому, что, скажем, нет денег — чаще всего это, но и потому, что очень велико количество людей, которые сами не идут лечиться. При этом у нас реально повысился возрастной ценз больных, которых мы лечим. Я лично много оперирую пациентов под 80 лет, это стало обычной практикой. А если взять некоторые "долгоживущие" страны типа северных наших соседей — там и 90-летних оперируют с искусственным кровообращением. Раньше считалось, что к ним и притронуться нельзя.
Если говорить о критических периодах болезни, то по старой статистике самый неприятный период был от 39 до 49 лет у мужчин — я читал это в каком-то солидном англоязычном журнале. Следующий по опасности для мужчин был возраст от 49 до 59 лет. Я думаю, сейчас он немного сместился в лучшую сторону, "повзрослела" угроза, но все равно остается высокой, потому что мы все еще мало внимания уделяем факторам, которые сохраняют здоровье.
— Не "помолодел" ли инфаркт в последнее время?
— Нет, инфаркт не "помолодел". Выявляемость стала невероятно высокая. Технология выявления больных с инфарктом миокарда абсолютно соответствует мировому стандарту сегодня, где бы больной ни находился на территории страны.
А вот дальше как мы лечим — тут уже возможности разные. Одно дело, когда привезли человека в клинику, посмотрели, выяснили, что инфаркт, открыли ему сосуд тут же — и начинающийся инфаркт ушел, не оставив следа. Другое дело, когда пациент поступает через шесть часов, через десять часов…
— Если раньше инсульты приписывали к болезни людей в возрасте, то сейчас все чаще появляются сообщения об инсультах у молодых людей. С чем это связано?
— Я не специалист в этой области, но, думаю, то, что вы говорите сейчас, очень преувеличено. Что подразумевается под молодым возрастом? Если речь идет о 50-летних людях, они тоже считаются сейчас молодыми.
Если речь идет о совсем молодых, то это, как правило, какие-то аневризмы сосудов головного мозга. К сожалению, молодые смерти являются предметом того, что появляются донорские сердца и донорская печень. А если говорить о людях допенсионного возраста, то это, как правило, ранний атеросклероз, который закрывает сосуды, питающие головной мозг, — инсульты могут происходить из-за этого. И таких, кстати, больше всего.
Есть совсем маленькая часть людей с врожденными стенозами сосудов, питающих головной мозг. У этих людей бывает пошатывающаяся походка. Если их расспросить, они начинают обращать на это внимание уже потом, когда что-то произошло.
— Московские власти с этого года внедряют в поликлиники индивидуальную работу с пациентами-хрониками — в частности, людьми старше 25 лет с артериальной гипертензией и ишемической болезнью сердца. Врачи приучают их вести дневники самоконтроля артериального давления, консультируют по телефону. Как вы относитесь к этой идее?
— Крайне положительно. Это определенное приближение нашей поликлиники к американскому семейному врачу. Замечательная инициатива, я считаю.
К тому, что вы сказали: профессор Ольга Бокерия начала похожую массовую акцию, "Прогулка с врачом" называется. Первая "проба" была такая: она меня втянула для того, чтобы как-то привлечь внимание. Приходят люди, им доктора проверяют артериальное давление, смотрят сахар, пульс считают. Потом прогулка — километр в одну сторону и километр назад. Потом снова измеряют показатели. Дело в том, что в процессе этой прогулки люди — здоровые или пациенты — имеют возможность пообщаться с врачом не в кабинете. Акция пользуется колоссальной популярностью, уже по стране распространилась.
— Нужно ли в России, по вашему мнению, учредить должность уполномоченного по правам пациентов при президенте РФ? Недавно Лига защитников пациентов выступила с такой инициативой.
— Считаю, что это глупость. В истории нашей клинической медицины ничего подобного не было, а наша клиническая медицина и медицина еще пары стран — Франции, Великобритании — отличались всегда особой гуманностью, особой доверительностью отношений между врачом и пациентом. А сегодня между врачом и пациентом ставят прокурора. Вместо того, чтобы попытаться их сблизить, что и делает городской департамент, все наоборот — развести, и виноватым во всех вариантах оказывается врач. Допустим, он будет всегда виноват — разве это поможет улучшению состояния лечебного дела?
Было предложение ввести должность главного врача Российской Федерации. А у нас главный врач — всегда министр здравоохранения. Аргумент приводили, что в США есть главный хирург. Действительно, такая должность существует у них со времен Гражданской войны. Но он занимается делами, которые у нас в стране ведет санитарный врач, но уже в основном это борьба с курением, с алкоголизмом и так далее. К власти это не имеет никакого отношения. Нам введение подобной должности неинтересно.
— Много ли у вас работает молодых специалистов, особенно в научной сфере? Нет ли оттока молодых профессионалов за рубеж?
— Если говорить о специалистах, то уезжают единицы. Был период начала 90-х годов, когда очень много людей уехало в Израиль на работу. Те, кто уезжает в Америку, знают, что это очень долгий путь: там нужно пройти резидентуру, причем на ключевые специальности — в хирургию и кардиохирургию — их не берут. Их берут в анестезиологию, в реаниматологию и так далее, там порядка 7-8 лет надо учиться, язык освоить хорошо. А в Израиль ехали, потому что там русскоговорящего населения много и как-то, видимо, им проще было устроиться. Сейчас уезжают единицы — как правило, пусть никто не обижается, красивые молодые женщины, которые находят за границей работу. Они не становятся там первыми величинами. В общем, оттока нет.
Другой вопрос: материальное расслоение общества и возможность заработать больше в экономике и юриспруденции, возможно, отразились на здравоохранении. Но в целом у нас в центре каждый год больше 200 человек в ординатуре и аспирантуре.
— А с какими зарубежными специалистами вы сотрудничаете? Есть ли контакты с украинскими коллегами? Не повлияла ли на них сложная международная обстановка?
— Конечно, какие-то процессы в мире происходят, это совершенно очевидно. Я, вообще, не люблю ездить, но я за последнее время — так получилось, и этому были объективные причины — был два раза в Штатах: на Американском Конгрессе грудных хирургов и Американской Ассоциации торакальных хирургов, которая в будущем году будет отмечать свое 100-летие. Был также на Азиатском конгрессе сердечно-сосудистых и грудных хирургов в Гонконге. Очень теплые и доброжелательные встречи. Азиатский конгресс принял решение о проведении своего съезда в 2018 году в России, в Москве, причем они просили меня говорить о голосовании так: не просто единогласно, но и единодушно. Каждый из них высказался, почему он хочет поехать в Москву, а всего голосовавших членов президиума было больше 20 человек.
На прошлой неделе, на открытии XIX ежегодной сессии нашего Центра, когда объявляли премии А. Н. Бакулева и В. И. Бураковского и был объявлен Николай Леонтьевич Володось из Харькова за его пионерские работы в 80-е годы, первыми, кто встал в зале, когда его награждали, были американские специалисты: настолько они прочувствовали значимость того, что сделал советский ученый.
— Из-за экономического кризиса взлетели цены на зарубежные медикаменты и технику. Есть ли в центре проблемы с медикаментами и оборудованием, хватает ли на них средств?
— Средств всегда не хватает и всем не хватает. Хотелось бы каждый год обновлять оборудование. До сегодняшнего дня ни врачи, ни больные этого не почувствовали. Больше я вам ничего говорить не буду — как мы этого добиваемся.
— Расскажите про последние разработки вашего центра.
— Мы сделали первый в мире полнопроточный трехстворчатый клапан сердца. Когда его сравнили потом на компьютерном томографе со здоровым сердцем, оказалось, что невозможно отличить, где что. Я уже более 50 больных прооперировал, сейчас мы смотрим варианты запустить его в небольшую серию.
Мы сделали маленький — примерно 12-13 миллиметров — кардиостимулятор, который помещается на наружной поверхности сердца. Это важно, потому что когда мы проводим электроды в сердце, они, во-первых, мешают работе трехстворчатого клапана, во-вторых, могут инфицироваться. Аппаратик, который я "прикрепил" снаружи сердца, снимает эти проблемы, особенно во время операций по поводу аритмии, при коронарном шунтировании.
Для того, чтобы сделать операцию на сердце, его надо временно остановить. Весь мир пользуется раствором Бретшнайдера. Он отличается от всех других тем, что работает внутриклеточно: его можно однократно ввести, и из Сан-Франциско до Питтсбурга везти донорское сердце. Но в этом растворе есть определенные моменты, которые нас не очень устраивают, и мы совместно с учеными из МГУ сделали принципиально новый раствор, который быстрее останавливает сердце и быстрее его запускает после того, как вы закончили операцию.
Я лично сделал с новым раствором уже более 100 операций. Он работает и у совершенно маленьких, и у взрослых больных. В этом растворе применили принципиально новый компонент и сейчас думаем, как его поставить на поток. Будет ли спрос за рубежом, пока сказать не могу, поскольку дорога в клинику — это долгий процесс.
— Во Франции недавно умер уже второй пациент, которому было пересажено искусственное сердце нового поколения компании Carmat. Знакомы ли вы с этим аппаратом, насколько он безопасен и планируется ли его применять в России?
— Очень горячая тема и, понятно, очень ожидаемая, потому что все пришли к использованию максимально возможного количества донорских сердец в своей стране — и американцы, и англичане, и французы начинают использовать донорские сердца 50-летних людей после их смерти. А раньше донорское сердце брали только у человека до 30 лет.
Что касается этого конкретного искусственного сердца, я смотрел его схему. Естественно, оно не применялось нигде, кроме той клиники, которая им владеет. Оно имеет свои определенные преимущества на данном этапе, но поскольку оно использовалось только пару раз, говорить о чем-то серьезном пока невозможно.
— Становится ли между тем в России больше людей, которые предпочитают лечиться за рубежом?
— Существует совершенно конкретная индустрия в этой части — это вербовка. Я читал года два назад в центральной прессе материал о том, почему россияне уезжают за границу. Двое молодых людей, которые занимаются этим, вывезли пациентов на 2,5 миллиарда евро.
Представляете, какой это бизнес? Также недавно промелькнула статья о том, что, создав частную клинику у нас, кто-то заработал больше, чем на "нефтянке". Одно дело, когда бесплатная квотированная медицина, обязательное медицинское страхование, а другое дело, когда медицина платная и человек отдает за нее столько, сколько лечение стоит реально.
— Все ли операции на сердце можно проводить сейчас в нашей стране или есть какие-то, которые можно сделать исключительно в зарубежных клиниках?
— Очень многие состоятельные люди едут за границу для того, чтобы, во-первых, не знали, что они болеют, — это большая часть из тех, кто уезжает. Если говорить о нашей специальности… Если наш центр взять и поставить в любой точке США, там все вокруг "высохнет". Мы самая большая в мире клиника. В прошлом году мы выполнили больше 5 тысяч операций на остановленном сердце. Сегодня в Штатах нет ни одной клиники, которая выполняла бы больше 3,5 тысяч операций. Я не говорю уже о европейских странах.
В нашем центре делаются все виды операций. Клиника оборудована так, как ни одна другая известная кардиохирургическая клиника. Поэтому не верьте разговорам о том, что человек едет за рубеж и платит минимум в десять раз больше из-за того, что здесь якобы нельзя сделать эту операцию.
— Где, помимо вашего центра, в России можно сделать все виды операций на сердце?
— У нас 17 центров в России делают более тысячи операций с искусственным кровообращением. Они делают все виды операций. Кроме того, у нас есть порядка 20 клиник, где делается 500 операций в год, — это тоже очень большие клиники. Сегодня география клиник в стране огромная. Надо к себе нормально относиться, чтобы было желание жить, дружить — семья, дети, внуки, родственники, близкие люди — и желать при этом быть здоровыми.
