Дмитрий Косырев, политический обозреватель МИА "Россия сегодня"
Если упростить постановку вопроса до предела, то в следующем году — а это будет Год литературы — писателю предстоит активнее общаться с читателем. Государство его в этом поддержит. Почему же при этом возникает ощущение, что участники этого обсуждаемого сейчас на вершинах власти диалога сами не очень верят, что из этого хорошего дела что-то получится, а просто "выполняют свой долг", как самурай, забытый на посту в джунглях на много лет после войны?
Быть человеком
Отправной точкой разговора у нас служит прошедшее на этой неделе заседание Совета по культуре при Председателе Государственной Думы, Сергее Нарышкине. Говорили там о многом, прежде всего о принятых за уходящий год законах (о меценатстве, о защите интеллектуальной собственности и т.д.). Но в том числе и о том, что "в процессе обсуждения бюджета депутаты добились увеличения финансирования мероприятий, связанных с предстоящим Годом литературы".
Да, 2015-й будет Годом литературы, так же как 2014 — Год культуры вообще. Насчет финансирования все понятно и все правильно, нельзя ожидать, что литература (в лице ее творцов) сможет встречаться с читателем бесплатно, на одном энтузиазме.
В порядке заочного участия в упомянутом заседании, в качестве человека, который что-то такое постоянно пишет, хотел бы сказать следующее: нельзя строить дом без фундамента. То есть — это грустное дело, активизировать писателей на просветительскую деятельность, если с каждым годом у них все меньше читателей. Последние бы и рады подключиться, но не могут, не приучены читать. И без воссоздания соответствующего школьного образования — которое бы строилось на мощном просвещенческом порыве общества в целом — никакие "Годы литературы" не помогут.
Давайте в качестве иллюстрации посмотрим вместе в окно. Там виднеется школа, в которой я учился, построена примерно в 50-е годы. Архитектура ее — с намеком на античный храм, с чуть обозначенными на фасаде колоннами. Между таковыми — гипсовые медальоны с профилями писателей. Отсюда не видно, но я же помню: Пушкин, Толстой, Горький, Маяковский.
Мы можем поспорить насчет состава богов в этом храме. Не заменить ли, допустим, Маяковского Чеховым. А Горького — страшно подумать, Василием Аксеновым. Ну, или Анной Ахматовой. Но это уже частности, вопрос вкусов поколений.
А в минувшую эпоху — да, да, советскую — вам любой, вообще любой сказал бы, что гуманитарное образование нужно, чтобы человеку быть человеком. (А техническое — чтобы работать в технических профессиях). То была эпоха, когда, сознательно или не очень, от образования человека действительно зависел его социальный статус. Не обязательно в виде должности или объема зарплаты, но неизменно — в виде отношения к человеку со стороны окружающих. Статус — он ведь не только в кошельке, он еще и в глазах тех, кто на тебя смотрит.
Сейчас этого нет.
От Вольтера до Сталина
Историю советского общества мы не то чтобы не знаем, а скорее не понимаем. Как это получилось, что практически одновременно со сталинскими репрессиями 30-х была воссоздана, с минимальными идеологическими поправками, классическая гимназическая система гуманитарного образования, но не для избранных, как при царе, а для всего населения?
Ответов или версий таковых — много. Например, что 1937 и другие годы были, среди прочего, контрреволюцией, коллективной расправой над революцией как разрушением; уничтожением "ленинской гвардии" бунтарей и ниспровергателей и утверждением просвещенческо-консервативной пирамиды общественных отношений. Реставрацией империи без имперской элиты. Но — с новой элитой, для которой образованность была если далеко не фактом, то идеалом, к которому нельзя не стремиться. В результате каждое новое поколение, начиная с 50-х, было образованней предыдущего. А с 90-х — наоборот.
Можно долго размышлять над тем, что этот невыносимый в своей недостижимости идеал, которому слабо соответствовала серая хрущевско-брежневская верхушка и миллионы ее управленцев, в итоге взорвал советскую систему изнутри. Что за него боролись уникально тупыми методами: при Хрущеве травили за узкие брюки, при Брежневе — за широкие; что литературу преподавали так, что читать ее не хотелось…
Но факт остается фактом, не столько компартия, сколько само общество не оспаривало существования идеала советского, да вообще любого человека в виде личности, которая, прежде всего, читает книги.
Это произошло даже как-то само по себе — что идеалы французского Просвещения попытались воплотиться именно в СССР. Не забудем, что Вольтер и его друзья не виноваты в кровавом ужасе французской революции и наполеоновских войн, они всего-то хотели, чтобы философские и литературные идеи формировали идеальные отношения в обществе, вечную гармонию всех его сословий. Их идеи дожили до 20-го столетия.
Большевики вряд ли бы добились успеха, если бы сопротивлялись этому родившемуся задолго до них общенародному идеалу. Идеал, ответ на все вопросы, состоял не столько в богатстве (его ненавидели и презирали), а в стиле жизни — жизни вырвавшего себя из тьмы неграмотности просвещенного человека, для которого благодаря этому нет преград.
Люди тех поколений, повторим, читали книги. Неважно как, неважно какие. И когда сегодня школа выпускает, волна за волной, поколения людей, которые и рады были бы читать литературу и радоваться, но не могут, то это не оттого, что появился интернет. А оттого, что в обществе нет ясной для всех цели — что человек, неважно на какой работе и с каким капиталом, может считаться человеком, только если получил гуманитарное образование.
И если, благодаря или помимо, административным судорогам в области образования (и здравоохранения) у нас не будет воссоздан очевидный идеал образованности как высшей и абсолютной ценности, то активность писателей в Год литературы будет напоминать визиты в дома престарелых. Если не в хосписы.
