Пятилетний ребенок российской пары, живущей в Норвегии, стал двадцатым ребенком за последние 2,5 года, которого служба опеки Барневерн изъяла из семьи по подозрению в жестоком с ним обращении, сообщил детский омбудсмен Павел Астахов.
По его информации, мальчик рассказал в школе о том, что мама вырвала ему молочный зуб, который шатался, но в образовательном учреждении поняли, что мама "выбила зуб", и опека после этого немедленно забрала ребенка. Российская семья отправила младшую дочь, которой также грозило изъятие, в Россию, и теперь с помощью российских дипломатов надеется вернуть сына домой.
За ситуацией на севере Норвегии наблюдает и мурманский уполномоченный по правам ребенка Борис Коган, который в приграничном регионе по долгу службы занимается подобными вопросами. В чем разница между российской и норвежской службой опеки и почему детей из семей в Норвегии забирают по первому подозрению в жестокости по отношению к ним, а в России — в крайнем случае, когда другие меры уже исчерпаны, он рассказал в интервью корреспонденту РИА Новости Анастасии Яконюк.
— Борис Семенович, вы следите за ситуацией в норвежском Тромсе? Каковы шансы, что ребенка удастся вернуть?
— Конечно, но я имею право вмешиваться, только если дети зарегистрированы в Мурманской области. Хотя мы всегда подчеркиваем: у нас все дети общие. Мама мальчика — бывшая мурманчанка, но дети не зарегистрированы в нашем регионе. У этой семьи есть родственники в Псковской области, туда отвезли младшую девочку.
Оба родителя живут в Тромсе, работают, у детей есть норвежские свидетельства о рождении, есть и российские паспорта. Я по просьбе моего псковского коллеги разговаривал с родителями мальчика. У них нет паники, они готовы защищать интересы ребенка в так называемом "сиротском" суде.
Я им кое-что подсказал, исходя из опыта.
Главное, они должны знать — им обязательно будет помогать вице-консул в Киркенесе Игорь Лапицкий, он в пятницу вылетает в Тромсе. Я думаю, им удастся доказать, что произошло недоразумение.
Недавно был случай, когда девочка в Киркенесе сказала в школе, что не хочет вечером ложиться спать, а родители настаивают. Папе однажды даже пришлось отнести ее в постель. И девочку забрали из семьи! К счастью, маме удалось доказать, что это была шутка. Могу сказать, что по статистике, примерно 90% детей, которых забирает в подобных ситуацию служба опеки, возвращаются домой.
— Почему мы так часто слышим о том, что норвежская служба опеки Барневерн часто и, как нам кажется, безосновательно забирает детей из семьи? В этой стране какие-то особые законы?
И норвежское, и российское законодательство — почти одно и то же. Мы обязаны пользоваться одним документом — конвенцией о правах ребенка. Но есть отличие, которое россияне плохо знают, и именно оно часто становится камнем преткновения и источником непонимания.
Отличие заключается в следующем: в Норвегии закон об опеке распространяется на всех детей, независимо от их происхождения и национальности, по каким бы причинам они ни находились в этой стране.
Норвежцы всегда говорят: нам безразлично, чьи это дети. И я убеждался, по статистике нет геноцида российских детей в Норвегии. 95% случаев изъятия детей происходит в норвежских семьях. Разница в том, что мы изъятие предусматриваем как крайнюю меру, а они — как первоочередную. Мы занимаемся профилактикой, беседуем, штрафуем… А у них приоритет — ребенок, это называется "действовать в интересах ребенка".
— Может быть, есть и разница в культуре воспитания детей?
— Я бы не сказал. И у нас, и у них примерно одинаковые проблемы. Подходы другие. У нас есть презумпция невиновности семьи, и это правильно. Но они считают, что родившийся ребенок не только член семьи, но и гражданин государства, и его права надо защищать.
Это то, чего наши граждане побаиваются, так называемая ювенальная юстиция. У нас ее нет и не будет! Это могу сказать официально, это всегда подчеркивает наш уполномоченный по правам ребенка Павел Астахов.
Другое дело, что нашим соотечественникам надо обратить внимание на то, что если они находятся на территории другого государства, они должны уважать нормы этого государства. Мы не можем громко окликнуть ребенка, сделать замечание, повысить голос. Там на это реагируют по-другому.
— Существует специальная российско-норвежская группа здесь, в приграничных районах, где эти вопросы обсуждаются. И вы работаете в ее составе. Удается ли менять ситуацию?
— Да, действительно, мы с норвежской стороной, с провинцией Финнмарк (граничит с Мурманской областью), заключили договор о намерениях в этой области. Он уже год действует, пока таких историй (изъятий из семей) нет. Мурманчане имеют возможность на границе взять памятку, где написано, куда в подобных ситуациях обращаться, есть телефоны, названия организаций. Есть договоренность с норвежской стороной, что они нас должны информировать о возникновении таких ситуаций. Но договор только с Финнмарком, с Тромсе такого договора нет.
Есть такая организация — "Русские матери" (занимаются защитой прав детей). Они сами меня первые информируют, их работа очень важна. Я понимаю их эмоциональность и горячность в некоторых ситуациях — они же матери. Кстати, их побаиваются в Норвегии, и слава богу!
В нашей приграничной губернии, как мне кажется, норвежцы стали действовать осторожней и мягче. На мой взгляд, это потому, что мы стали интересоваться этими вопросами. Они поняли, что отдать это только в компетенцию сиротского суда не получится. Мне кажется, надо действовать таким путем — родителям быть поактивнее, а властям — понастойчивее, но все-таки всегда искать компромисс.
