Выдающийся физик, нобелевский лауреат Петр Капица, создатель и директор Института физических проблем (ИФП), давал своим сотрудникам возможность для научного творчества, был ценителем юмора, но при этом сохранял железную дисциплину в своей лаборатории и полагал, что занятие наукой — все-таки не женское дело. О Капице в день его 120-летия в интервью РИА Новости вспоминает один из старейших сотрудников ИФП, член-корреспондент РАН Людмила Прозорова.
— Чем капицынский Институт физических проблем отличался от других академических институтов?
— Институт всегда был очень маленьким — так хотел сам Петр Леонидович. Он считал, что в институте должно быть всего 50 научных сотрудников, потому что он хотел понимать, чем занимается каждый из нас. Можно было заниматься чем угодно, но Капица должен был быть в курсе и тематику эту одобрить. Раз в месяц как минимум он общался с каждым сотрудником — неформально, но это был важный отчет о работе. Он подсказывал, направлял, интересовался. Он смотрел даже чертежи, которые мы направляли в мастерские: прекрасный экспериментатор, он давал ценные советы.
Когда Капица попал в опалу в 1946 году, директором института стал академик Анатолий Петрович Александров и институт вырос, наверное, в четыре раза. Профиль его также изменился, здесь было очень много лабораторий: и ускорители, и полупроводники, и пластмассы, и полимеры. Низкотемпературная часть — капицынская тематика (именно здесь в 30-е годы он открыл сверхтекучесть гелия, за которую получил Нобелевскую премию) была совсем небольшой, но очень важной для того времени, и в этом отделе все занимались сверхпроводимостью.
— Но Капица затем вновь стал директором ИФП. Что было после его возвращения?
— Когда в 1956 году Капица вернулся, вернулся на круги своя и институт. Он потребовал, чтобы за два месяца в нем все "привели в порядок" — всех, кого он сам не нанимал, распределить по другим институтам, и чтобы все: приборы, установки — стояло так, будто он только что вышел за дверь. И традиция компактного института восстановилась, таким он был при Капице, таким остается и сейчас. Такие порядки позволяли поддерживать высочайший уровень научной работы. Чтобы подписать статью "Институт физических проблем", нужно было ее защитить на Ученом совете. И если ее не одобряли, публиковать было нельзя — могли отправить на доработку или просто признать неверной. Никакой лженауки допустить просто невозможно.
Капица был в курсе работы каждого из 50 сотрудников института, но никогда не ограничивал свободу творчества. "Вы вправе иметь свой приусадебный огород", — имея в виду работы помимо основной тематики, утвержденной им в струе общей работы института.
— А когда вы стали сотрудником института?
— Я пришла в институт как раз в период отсутствия Капицы, а когда он вернулся, была в декретном отпуске. Так я избежала участи всех набранных в эти десять лет — перераспределения по другим НИИ. Но я была аспиранткой, работа моя была не закончена, и все боялись — что будет, когда мой отпуск кончится? Моим руководителем был академик Александр Иосифович Шальников, фактически возглавлявший институт во времена Александрова, который бывал в институте редко (он был занят в атомном проекте и других институтах). Когда я вышла из декретного отпуска, Шальников выписал мне пропуск в институт, чтоб я могла закончить диссертацию, но строго-настрого запретил попадаться на глаза Капице. Так я и ходила — приходила, запирала дверь, работала и уходила.
Но однажды я в коридоре все-таки наткнулась на Капицу. Он остановился. У него вообще были безумно, пронзительно голубые глаза, но когда он удивлялся или злился, они просто пронзали. "Вы чья?" — спросил он в ужасе: еще бы, увидеть в своем институте незнакомого человека, да еще и женщину — в институте почти все сотрудники тогда, да и сейчас, были мужчины. Что делать — уже попалась. Он вызвал нас с Шальниковым, расспросил, что за диссертация у меня, кем я числюсь — а я никем не числюсь! Меня оформили лаборантом, и я закончила аспирантуру "законно".
Правда, практика наличия в институте сотрудников, не числившихся в штате официально, сохранилась. Мы называли их Штирлицами. Дело в том, что остаться в институте после защиты кандидатской было чрезвычайно сложно. Случалось, человека не оставляли, но он хотел и мог продолжать работать. Тогда его оформляли в другой институт — Карповский (НИИ физической химии) или Институт кристаллографии, — а работал он в ИФП.
После этого я должна была уйти работать в Курчатовский институт к Евгению Константиновичу Завойскому, первооткрывателю электронного парамагнитного резонанса. Но перед этим нужно было сделать доклад на научном совете. Капица послушал и спросил: "А почему вы от нас уходите?" И предложил перейти к нему в лабораторию — Физическую лабораторию АН СССР. Я согласилась. Это было отдельное подразделение, находившееся на территории ИФП, но обладавшее административной независимостью.
Вообще, Петр Леонидович, как и многие, сложно относился к женщинам в науке. Проще говоря, он считал, что мы должны сидеть на кухне и воспитывать детей, и через эту призму воспринимал. А в лаборатории у него всегда была железная дисциплина: если ты ему понадобился, ты должен был быть на месте, хоть умри! Нельзя было ни отпроситься, ни опоздать.
— Но ведь у человека могли быть и чрезвычайные обстоятельства?
— Однажды у меня неожиданно заболела дочка, и я не пришла на работу утром. И, как назло, ко мне пришел Петр Леонидович, что-то нужно было измерить. Никто не хотел признаваться, что меня нет, лаборант сказал ему, что я куда-то вышла, а он сел и стал меня ждать. А у нас даже не было телефона, меня никто не мог предупредить. Когда, наконец, я дождалась врача и свою маму, которая осталась с дочерью, я приехала в институт. Это было уже в обед, и охранник сказал: "Лучше вам сюда не заходить". Даже охранник знал, такой был шум, все делали вид, что меня ищут, кто-то собрался ехать за мной на машине, весь институт ходил ходуном, и даже секретарь Капицы Павел Евгеньевич Рябинин уговаривал меня уйти домой и прийти позже, когда я вернусь с бюллетеня, чтобы все поуспокоилось. Но я зашла к Петру Леонидовичу, под грозовую тучу: "У вас дети, я все понимаю, это замечательно, кирхе, кюхе, киндер, зачем вам заниматься научной работой". Я молчу.
"Вот Мария Кюри, она бы так никогда не поступила. Чтобы она не пришла в лабораторию — это невозможно!" — сказал Капица. Конечно, это было неправда, я читала потом о Кюри, конечно, она была нормальная женщина, и когда у нее болели дети, она о них заботилась. Я улыбнулась и сказала: "Петр Леонидович, с кем вы меня сравниваете?" "Ладно, идите работайте!"
— Каковы, на ваш взгляд, были главные черты Капицы как ученого?
— Капица был по своему складу инженер и совершенно гениальный экспериментатор. Когда он вернулся в ИФП, в своей Физической лаборатории он начал развивать новое направление — сверхвысокочастотное излучение (СВЧ). Капица считал, что научную тематику нужно менять раз в 8 лет, и слово свое держал. Это направление он начал развивать во время опалы у себя на даче на Николиной горе, в другом ИФП, как он называл, Избе Физических Проблем. Там он изобрел высокочастотную технику, сконструировал первые генераторы — тогда это был передний край науки, это те частоты, на которых сейчас работают радиолокаторы, ЯМР, ЭПР, томографы. Уже в институте, где возможностей, конечно, было куда больше, он изобрел совершенно оригинальный и очень мощный генератор. Этот источник был таким монохроматичным, что можно было сделать "гиперболоид инженера Гарина" — пучок излучения, который не расходится. Он имел энергию 300 КВт непрерывной мощности. Другого такого источника нет до сих пор: есть источники такой мощности, но такой монохроматичности — нет.
Дело в том, что он должен был быть изготовлен очень точно, и для этого ни у кого, кроме самого Капицы, не хватало культуры производства, токарной работы. Мы этот источник изучали, с его помощью зажигали искусственные шаровые молнии (правда, до сих пор не ясно, бывают ли они в природе), но его производство не смогли освоить не только промышленность, но и даже НИИ.
Сам Капица обожал эксперимент, сам разрабатывал оборудование и любил работать в лаборатории. Во время эксперимента с ним все были коллегами: если в обычное время в институте авторитет его был священен (возразить ему мог, пожалуй, только Ландау), то в лаборатории общались свободно и прямо.
— А каким был коллектив института при Капице?
— Это было совершенное товарищество, люди делились идеями, мыслями — на самые разные темы. Когда я пришла в институт (а это было еще до Капицы), мне было страшно от вольнодумных речей, я всегда закрывала дверь, мне казалось, что сейчас нас подслушают и всех арестуют. Я так боялась за всех, а они надо мной смеялись и говорили: если бы кто-то сдал, то сдал бы уже давно.
То, что Петр Леонидович сам отбирал каждого сотрудника, сказывалось не только на качестве научной работы, но и на духе, атмосфере института. У нас, вообще, не было несимпатичных людей, это удивительный был коллектив. До сих пор встречаешь кого-то из института в троллейбусе и радуешься ему, как родному! Такие были времена: на дни рождения Капица всегда приглашал всех к себе на дачу на Николину гору, нас вез автобус, там было угощение, все оставались до позднего вечера.
На круглые даты, юбилеи делали капустники, обычно силами молодых физтеховцев — почти все студенты и аспиранты ИФП были воспитанниками МФТИ, созданного по замыслу Капицы и воплотившего его идею правильного подбора и воспитания кадров. Когда он уже был пожилым, он уже не понимал каких-то острот молодежи, но никогда не подавал виду. У нас висел лозунг: "Только глупые люди не понимают шуток", и он ему следовал. На его 70-летие на Физтехе сделали самодельное эскимо — целую бочку заморозили, воткнули палку, чтобы было похоже, и привезли к нему на Николину гору. А заморозили его жидким азотом, поэтому рубить его пришлось топором. До сих пор в доме-музее Капицы хранятся шуточные подарки, например "барабан из кожи теоретиков", которых Капица, экспериментатор до мозга костей, не очень жаловал.
Из Кембриджа Капица привез в ИФП традицию Kapitza Club: неофициальных научных семинаров, причем необязательно по физике. На них приглашали выступать ведущих ученых самых разных дисциплин. В ИФП это называлось "капичник" и проводился он два раза в месяц. У нас выступали замечательные люди: почти сразу после освобождения из тюрьмы на "капичнике" был генетик Николай Тимофеев-Ресовский, рассказывал о восстановлении лиц по черепу Михаил Герасимов, пламенно выступал другой знаменитый генетик, открыватель химического мутагенеза Иосиф Рапопорт. Так сотрудники имели возможность необыкновенно поднять свой общий научный, интеллектуальный уровень. Да и не только сотрудники: на эти семинары приходило пол-Москвы. Не все умещались в зале: делали трансляцию в холле, а славились "капичники" на весь Советский Союз.
"Свободу творчества человека, чтобы она могла быть полезной обществу, надо тщательно охранять", — гласит один из самых известных афоризмов Капицы.
Материал подготовлен при участии пресс-секретаря МФТИ Александры Борисовой.
