Все кричат: "Француженка, француженка!" — а я так считаю: нет нашей бабы лучше. Наша баба — самое большое наше достижение. Перед той — и так, и этак, и тюти-мути, и встал, и сел, и поклонился, романы, помолвки… Нашей сто грамм дал, на трамвае прокатил — твоя.
Приезжая туда, не делайте вид, что вас там нет!
Вы там есть!
А вот здесь вас уже нет.
И от этого здесь может неожиданно стать лучше.
Демократия бывает настоящая,
подлинная,
очень подлинная
и такая подлинная, что всех тошнит.
Как ни странно, в нашей стране при невозможности что-то исправить, вполне можно что-то заработать.
Наша жизнь — забитое шоссе и бескрайние поля вокруг. Вот где мучение.
Вкладываешь в него всю жизнь (сыну моему 18), с удивлением видишь, что у него своя. Вкалывал я, вкалывал, кормил-поил, а тот вырос и не хочет жить подмышкой. Просит денег на то, что мне не нравится. Тратит здоровье на то, что ему вредно. Не дай бог в моих волосах заведется какая-то женщина с ребенком. Разве я неправ? А разве он неправ? Все вырастают и отходят, и оставляют самых преданных на перроне. Остается прижать к окну вагона свое расплющенное лицо. Звони хотя бы, сынок.
Слух развивает воображение.
Зрение довольствуется увиденным.
Результаты выборов очень просты: раз нам так надо, значит, так нам и надо.
Смерть — это наша обязанность перед людьми.
Так я и живу: куда бы ни повернулся — самое интересное за спиной.
На коньяке я могу выдать две-три мысли в час. Одну остроту в десять минут.
На водке — три-четыре претензии к правительству и один вопрос к Думе: откуда они?
На сухом вине — до изжоги успеваю помрачнеть, очень скверно обо всех подумать.
На шампанском — несу чушь довольно далеко и долго.
На шампанском с водкой и борщом — маршрут короткий: стул, стул, пол, стул, стул, стул, постель в гостях, в одежде и в носках, поиски туалета ночью и страшный испуг от собственного отражения в трех зеркалах.
Коньяк распускает руки, ищет колени, но держит разговор. Две-три шутки в двадцать минут. Сохраняет адекватность и умеренный оптимизм. Окрашивает жизненный горизонт в радужные желтоватые тона. То есть добавляет в московский вечер заход солнца.
Безденежье — основа творчества.
Приход безденежья — великий сдвиг в душе.
Не мешай кризису.
Не бросайся от него.
Дай ему завладеть тобой.
Тут же все взорвется творчеством ослепительным.
Только не путай кризис с меланхолией.
Меланхолия — интуиция неудач.
Советское время, будь оно проклято, было счастливым от того, что мозги у всех были свободны.
Расплата за богатство: изоляция, охрана, стресс и риск не вернуться домой. Расплата за бедность — масса свободного времени, любовь, дружба, легкое перемещение в пространстве и мечта разбогатеть.
Копаться в мусоре не стыдно, мальчик. Стыдно быть от этого счастливым.
Вы знаете, у тех, кто живет в горах, не бывает склероза. Им нечего вспомнить.
До конца зарплаты осталось полчаса.
А Родину надо возить в себе, а не ехать за ней туда.
И признавать Родину внутри себя и тогда не надо надсадно кричать всем: "Я люблю ее!"
Это и так понятно.
Лучше быть первым здесь, где никого нет, на ё-мое сундуке, чем последним там, где все!
И вообще, разве нас может интересовать мнение человека лысого, с таким носом? Пусть сначала исправит нос, отрастит волосы, а потом и выскажется.
Россия — страна талантов. Талантов масса, работать некому.
История России — борьба невежества с несправедливостью.
Чего больше всего хочется, когда влезешь наверх? Плюнуть вниз.
Сидишь дома — кажется, все дома сидят. Выйдешь на улицу — кажется, что все вышли. Попадёшь на вокзал — думаешь, ну, все поехали. В больнице впечатление, что все туда залегли; на кладбище — все загибаются. Ну много нас. На всё хватает. И всюду чересчур.
Кто женился на молодой, расплатился сполна: она его никогда не увидит молодым, он ее никогда не увидит старой.
Старость приближается как электричка: вот она еще там, и вот она уже здесь.
Спрашиваешь, почем помидоры? Прошу шесть, отдам за пять. Хорошо, возьму по четыре, на тебе три.
Лучше маленький доллар, чем большое спасибо.
