Знаменитый российский дирижер и музыкант Юрий Башмет признался, что подготовка культурной программы Олимпийских игр в Сочи вызывает у него ощущение огромной ответственности перед страной и заставляет изрядно понервничать. Об этом, а также об отличиях российского и западного музыкального образования, о своей нелюбви к инструментам Страдивари и нынешних студентах альтист рассказал в интервью корреспонденту РИА Новости в Лондоне Марии Табак.
- Вы только что провели мастер-класс в лондонской Королевской академии музыки. В чем, с вашей точки зрения, ключевые различия между российской и западной традициями музыкального образования?
Сейчас границы, конечно, размываются. У нас сейчас довольно много хороших исполнителей преподают в Европе, Америке и Австралии. В Лондоне есть колледж, где много лет преподавал замечательный российский специалист по скрипке Феликс Андриевский, а он учился в свое время у Юрия Янкелевича, так что тут традиция прямая. Но в каждой стране действительно есть свои традиции, в том числе исполнительского искусства. Это как в Британии руль с правой стороны, а в одном ирландском городке — трамваи, которые везут лошади. А у нас купола Кремля, мороз, русская водка и музыка Чайковского. При этом я не согласен, когда говорят, что англичане лучше играют английскую музыку, а русские — русскую.
Русская школа — это, прежде всего, способ музыкального мышления. Это не просто способ владения инструментом. Сегодня вся Азия владеет инструментом. Каждый десятый китаец учится на пианиста, это сколько миллионов? В советские времена практически был закрыт доступ к некоторым видам музыки, например, к барочной музыке. Когда кое-кто этим начал увлекаться из настоящих музыкантов, таких, например, как Наталья Гутман, когда она даже стала играть Баха барочным смычком, все равно сказывалась потрясающая школа Московской Консерватории.
Музыкальное мышление, прививаемое у нас, заставляет укладываться в форму, потому что если нет формы, то это уже анархия.
В Англии есть другое — у них потрясающее чувство, в хорошем смысле, стадности. Поэтому оркестр у них так потрясающе звучит. Если посмотреть на то, как они держат инструменты, не совсем понятно, как оркестр будет звучать. А вместе играют — единый тембр. У них замечательная атмосфера лирики. Драматизм — редко, а вот лирика — да.
- Вам много приходится работать с молодежью и студентами. Чем нынешнее поколение молодых музыкантов отличается от вашего поколения, каким оно было в их годы?
Сейчас новое поколение — это люди, которые настолько гармонично впитали все возможные увлечения, что для них все естественно и насилия над слушателем нет. Для них нет границ, в том числе, географических, они очень свободны. Но и здесь сказываются различия в традициях, которые никто не переступает.
Если в Консерватории студент нарушает текст, у него сразу — "тройка" или "двойка" по специальности. А тут (в Европе) — свобода личности. Если ты преподаешь во Франции и родители ученика спрашивают, надо очень хвалить их ребенка и говорить, что все замечательно. А если ты не хвалишь, то ты — плохой профессор. Не всегда так, но тенденция такая. Отсюда — излишняя самоуверенность студентов. Это их традиция.
- В субботу вечером вы с камерным оркестром "Солисты Москвы" выступаете в одном из самых престижных концертных залов Лондона — "Барбикане". Этот концерт станет одним из первых мероприятий перекрестного года культуры Великобритании в России и России в Великобритании. Но он примечателен еще и тем, что играть вы будете на редких инструментах. Расскажите немного об этом проекте.
— Это отдельный мощный проект, который в свое время стал возможен благодаря длинной цепочке политических изменений. Я об этом мечтал очень давно, но даже заикаться об этом было бессмысленно, потому что речь шла о бешеных страховках. Потом музыкантам надо долго привыкать к старинным инструментам — нет ладов, разные расстояния, давления в струнах разное, смычок другой. Сейчас иногда репетиции проходят прямо в здании Государственной коллекции — чтобы не вывозить инструменты.
Создавалась коллекция разными способами. У кого-то под дулом пистолета забрали скрипку, кто-то, убегая от революции, оставил скрипку, а потом уже выяснилось, что это Страдивари. Кто-то как трофей привез после войны, кто-то менял в блокадном Ленинграде за буханку хлеба.
Со мной себя лучше всего вел инструмент Гварнери, а вот Страдивари все время хрипел, сопел, никак не хотел играть. Но тут и мистика есть — на Гварнери играл мой покойный учитель Дружинин. В момент, когда я взял Гварнери, еще не начал играть, у меня перед глазами возник образ Федора Ефимовича, который сказал с полуулыбкой: "Благословляю". Я заиграл и прямо услышал, как в конец зала улетел звук очень красивый, ясный, с бархатистым тембром.
Мы в Сибирь летали с этими инструментами, в Варшаве играли, в Риме. Но всегда разный состав инструментов, что-то повторяется, но в целом разный. Концерты с этими инструментами публике нравится, инструменты дают неповторимое звучание.
Была у меня как-то смешная история. У меня как-то возникла идея — сыграть на инструментах, на которых играл Никколо Паганини. У него был период, когда он увлекся альтом. Альт находился в Токио у одного знакомого музыканта. Когда тот был в Москве, он на день дал мне свой альт. Я хожу, играю одну вещь, другую — не слушается, не подчиняется. Страдивари со мной не дружит, подумал я. Каждый раз я выходил за кулисы и думал: "Бедный Никколо, как же он мучился с этим инструментом, может, поэтому и не написал большой концерт для альта с оркестром». А мой помощник вечером кормил японца ужином, и тот к часу ночи вдруг расплакался и сказал: "Бедный Юрий, а я еще бедней. У меня есть потрясающий инструмент, легкий, с прекрасным звуком, но по контракту мой квартет должен играть на четырех Страдивари…" То есть я-то промучился один вечер, а японец 16 лет мучается.
В Лондон мы привезли 13 инструментов из Государственной коллекции, а Королевская академия предоставила нам четыре. В этом, как теперь говорят, "фишка" — два собрания на один вечер объединились в связи с годом культуры. На сцене будет великий альт Страдивари из британской коллекции. Я на нем играл 17 лет назад на концерте памяти принцессы Дианы. Мы с ней готовили этот концерт, он должен был называться "Моцарт на Страдивари", но поскольку она погибла, он превратился в вечер памяти.
Вообще будет много очень ценных инструментов.
- Зимний международный фестиваль искусств, который в седьмой раз пройдет в Сочи с 6 по 20 февраля и арт-директором которого вы являетесь, станет центральным событием культурной программы Олимпийских игр. Два дня назад вы приняли участие в записи саундтрека для церемоний открытия и закрытия Игр. С каким настроением вы подходите к Олимпиаде?
— Уже появился нерв. В связи с нашим зимним фестивалем прибавляется особое ощущение ответственности. Бывало, в советское время едешь на конкурс международный, но понятно, что будет стыдно смотреть родителям и друзьям в глаза, если слетишь с какого-то тура и не получишь премию, но зато за спиной тыл, миллионы людей, ощущение страны. Вот сейчас у меня тоже появилось такое ощущение страны, ответственности. А то мы шумим-шумим, а надо, чтобы спортсмены побеждали, чтобы фестиваль состоялся, чтобы концерты были хорошие.
