Вера Копылова
Премьера спектакля "Репетиция оркеста" навсегда войдет в историю Театра на Таганке как очередное продолжение фильма Леонида Филатова "Сукины дети", воплотившееся в реальности. Стоило ли выносить на люди внутреннюю "кухню" того скандала, что происходит сейчас на легендарной сцене?
Постановка "Репетиция оркеста" дала старт череде юбилейных мероприятий, посвященных 50-летию Театра на Таганке в 2014 году. Программу юбилея создает Группа юбилейного года в составе художника Ксении Перетрухиной, молодых режиссеров Андрея Стадникова, Семена Александровского, Дмитрия Волкострелова и др. В театр их направили из Школы театрального лидера по решению Департамента культуры. Часть коллектива категорически против "вторжения". Так и получилось, что труппа Театра на Таганке снова – который раз в истории – раскололась надвое. Большая часть актеров спокойно работает, играет и в старых "любимовских" спектаклях, и в новых, "постлюбимовских" и принимает участие в готовящихся юбилейных мероприятиях. Другая часть труппы пишет открытые письма, возмущается, протестует и устраивает публичные акции —одна из них и прошла на премьере первого спектакля Группы юбилейного года "Репетиция оркестра" в постановке Андрея Стадникова.
Войдя в зал, зрители словно попадают в музей. Часть партера накрыл старый деревянный помост в виде полукруга, по которому буквально над зрителями ходили заключенные в спектакле "Шарашка" 1998 года. Под потолком развешаны пиджаки, жилеты, пальто, в которых артисты играли в спектаклях старой Таганки. У правого портала стоит знаменитый вертикальный стенд с огромными буквами "Послушайте" из спектакля по Маяковскому.
"Послушайте!" — словно обращаются к театру, к зрителям, к миру молодые постановщики, каждому из которых нет и 40 лет. Не послушали.
В постановке заняты молодые артисты труппы театра. Видимо, сейчас протестующие – которые пытались прервать и сорвать спектакль с участием собственных коллег, в присутствии собственного зрителя – считают их предателями.
В зале появляется актер. "Как я попал в театр? Случайно. Товарищ позвал…" И мы слышим истории простых людей в куртках, халатах, спецовках, узнавая через их истории историю самого театра. "Я всегда мечтала работать в этом театре. Я отсюда не уйду. Пока театр стоит и я на ногах – я здесь". "Для меня актеры — как дети. Чтоб голодными на сцену не вышли, чтобы текст не забыли…" "Здесь пирожок с капустой 3 рубля стоил! Вот это хотелось бы вернуть…" "Я начальник пожарной охраны. Мне нужно бороться с курением. А артисты – люди необычные. Ну а сам я – человек эксцентричный…" "Могла ли я подумать, что буду работать в этом театре с Юрием Петровичем? Разогревать ему сырники, прятать сметану от Каталин… То время было совершенно другое. Нельзя сравнивать. Спектакль "Арабески" поставлен гением. Ему 95 лет. Ну как мы можем сразу это понять?" "Мы с ней уборщицы. Мы хорошо убираемся. Каталин нас не ругала. Мы все спектакли смотрели. Она на малой сцене убирается, там и смотрит. А я на большой". "Здесь люди честно работали. Монты текст подсказывали, они его наизусть знали. А сейчас никто ничего не знает". "Ушел бы я отсюда, если бы была возможность работать у Путина. Я бы совмещал. Это не гордость. Скорее, причастность".
В чувстве причастности великие творцы, художники, мыслители, режиссеры всегда отказывали простому человеку. Ведь все эти слова – из настоящих интервью с настоящими сотрудниками театра разных лет. Но и сейчас протестующая часть труппы театра отказала простому человеку в чувстве причастности. Выкрики, хлопки с надеждой перебить и остановить спектакль шли все действие. Их не остановило, что речь идет о Любимове, об экс-директоре театра, и супруге Любимова Каталин, да, собственно, и о них самих.
Концепция режиссера Стадникова в этом спектакле имеет как сильные, так и провальные стороны. Потрясающие монологи, хорошо поставленные, ярко выполненные артистами, перемежаются со вставными эпизодами, не всегда имеющими разумное объяснение. Фрагмент лекции американского режиссера Чарли Кауфмана, который зачитывает сам Стадников, звучит нелепо в этих обстоятельствах: "Я хотел создать нечто, что развлечет вас. Но я сам ничего не знаю". Два скучных эпизода, представляющие репетицию этого же спектакля, где молодые артисты ссорятся и обвиняют режиссера Стадникова в отсутствии концепции и в провале спектакля, выглядят еще более нелепо, несут ненужную, лишнюю нервозность, которой и так напитан воздух. Наконец, самое слабое место спектакля – длинный эпизод без какого-либо развития, где артисты касаются струн гитар, извлекая из них ужасные, неблагозвучные звуки. Концепцию этой сцены не получилось нащупать даже у самого благодарного зрителя.
Что уж говорить о зрителе неблагодарном, который в этом эпизоде почувствовал то самое слабое место – и ударил туда побольней. "Браво! Повторите еще раз, хорошо получилось!"
У Стадникова впереди – большая жизнь, в которой ему предстоит набрать огромный режиссерский опыт. Опыт ляжет на уже имеющийся талант. А у артистов Театра на Таганке позади – большая история, в которой есть травля Анатолия Эфроса, раскол на "Таганку" и "Содружество", "выдавливание" Юрия Любимова, а теперь и выдавливание собственных молодых коллег.
В финале спектакля пятеро артистов выходят на сцену и много раз с разбегу бьются всем телом о заднюю каменную стену. Пытаясь и пытаясь сломить, поколебать, подвинуть ее, как-то дать знать о собственном существовании. Но сквозь стену Театра на Таганке пробиться, видимо, невозможно. Такая история.
