Программу торжеств в честь 50-летия Театра на Таганке открывает выставка "Попытка альтернативы", подготовленная группой творческой молодежи, которая пришла в труппу по инициативе департамента культуры Москвы специально на юбилейный проект. Недоброжелатели называют дату открытия выставки днем смерти Таганки. Что несет историческому театру новый проект — разрушение или созидание, нужны ли Таганке без Любимова новые формы — об этом РИА Новости рассказала автор выставки "Попытка альтернативы", художник Ксения Перетрухина. Беседовала Вера Копылова.
— Ксения, как вы решились внедриться в этот исторический, "намоленный" театр?
— Как художник, я считаю важным один критерий: для совершения любого творческого акта должен быть повод раскрыть рот. Здесь этот повод есть, значимость проекта огромная. Мы не делаем праздник, наш проект — рефлексия, попытка осмысления прошлого, чтобы понять, куда театр может двинуться дальше. И это не только про театр. Театр на Таганке настолько важное культурное и общественное явление, что понять его 50-летнюю историю — значит понять историю страны.
— Проект юбилейного года был связан с последними событиями на Таганке? Назначение Валерия Золотухина, его кончина, запрещение Юрием Любимовым спектаклей…
— Нет, не был. История родилась в Школе театрального лидера как наш дипломный проект. Большая команда объединилась вокруг идеи Дмитрия Волкострелова. Часть этой команды сейчас в театре. Мы — это режиссеры Дмитрий Волкострелов, Андрей Стадников, Семен Александровский, продюсер Анастасия Могинова, критики Анна Банасюкевич, Елизавета Спиваковская и Дмитрий Ренанский. В таком составе мы шагнули в театр 10 мая 2013 года.
— Вам нужно было адаптировать проект к реалиям театра?
— Идею выставки "Попытка альтернативы" я защищала на худсовете, в составе которого заслуженные актеры театра. В итоге двухчасового разговора большинство проголосовали за форму этой выставки. Суть в том, что со стен театра будет снято все, кроме портретов нынешних актеров Таганки и четырех портретов — Вахтангова, Мейерхольда, Брехта, Станиславского, которые Любимов попросил никогда не снимать со стен театра. Вот здесь ключевой и предельно важный момент — репертуарный театр согласился с тем, чтобы его фойе стало на год вторым, параллельным сцене, арт-пространством. Это очень большой шаг, и меня восхищает смелость худсовета, принявшего такое решение.
— Но саму выставку в театре принимают не все? "Мародеры, вон из театра" — таким плакатом вас встретили накануне вернисажа.
— С принятием самой выставки — да, сложнее. Ведь вместо афиш и фотографий на стенах — тексты-размышления обо всех ключевых и острых моментах, мысли о репертуарном театре, об истории Таганки, голоса театра, цитаты из великих. И есть наше обращение к Юрию Петровичу Любимову. Но, возможно, даже и нужно, чтобы прошло некоторое время, прошел первый шок, за которым придет новое осмысление. Труппа театра — интеллектуальная, умная, мыслящая. Я уверена, что мы сможем выстроить диалог. Хотя меня до сих пор поражает, что худсовет проголосовал за выставку с такой концепцией.
Театру сложно принять нашу деятельность — это понятно. Одна из черт репертуарного театра в том, что он настаивает на своей тотальной замкнутости. В театре атмосфера невероятной мифологической плотности, это спрессованный миф. Наше отношение к людям, к наследию театра — только уважительное. Но любое внедрение театр воспринимает болезненно. Наш проект — прецедент входа деятелей актуального искусства в репертуарный театр, попытка развития и расширения театра.
— Театр — дом, можно понять тех, кому не нравится, что в их дом пришли чужаки. Вы пытались стать своими для хозяев?
— Я занимаюсь современным искусством и знаю, что есть проблема восприятия нового. Так устроена психология человека. Новое воспринимается как информационный шум: что это за ерунда, это ни на что не похоже. Как можно на это влиять? Двумя способами. Первый — повторяя свой художественный жест. Со временем в повторении люди начинают видеть систему и соотносить это новое с чем-то уже знакомым. Второй способ — профессиональная критика, которая в хаосе настоящего может разглядеть нечто и оценить. Я уважаю театр-дом, но чтобы развиваться, театру необходимо не быть герметичным.
— Каков философский подтекст вашего проекта?
— Главный смысл проекта — пересмотр истории. Ведь история Театра на Таганке подается как история одного или нескольких фигур. Мы хотим вернуться к ней как к истории множества людей, сделать главными и второстепенных участников тоже. Это важно для настоящего. Театр на Таганке — это не театр одного человека. И в этом нет никакого неуважения к Юрию Петровичу.
Нам задавали поначалу вопрос: какое вы имеете отношение к Театру на Таганке? Но ведь у многих есть отношение к нему. Например, моя мама никогда не бывала здесь в те годы: у нее не было денег на билет и не с кем было оставить меня. Но она мне рассказывала, что Высоцкий землю кидает в "Гамлете". Это было для нее событием. Значит, и она — носитель этой истории. Таганка принадлежит очень многим людям.
— Любимов в курсе того, что вы делаете?
— Мы вошли в театр без его разрешения. Если бы сейчас жизнь, как кинопленку, прокрутить назад, то я бы не вошла в театр, не пообщавшись с ним. Тем более что входа как такового не было. Проект задумывался как очень шумный, а потом ситуация изменилась, и оказалось, что мы уже в театре, а с Любимовым так и не поговорили. Мы не находимся с ним в контакте, и это неправильно.
— Пытались ли вы поговорить с ним?
— Это как-то совершенно невозможно. Мы не его близкие и не друзья, у нас нет права звонить ему по телефону. Нас так и не представили, а чтобы представиться самим, нужен некий лифт, в котором мы могли бы встретиться. Поэтому, делая художественный проект в театре на Таганке, мы вставляем это письмо внутрь проекта. И это, наверное, самый правильный "лифт" — обращение к нему как художник к художнику. Письмо самое простое: что мы его глубоко уважаем, что для нас большая честь — войти в этот театр, и сожаление, что это происходит без его участия.
— А каково отношение к уходу Юрия Петровича сейчас в театре?
— Вся история и уход Любимова вызывают разные чувства. Это как отношения детей и родителей: смесь очень разных, зачастую полярных и взаимоисключающих чувств. Но важно, что любовь и простое человеческое скучание по нему есть во многих. Наверное, в каждом есть и то, и другое, и третье, и перевешивает у каждого свое. Настоящее театра — это сложнейшая смесь человеческих переживаний, желаний, любви, непониманий, обид, которую никто не хочет вербализовать — слишком болезненно. И уход Любимова — это до сих пор событие, оно продолжает переживаться.
— Но общей "генеральной линии", единого мнения нет?
— Здесь есть разные люди с разными желаниями. Театр неоднороден. И это хорошая новость. Разность мнений создает возможность развития.
— Говорят, что художественного руководителя в театре нет и не будет?
— На выставке надпись на эту тему висит. Текст следующий: "На этом месте висела афиша "Что делать?" Действительно, что делать? Есть ли готовый рецепт? Есть много противоречивых мнений, что же в сегодняшней ситуации может произойти в театре на Таганке. Должен прийти новый сильный лидер. Ни в коем случае не должен прийти сильный лидер. Ничего не нужно делать, нужно чтобы прошло время, и только тогда что-то может появиться. Нужно закрыть театр, потому что без Любимова ничего значимого не будет. Что делать?"
— Но почему так в штыки принимают эту безобидную мысль?
— Вроде никто не спорит, что надо переосмыслить театр как коллективное дело. Но нужно оценить роль каждого участника истории. Ключевое слово в истории Театра на Таганке — свобода. Остров, форпост, площадь свободы. А свобода каждого человека сейчас невозможна без того, чтобы каждый перестал ощущать себя винтиком, а имел право на историю и брал за нее ответственность.
Нам приходилось часто слышать, что такой пересмотр истории — чушь. Что без прочих участников история бы прекрасно состоялась — не эти, так другие. А без Любимова — нет. Нам кажется, это не так. Мы говорим об этом на выставке так: "Даже если бы это было и так, то, может быть, нет надобности инспирировать художественные проекты, в которых одного человека можно заменить другим". Одна из надписей на стене — цитата Давида Боровского о том, что Любимов никогда не был творцом-одиночкой. Он был гениальным коллективным режиссером, умел слушать, взаимодействовать с людьми. Эта коллективность важна для сегодняшнего дня.
— А что сейчас происходит с авторскими правами на спектакли, которые Юрий Петрович планировал закрывать?
— Я некомпетентна в этом вопросе. Но в том, что театр принимает решение играть спектакли, несмотря на запрет режиссера, я вижу их право — ведь они и актерам принадлежат. И зрителям.
— Заняты ли приглашенные артисты в юбилейных мероприятиях?
— Нет, это принципиальное решение. Только актеры труппы Театра на Таганке.
— Что кроме выставки планируется в рамках празднования 50-летия театра?
— В течение года пройдет несколько выставок. Одна из них — "Архив семьи Боуден", семья посещала в течение многих лет театр на Таганке и собирала программки и билетики. Это невероятно теплый материал, и он иллюстрирует одну из поставленных нами задач — увидеть историю глазами незаметного участника этой истории.
Архивариус театра Светлана Сидорина обладает коллекцией вырезок-заметок из "Вечерней Москвы" за все годы истории театра. Есть идея сделать из этих вырезок опоясывающую театр ленту и параллельно разместить материалы, которые касаются других, не театральных событий в стране. Получится та самая визуализация: история Театра на Таганке — история страны.
Заключительная выставка — "Таганка — 50". Это не 50 лет, а 50 человек, у каждого из которых я хочу взять интервью и один предмет, относящийся к истории Таганки. Это будет история в рассказах и вещах.
Теперь про спектакли. Уже до Нового года будут показаны два спектакля. Первый — "Репетиция оркестра", над которым работает режиссер и драматург Андрей Стадников. Пьеса основана на интервью с людьми театра. Следующий спектакль — "Присутствие" режиссера Семена Александровского, который заявляет его как спектакль о спектакле "Добрый человек из Сезуана".
После Нового года ожидаем проект Дмитрия Волкострелова "Голос зала" — трехчастное высказывание о зрителе Театра на Таганке. Еще пройдет фестиваль читок. По архивным материалам и документам театра будут написаны пять пьес. Их уже пишут молодые драматурги. В новом же году мы планируем организовать общественные дискуссии в театре, чтобы обсудить ключевые вопросы, вокруг которых строится проект.
К 9 мая будет сыгран спектакль о войне. Стартовая точка — один из самых великих спектаклей Театра на Таганке, первая работа Боровского "А зори здесь тихие". Михаил Дурненков будет писать пьесу, Юрий Муравицкий выступит режиссером.
На июнь или уже на новый сезон планируем спектакль с рабочим названием "Сегодня" — пьеса Михаила Курочкина, режиссура Михаила Угарова. Это современный "Добрый человек из Сезуана". Молодые персонажи повторяют историю тех героев, при этом у них есть родители-шестидесятники. Ругаясь, выясняя отношения, они касаются самых важных тем и выстраивают такой важный для нас мост — диалог с шестидесятыми.
— В проекте занято множество современных, актуальных драматургов и режиссеров, многие из которых — жупел для противников театральных реформ. Это многих пугает.
— Это так. В спектакле Стадникова будет даже сцена актерского бунта: "Раньше мы были пусть и инструментом, но в руках великого человека. А кто мы сейчас? Чем мы тут занимаемся?"
Но мы не радикалы. Мы не революционеры, а эволюционеры — ничего не ломаем, хотим выращивать, хотим выстроить диалог. И с театром, и со зрителем. Репертуарный театр зачастую представляет собой крепко закрытую консервную банку. Нужно его расконсервировать в общество. Нужно снова созвать общественный худсовет, как это было раньше на Таганке. Вспомнить, что театр — это место легализованной демонстрации, так было всегда в этих стенах.
Чтобы совершить этот гигантский по своему значению шаг, нужен импульс, толчок. Этим продиктована форма выставки — снять со стен все и некоторое время пожить в обнаженном театре. Временно убрать цветы со второго этажа, чтобы дать ход световым прострелам из окон, как хотел когда-то Давид Боровский (автор концепции исторического оформления Театра на Таганке — РИА Новости). Удалить из публичного пространства накопившиеся там за годы предметы — фрагменты декораций, случайную мебель. Снять со стен и на время аккуратно упаковать наращенный за 50 лет культурный слой. Оказаться на время в пустом пространстве — и станет виднее, что делать дальше.
— Как вам удалось проникнуть в святая святых театра — костюмерные, реквизиторские, архивы?
— Мы встречались с Александром Боровским (искусствовед, сын Давида Боровского — РИА Новости). Я показала ему эскизы, рассказала, что все, к чему мы притрагиваемся, не приобретает статуса нашей интеллектуальной или художественной собственности. Если я ставлю на сцену трибуну из спектакля "Шарашка" художника Давида Боровского, то трибуна была, есть и навсегда останется фрагментом декорации Давида Боровского. А я гарантирую, что в нее не будут вбиты гвозди, она не будет перекрашена, испорчена или изменена. Мы предъявляем публике эти вещи исключительно как музейные предметы.
— А многое сохранилось?
— Что-то да, что-то нет. Центральным образом "Репетиции оркестра" стали четыре фрагмента круга из спектакля "Шарашка", по которому ходили заключенные, они сохранились случайно, остальные части утрачены. Мы выкладываем их туда, где они располагались в спектакле.
Создается образ великого прошлого, которое вроде бы в сантиметре от нас, но по этому кругу пройти уже нельзя. Для меня это сильнейший по воздействию образ.
— Встречались ли находки, которые потрясли вас?
— Костюмеры — после долгого разговора — разрешили нам использовать в спектакле свитер, оставшийся от первого "Доброго человека из Сезуана". Возможно, в нем играл Владимир Высоцкий. Этой вещи пятьдесят лет! Конечно, сейчас его можно только вынести на сцену, показать и унести — такая это драгоценность. Но я не знаю, еще будем ли мы это делать, хотя, конечно же, это событие для зрителя — увидеть вещь из самого первого спектакля. Соприкасаться с историей театра вот так напрямую — огромное переживание и впечатление.
