МОСКВА, 24 ноя — РИА Новости, Елена Чишковская. Венский филармонический оркестр под управлением немецкого дирижера Кристиана Тилемана дал четыре концерта в столичном зале имени Чайковского 20, 21, 23 и 24 ноября, блестяще исполнив полный цикл симфоний Бетховена — в 15-й раз за всю историю своего существования.
Венский филармонический оркестр — старейший симфонический коллектив Европы, основанный в 1842 году, — за последнее десятилетие побывал в России трижды с разными программами, в которых были и Моцарт, и Вагнер, и Брукнер, и даже Чайковский. Однако нынешний приезд легендарных "венских филармоников" стал событием историческим: впервые знаменитый оркестр дал не один, не два, а четыре концерта, в рамках которых сыграл полный цикл симфоний Бетховена — всего лишь в 15-й раз за всю историю своего существования. Особый статус гастролям придал и тот факт, что впервые в Москву приехал Кристиан Тилеман — немецкий маэстро, которого руководство коллектива, состоящее из самих оркестрантов, неизменно выбирает для исполнения бетховенской музыки и под руководством которого была осуществлена последняя запись всех симфоний венского классика.
Концерты венцев вызвали ожидаемый ажиотаж среди московских меломанов: все четыре вечера, выходя из метро, нужно было проходить сквозь строй желающих купить лишние билеты за весьма немалые деньги, а сам зал каждый раз заполнялся до отказа. Целиком занятыми оказались даже обычно пустующие боковые портики и балконы первого и второго яруса, находящиеся практически под потолком. Как бы то ни было, жертвы ценителей музыкального искусства были вознаграждены в полной мере — Венский оркестр подарил слушателям четыре вечера абсолютного счастья, воспоминаниям от которого суждено сохраниться на всю жизнь.
Оркестр вековых традиций и гуру немецкой музыки
В первый же вечер, в программе которого исполнялись Четвертая и Пятая симфонии, Венский оркестр сразу — без всякой помпы и особых усилий — показал высочайший класс оркестровой культуры, о котором все остальные оркестры (за исключением двух или трех в мире) могут лишь мечтать. С первых же секунд можно было оценить мягкое, глубокое и объемное, но лишенное тяжеловесности звучание, культивировавшееся и передававшееся из поколения в поколение (к слову, в оркестре сохраняют и другие традиции, например, не так давно снятый запрет на прием женщин является лишь формальностью — в оркестре по-прежнему играют практически только мужчины), идеальная сбалансированность и при этом чистота и красота каждой оркестровой линии, удивительно тонкая тембровая работа, и, конечно, мастерство отдельных солистов-виртуозов, чье исполнение всегда безупречно — как соло, так и в составе любой оркестровой группы.
В Четвертой симфонии — самой "венской" и "не бетховенской" из всех зрелых симфоний композитора — эти качества были щедро явлены слушателям, и временами даже казалось, что такому отлаженному, существующему в своей собственной системе давно заданных историей координат организму совершенно не нужен дирижер. Но это впечатление быстро рассеялось. "Венским филармоникам", переигравшим Бетховена вдоль и поперек, все-таки нужен был мастер, который привнес бы свежий импульс в их восприятие Бетховена. Таким дирижером и стал Тилеман — человек с простецкой внешностью, но при этом — с невероятной эрудицией и умением развернуть перед слушателем собственную, невероятно богатую и многогранную картину мира посредством такого совершенного и послушного в его руках инструмента, как Венский филармонический оркестр.
Знаток истории Пруссии и в особенности эпохи Фридриха Великого, владелец внушительной коллекции артефактов того времени (начало коллекции нот, гравюр, картин, оружия, фарфора и музыкальных инструментов положили еще его предки), в Европе Тилеман считается не только гуру немецко-австрийской музыки XVIII-XIX столетий, но экспертом в области того периода прусской истории и культуры. Столь внушительный бэкграунд во многом определяет его трактовки музыки той поры. Исполняя Бетховена скрупулезно, не сглаживая, а подчеркивая жесткие акценты, намеренно не снижая градус серьезности, он добивается должного эффекта, заставляя публику не просто поверить ему, а почувствовать тот дух немецкой государственности, которую хранит и собранный им антиквариат, и бетховенские партитуры.
И при этом музыка Бетховена полна для него настоящей, абсолютно не музейной жизни: он дирижирует наизусть, его жесты скупы, но при этом он сам невероятно пластичен и способен даже самым малозначительным жестом полностью увести и оркестр, и слушателей с "накатанной лыжни" накопленных представлений о том, как должен прозвучать хрестоматийный Бетховен. И именно поэтому исполнение каждой симфонии сопровождалось чувством, что сочинение, написанное два столетия назад, родилось вот сейчас, прямо на этих глазах, и радость от этого одинаково сильно чувствовали как зрители, так и оркестр.
Симфоническая тетралогия Бетховена
Исполненный в четыре вечера, бетховенский цикл стал своего рода тетралогией Бетховена — маэстро Тилеману столь полно удалось донести до слушателей вселенский масштаб симфонического творчества композитора, что сравнения с вагнеровским "Кольцом" напрашивались сами собой. Драматургия четырех концертов была выстроена безукоризненно. Руководители оркестра на пресс-конференции объяснили принцип компоновки симфоний — от центра к краям: первые два вечера составили симфонии с четвертой по седьмую, в программу третьего концерта (23 ноября) вошли три первые, а финалом гастролей (24 ноября) стали две последние симфонии, в том числе знаменитая Девятая с хором и солистами. Венцы не скрывали и чисто практического смысла такого распределения: в будни концерты должны быть короче, а в выходные можно сделать их и более продолжительными.
Впрочем, уже в первый вечер выяснилось, что каждый из концертов имеет собственную внутреннюю логику. Так, первой из исполненных симфоний оказалась Симфония No. 4 — самая светлая и безмятежная из зрелых симфоний, "стройная эллинская девушка между северными исполинами" (по определению Шумана). И понятно, почему именно эта симфония стала "выходной" для венцев — она ярко показала главные свойства этого оркестра. В Пятой симфонии, исполненной в тот же вечер, уже главенствовал дирижер. И здесь неторопливая, скрупулезная героика, полная сознания собственной неумолимой серьезности с оглушительными мажорными аккордами, словно вбитыми в головы слушателей в финале, заявила о маэстро Тилемане и его музыкальном почерке.
Второй вечер с Шестой "Пасторальной" и Седьмой симфониями был изысканным наслаждением. Невероятно чистая, легкая, объемная, словно наполненная свежим воздухом атмосфера "Пасторальной" симфонии, в которой тембры деревянных духовых и струнных словно соревновались в нежной пленительности и ювелирной точности деталей, контрастировала с плотным, сгущенным звуком Седьмой, знаменитое Аllergetto которой напомнило о героике прозвучавшей накануне Пятой. В третий вечер можно было проследить путь от Первой симфонии, написанной в духе Гайдна, к Третьей "Героической", посвященной Наполеону. И, наконец, итогом всех четырех вечеров стала Девятая симфония — с огромным составом оркестра, хором и солистами. Тилеман представил эту симфонию не просто как итог жизни композитора, но и как начало новой жизни европейской и русской музыки. Девятая симфония стала огромным, всеобъемлющим миром, вместившим и Брамса, и Брукнера, и Малера, и Чайковского и даже Стравинского. Полное величия эпико-драматическое полотно, которое маэстро развернул в своем фирменном стиле — неторопливо (темпы скерцо и Adagio были чуть не вдвое медленнее обычных), скрупулезно и в финале без ложной скромности горделиво-помпезно, стало настоящим откровением и катарсисом этой невероятной симфонической тетралогии. Тетралогии, которой, как было ясно уже и в процессе исполнения, не просто суждено войти в историю концертной жизни российской столицы, но и разделить ее на две временные половины — до Девятой "венских филармоников" и после нее.
