Вадим Дубнов, политический обозреватель РИА Новости.
Все как обычно. Как это было в Дни независимости Польши последние три года и, можно не сомневаться, как это будет в будущие дни 11 ноября.
При том, что к тяжелой российско-польской истории это прямого отношения уже не имеет.
Между Гляйвицем и Катынью
Польша — все еще очень выразительный символ посткоммунистического и восточноевропейского раздвоения. Либерально-европейское против консервативно-традиционного — эта коллизия есть и в Венгрии, и в Чехии, и в Болгарии. Но, наверное, не случайно ветераны чешского диссидентства сравнивают себя с польскими друзьями той диссидентской поры с лукавой, как сам их давний спор, улыбкой: у нас все было немного поспокойнее, мы как-то думали о Чехословакии, мы не пытались переделать весь мир.
Сегодня чехи добились своей равноудаленности от всех, и задача решена. Но они, в сущности, такими и были, в самые советские времена здесь соотносили себя, скорее, с Веной и Берлином, чем с Киевом или Москвой. Польша же, волей истории и географии, всегда ощущала себя пограничным государством, линией фронта, передовой. Страной, которая была обречена и на Гляйвиц, с которого началась Вторая мировая война, и на Катынь, из-за которой эта война для Польши никак не закончится.
Обыкновенный неонацизм
Антинемецкое — тоже часть консервативной традиции, как и антироссийское. Но с немцами у поляков все, по крайней мере, друг другу уже до конца высказано, черта подведена, история стала историей, хоть и очень непростой. И, главное, больше нет ощущения исходящей от Германии опасности.
Россия, в отличие от Германии, — по другую сторону символической линии разделения, которую никто не отменял, и уж для Польши тем более. Но если для кого-то эта линия — граница, за которой теперь, после приобщения к Западу, НАТО и Евросоюзу, можно чувствовать себя в безопасности, для других — по-прежнему линия фронта. И ко всему, что за ней происходит, в Польше, еще помнящей себя пограничным государством, относятся со всей возможной чувствительностью.
Некоторые польские социологи отмечали, что после августа 2008 года, после боевых действий в Грузии, об опасности, исходящей от России, в Польше говорили семеро из десяти.
Но это ощущение — привычка. С ней поляки живут не первое столетие, и потому это такая имиджевая опасность, ощущение которой стало нормой жизни, не вызывая былой страсти.
Антироссийское как часть консервативного пакета и, соответственно, системы идей "Права и справедливости" братьев Качиньских, вызывает у изрядной части поляков удивление, переходящее в брезгливое раздражение. И как во времена всеобщего братства признаком интеллигентности было неприятие этого братства, теперь таковым стало требование взвешенного отношения и к тому, что оказалось тяжелой историей, и к тому, к чему эта история привела.
Конечно, есть нерешенный комплекс Катыни, есть российские болельщики, устроившие на чемпионате Европы провокационный русский марш, есть миллионы россиян, их, болельщиков, поддерживающие. Для подавляющей части поляков, которые уже привыкли себя чувствовать в Европе, все это уже не повод волноваться и уж тем более выходить на антироссийские марши.
Те же, кто на них выходит, ничего не знают, скорее всего, ни про Катынь, ни про тяжелую историю. Это вообще сюжет не про Русский марш, с которым неосознанно сравнивают польский день независимости российские патриоты, увидевшие повод поговорить о польском национализме, масштабы которого якобы нам и не снились.
В отличие от нашего Бирюлева, массами идея не овладевает, и жители Варшавы уже неоднократно требовали запретить шествие в День независимости.
Аналогичных требований москвичей по поводу Русского марша не припоминается.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
