Клаудио Наранхо – известный чилийский психиатр, психотерапевт, автор ряда фундаментальных трудов по гештальт-терапии. Он разработал систему психотипов – энеатипов личности, в которой соединил многовековой опыт различных психологических школ и духовных практик, взяв за основу идею триединства человеческой сущности: в каждом из нас есть три центра – интеллектуальный (отец), эмоциональный (мать) и интуитивный (ребенок). По собственному признанию Наранхо, на его идеи в равной степени оказали влияние Карл Юнг и Зигмунд Фрейд, русский мистик Георгий Гурджиев и эзотерик Карлос Кастанеда, чьим близким другом он был. В свою программу психологических тренингов чилиец включил и различные буддистские и индонезийские практики. В последнее время Наранхо уделяет очень много внимания состоянию современной системы образования, которую считает несовершенной. Он много ездит по миру с лекциями и семинарами, пропагандируя свои идеи. В середине октября Наранхо побывал в России, дал несколько лекций в Санкт-Петербурге и Москве.
О том, как он пришел к психоанализу, как разбудить в себе внутреннего ребенка, что такое смысл жизни и есть ли он вообще, Клаудио Наранхо рассказал корреспонденту РИА Новости Елене Висенс.
— Это ваш первый визит в Россию?
— Да, первый. Я был три дня в Санкт-Петербурге с семинаром и лекциями, и вот сейчас три дня в Москве.
— Какие у вас впечатления?
— Публика меня очень хорошо приняла. Я им явно понравился (смеется). Мои идеи их задели за живое.
— Вы приехали в Россию просто провести несколько семинаров и лекций, или ваши планы более обширны?
— Те, кто меня пригласил, очень хотят, чтобы в России меня лучше узнали. И мне эта идея нравится. Одна из моих бабушек была литовкой по происхождению, и русский язык у меня всегда был на слуху, хотя я не научился на нем говорить. Но мне он очень нравится, я был большим поклонником Достоевского в юности. Россия всегда меня привлекала.
Есть идея не только опубликовать мои книги, но и чтобы я составил список рекомендуемой литературы по психологии и психоанализу. И, конечно же, мне хотелось бы, если здоровье позволит — мне все же 80 лет уже — провести у вас серию семинаров, организовать курсы. Это стало бы моей приоритетной задачей. Меня всегда притягивало все новое, неизведанное.
— Хорошо, что вы не потеряли эту жажду познавать.
— Да, именно это меня и поддерживает. Программа, которую я много лет назад разработал, основывается на синтезе практически всего, что я за свою жизнь изучил и познал, того, что мне самому помогало в жизни. Я понемногу составлял некое опытное, практическое резюме, состоящее из множества элементов, отличных от академического подхода, которое остается лишь на словах. Мне кажется, что образование должно изменить мир. Приоритетом должно было бы стать обучение людей не академическим предметам, а тому, как стать хорошим человеком, более доброжелательным, мудрым, а не просто хорошо информированным.
Поначалу я обучал своей программе психотерапевтов и предпринимателей, они были моими основными клиентами. Позже я осознал, что эта система очень хорошо подходит для преподавателей и воспитателей, поскольку они нуждаются в механизме, который сориентировал бы их на то, как помогать по-человечески своим ученикам, не только передавать им знания, но и передавать им ценности.
— В последнее время, судя по вашим интервью, вы придаете очень большое значение идее изменения современной системы образования в мире, считаете, что она находится в глубоком кризисе.
— Это мир находится в глобальном кризисе, и я думаю, что образование частично несет за это ответственность, поскольку людей обучают просто быть такими, какими они являются. В кризисе находится все – политика, экономика, мораль, все очень проблематично, но за всем этим стоит прежде всего человеческий фактор, и никто этого не осознает и не берет на себя ответственность за это. Все хотят изменить суть вещей, не меняя самого человека. Но я думаю, что пока существует такая система образования, которая делает вечным определенный образ жизни, невозможно будет прийти к социальной эволюции.
— А как изменить систему образования? Мы все существуем в обществе, где приняты определенные правила существования, в том числе и в образовании, как их изменить? Не водить детей в государственные школы? Создавать частные школы? Обучать детей дома? Но они рано или поздно столкнутся с общепринятой системой образования и системой ценностей…
— Да, это не выход. В свое время создавались в разных странах различные альтернативные системы образования: школы Монтесори и другие. Но это не меняет саму систему. Тот факт, что некоторые обучаются в другой структуре, не меняет общую картину и не влияет на общество в целом. Нужно было бы изменить официальную систему, а для этого необходимо заинтересовать в достаточной степени преподавателей и тех, кто диктует образовательную политику. Вот этим я и занимаюсь в последнее время.
— Каким образом?
— Ну, например, провожу подобные семинары, популяризирую свои идеи. Так, в начале года в Испании я провел серию семинаров специально для учителей, в которых участвовало 500 преподавателей, хотя я ожидал, что группа будет маленькой. Опыт был удачный, потому что многие учителя заразились моими идеями, а они, в свою очередь, могут заразить ими тех, кто стоит выше, власть. Курс назывался "От жалоб до творчества".
— При чем тут жалобы?
— Ну, в системе образования ведь очень много жалоб: жалуются ученики на учителей, сами учителя жалуются на учеников и сваливают на них всю вину, среди родителей много недовольных тем, как меняется система образования и т.д. Так вот я посвятил эти трехдневные курсы тому, что могут сделать преподаватели, чтобы изменить если не систему в целом, то себя в этой системе, что они могут сделать, не меняя систему, с теми законами, в которых мы существуем. Ведь в основном преподаватели следуют системе очень услужливо, автоматически, без творческого огонька. А мне удалось их расшевелить, показать им, что они на своих уроках могут по-разному подавать материал, могут брать больше инициативы, могут в рамках положенного не ограничиваться необходимым, а творить. За дверьми класса каждый учитель может быть достаточно свободным, иметь творческий подход, перестать быть роботом, перестать работать на профессиональном автоматизме. Профессия учителя очень схожа с поведением матери, они, как и мать, хотят больше дать своим детям, сформировать их как личности.
— Но если они превращаются в роботов, они перестают быть как матери…
— Современные матери, к сожалению, тоже зачастую роботизируются, поскольку они, как и преподаватели, живут в сильно патриархальном обществе. Мне кажется, что патриархальная природа нашего общества и есть основная проблема, гипертрофия научного разума затмевает разум эмоциональный. То, что делает мать, делает учитель, должно было бы исходить прежде всего из эмоциональной природы, должно было бы быть стремлением действовать на благо другого. Когда это не так, воспитание не ведет к формированию счастливых людей, а это, в свою очередь, не ведет к созданию счастливого общества.
— Но тогда получается, что образование во многом очень субъективно, зависит от личности каждого отдельного преподавателя.
— Да, это так. Но это происходит не только в обучении. Я был пару лет назад на встрече с предпринимателями в Стране Басков, в Испании, и мы говорили о таком опыте: способен ли человек, взрослея, осознать и признать, что когда-то был неправ, в чем-то ошибался. Когда человек меняет курс своей жизни. Мы долго об этом говорили, а после встречи ко мне подошел один человек и сказал: "Я один их тех, кто совершил ошибку в свое время". — "Какова же была твоя ошибка?" — "Я хотел быть большим предпринимателем". — "А теперь?" — "А теперь я хочу быть человеком, а потом уже предпринимателем".
— Так как же изменить систему, как перестать становиться роботами?
— Я сам пришел к этому не сразу. Я долго искал, искал… Думаю, в глубине души мы все ищем одно и то же, ищем, как добиться максимальной реализации наших возможностей. Мы, как растения, которые стремятся зацвести или дать плод. В юности я был очень активным искателем, меня всегда интересовало не только то, чему я непосредственно обучался – медицине, музыке, философии. Я испытывал голод по чему-то, что сам не мог определить. И в своих поисках я изучал много духовных практик, и в какой-то момент я увидел свет, ощутил вдохновение и почувствовал в себе силы начать обучать других. Глаза на это открыла мне моя мать. Она увидела, как я изменился, и хотя всегда очень критично ко мне относилась и контролировала меня, она захотела у меня обучиться. И тогда я решил создать первую свою группу учеников.
— Она участвовала в этой группе?
— Она была фактически инициатором ее создания, стимулом к этому.
— Она стала вашей ученицей?
— Да, я получил эту привилегию изменить свою мать. Мы ведь все мечтаем так или иначе изменить наших родителей. Я получил такой подарок.
— Вам удалось ее изменить?
— Да, очень. В 60 с лишним лет она совершенно изменила свою жизнь, круг общения, друзей.
— Сложно в таком возрасте меняться.
— Да. Кстати, когда ей было 80, она чуть не развелась со своим мужем, потому что он жаловался, что она слишком много времени занимается практиками.
— Но они не расстались?
— Нет, что вы! (смеется). Так вот, работая с этой группой без какого-либо плана, программы, неделя за неделей я начал разрабатывать свою систему. Это были беседы и психологические тренинги, некоторые из них я разработал сам, некоторые я позаимствовал у других, как медитацию или индонезийскую практику отказа от самого себя, когда позволяешь себе как бы плыть по течению. Кстати, эту практику сейчас используют многие современные танцовщики, называя это естественным движением. Это своего рода способ восстановления утерянной детской спонтанности, отхода от социальных автоматизмов и условностей. Эта практика сильна в своей способности к трансформации. В свою систему я также включил элементы энеаграммы Георгия Гурджиева, хотя сам термин мне не нравится. Я предпочитаю называть это психологией энеатипов.
— В чем она состоит?
— Я несколько изменил систему Гурджиева, приблизил его учение к практическому применению и разработал систему, в которой в каждом из 9 энеатипов есть по три подтипа. Получается всего 27 психологических типов. И они все в какой-то степени напоминают известные основные грехи в христианском учении: зависть, гордыня, гнев, тщеславие, похоть. Любой, кто живет в этом мире, с ними сталкивался так или иначе.
— Ну, это основа человеческая.
— Да, основа или основные его проблемы. Алчность, лень или трусость тоже среди этих 9 великих разрушительных факторов отрицательных эмоций.
— И как они влияют на нашу жизнь?
— Это как если у каждого человека есть своя форма решать жизненные проблемы, своя манера поведения. Так, один ребенок стучит ножками от гнева, когда не получает то, что хочет. Другой плачет, чтобы на него обратили внимание, третий не настаивает, отступает, четвертый хочет заработать хорошие отметки и чтобы его похвалили, чтобы в конце концов тоже получить то, что хочет. У каждого свой стиль. И если бы у нас у всех были развиты все эти грехи, было бы как если их и нет вовсе, потому что мы были бы свободны выбирать свое поведение в зависимости от ситуации.
— То есть у каждого какой-то тип превалирует?
— Да.
— И как понять, какой?
— Ну, очень сложно самому познать себя так глубоко, чтобы это понять. Для этого лучше всего прибегнуть к помощи извне, обратиться к специалистам, которые способны распознавать эти типы и поставить своеобразный диагноз. Но, к сожалению, здесь много шарлатанов.
— Как же распознать их?
— Сложно. Уровень профессионализма разный, это как в искусстве, где присутствует элемент интуиции, артистизма, таланта. Не все, кто поступает в консерваторию, потом смогут давать концерты и собирать зрителей. Здесь необходим талант и нужна практика. Университеты могут дать только теорию, чистую науку. Очень сложно ответить на ваш вопрос. Я иногда говорю, что поиск своего психотерапевта — это как в браке: если вы искренни в своем желании, если вы на правильном пути, вы найдете качественную помощь. Искренность искателя будет компенсирована. Каждый находит то, чего достоин.
— Вы уже достигли возраста мудрости. Вам удалось познать себя до конца, понять себя?
— Думаю, что да. Я уже давно не пытаюсь себя понять, я теперь пытаюсь избавиться от того, что я о себе знаю. Это не делается быстро, жизнь продолжает быть работой, я продолжаю самосовершенствоваться и не могу сказать, что прошел до конца этот путь. Но я дошел до этапа плодотворности, внутренней полноты, состояния счастья, ощущения, что я не зря живу, что делаю что-то, что имеет смысл, и что каждый раз я делаю это лучше и лучше. И последние результаты лучше предыдущих.
— То есть вы счастливы?
— Да, я могу сказать, что я счастливый человек.
— Так, познав себя, вы узнали, какой энеатип ваш?
— Жадность, отсутствие великодушия, щедрости. В молодости я не хотел ничего давать, я только брал сам, я был слишком сосредоточен на себе самом, я не хотел, чтобы у меня отнимали энергию, время. Я и сейчас очень ревностно отношусь к своему времени, но я научился многое давать. И я вижу себя окруженным благодарными людьми и даже иногда ощущаю себя Санта Клаусом! Так что я сильно изменился. В юности я даже говорить не мог, так был скуп на слова. Для меня было мучением давать уроки. Но когда я начал познавать самого себя и начал использовать в своих лекциях не только то, что вычитал в книгах, но и то, что нашел в глубине своей души, я изменился.
— А почему вы решили изучать медицину?
— Во многом случайно. Я в юности очень интересовался химией, наукой вообще, но в Чили негде было учиться химии и физике. И я поступил на медицину. Я думал, что в научной правде я смогу найти удовлетворение, познать секрет жизни, ее смысл. Но когда я узнал, что такое наука, я понял, что там я не найду смысл жизни. Но в это время я увлекся философией и психоанализом и переориентировался на психиатра. Я увлекся Юнгом, он стал мостом, который привел меня медицину. Потом я почувствовал, что что-то во мне было не так. В 25-26 лет я вдруг стал ощущать страшный гнев по отношению к своей матери. И мне это не нравилось. Мне это казалось несправедливым, ведь она так любила меня. Потом я понял, в чем причины.
— И в чем?
— Она очень сильно надо мной довлела, а я этого не замечал. Я боялся ее, я должен был просить у нее разрешения на всё. И мне это казалось нормальным, но у меня не было перспектив. Мой внутренний ребенок был задавлен, но я этого не замечал.
— Но ваш внутренний ребенок это знал.
— Да, но у меня с ним не было эмоционального контакта, он еще не проснулся. В тот момент я начал интересоваться психологией Фрейда.
— Мой следующий вопрос возник из произнесенной вами только что фразы. Так в чем же секрет жизни?
— Секрет жизни в том, чтобы жить. Нет секрета в жизни. Смысл жизни в ней самой, но когда мы ищем смысл жизни, это означает, что мы не живем. Мы роботизированы. Или мы живем лишь частью нас самих. Многие живут своей интеллектуальной частью, наше тело превратилось во вьючного животного, который тащит на себе все наши тяжести, все задачи, возлагаемые на нас. Наше тело – раб нашего разума. И эти две части человека живут, но живут в диссонансе. Часто мы этого не замечаем, это погребено, спрятано, закрыто. Но есть люди, которые как бы просыпаются, говорят себе: я несчастлив и начинают искать смысл жизни. Это трудный поиск, потому что это как если бы вы жили в одной комнате и не знали бы о существовании кухни, ванной комнаты или подвала… У нас как бы три мозга в одном, три мозговых центра: интеллектуальный, эмоциональный и интуитивный. Но мы пытаемся жить головой, как если бы внутри нас был контрольный пункт, который завладел нашим телом и не отдает его нашему внутреннему животному, который мудрее.
— И как разбудить это внутренне животное?
— В этом-то все и дело. Через самопознание, взгляд внутрь себя. Жить в этом мире, который требует от нас все больше и больше, где мы порабощены работой, сложно внутреннему ребенку, которому слишком рано начинают указывать, что нужно делать. У него не хватает внутреннего спокойствия, нормального ритма времени. Поэтому для начала нужно установить контакт с самим собой, спросить себя, что ты чувствуешь. Есть такая практика: с каждым дыханием задавать себе вопрос: как дела? Что я чувствую? Что со мной происходит? Это осознание присутствия. Но не только осознание присутствия, существования вещей, слов, но и эмоциональное осознание присутствия. И телесное тоже. Это помогает ощущать детали, помогает разбудить внутреннего животного, внутреннего ребенка и начинать давать ему то, что он просит.
— А этого можно достичь с помощью каких-то упражнений?
— Скорее, с помощью медитации, тишины, ничегонеделания. Тишина и внутреннее внимание, поскольку действие – уже делание чего-то, оно нас вынимает из нас самих. Неделание – сильное упражнение. В жизни все – это делать, делать, делать, чтобы прийти к какой-то цели или ответить на какое-то требование. А бесплатное в жизни мы теряем. Когда мы рождаемся, еще когда мы в чреве матери, мы счастливы, потому что жизнь была бесплатной, подарком. Как только мы рождаемся, мы начинаем платить. И эту неспособность ничего не делать, быть спокойным, неподвижным, одиноким, но при этом не скучать с самим собой мы растеряли. Из-за этого мы мешаем друг другу, лезем в жизнь и в душу друг друга, начинаем осуждать, критиковать, наполняемся никчемными желаниями. Так что ничегонеделание – очень очищающее упражнение. Мы не ощущаем, что мы есть, а через тишину и бездействие мы вновь это ощущение приобретаем. Мы есть – и это самое важное.
