Наталия Григорьева
Премьера спектакля "Медея" состоялась в "Гоголь-центре" — пьесу Еврипида поставил на Малой сцене латышский режиссер Владислав Наставшев, соединив человеческую любовную драму с высокой трагедией о возмездии.
Полутемный зал заполнен дымом, в котором проступает силуэт сидящей на стуле женщины – ее очертания выделяются на фоне белого задника и белой сцены-куба. Пока притихнувшие зрители рассаживаются по своим местам, она безмолвно смотрит перед собой – на пустой стул напротив, поднимая и опуская голову. Через несколько мгновений ее лицо искажает гримаса безмолвного крика, звучит музыка – высокие детские голоса поют положенные на музыку самого Наставшева стихи Бродского из "Медеи", пересказывая историю колхидской царевны-волшебницы, полюбившей аргонавта Ясона, но преданной мужем, возжелавшим коринфского трона.
Эта мифологическая история и правда стара как мир, а мировой театр повидал немало "Медей", от моноспектаклей до масштабных костюмных постановок. Наставшев выбрал золотую середину: в его камерном спектакле почти отсутствуют декорации, количество действующих лиц сведено к минимуму, но зато не обходится без хора – обязательного элемента любой древнегреческой трагедии. Завязка – и путешествие за Золотым руном, и встреча Медеи и Ясона, и рождение их детей, и даже супружеская измена — вынесена за скобки, ее и пересказывают звучащие за сценой и на подмостках голоса двух мальчиков (Елисей Бочаров и Артемий Шаров), одновременно рассказчиков и сыновей, которым предстоит стать орудием мести.
Вступление разбито на короткие эпизоды, отделенные один от другого кинематографическими затемнениями: Медея в исполнении Гуны Зарини корчится на сцене, обращаясь к невидимым собеседникам – ее внутренняя боль обретает здесь почти акробатическое воплощение. Подобные экзерсисы присутствуют во всех спектаклях Наставшева: в показанной год назад на "Платформе" постановке "Мальчики пахнут апельсинами" герои забирались на шаткий шкаф, в "Митиной любви", первой премьере режиссера на сцене "Гоголь-центра", — зависали на утыканной металлическими штырями стене, в последующем "Страхе" — взбирались на пирамиду из пластиковых кресел. На этот раз в их распоряжении лишь два стула да собственные тела – декорации здесь скорее световые. Но, оказывается, что и такими минимальными средствами можно создать ощущение предельного физического и эмоционального напряжения – усаживаясь с ногами на стул, прячась под него, балансируя на нем на самом краю сцены, Медея словно мается, брошенная всеми и готовая броситься в пропасть.
Но на смену этому ощущению отчаянного бессилия первой части спектакля приходит вдруг осознание всей мощи этой женщины, стоит появиться на сцене ее обидчикам — второй стул поочередно занимают то царь Креонт (Вячеслав Гилинов), то Ясон (Михаил Тройник), объясняющие Медее, что измена была вынужденной – брак по расчету обеспечит безбедное будущее ее детям – и предлагающие ей уйти по-хорошему оттуда, где ей больше нет места. Она отвечает криком – уже не безмолвным – и делом. Медея Наставшего – волшебница в прямом смысле этого слова, а значащееся в программке спектакля предупреждение о "неожиданных звуковых эффектах" вполне уместно. Креонт от ее взгляда замирает будто парализованный, Вестник (Александр Горчилин), передающий послание флажками, не может управлять собственными руками, Ясон падает навзничь, стоит ей взмахнуть головой, искры и впрямь летят во все стороны – неведомая, демоническая сила сбрасывает с потолка тяжелые прожекторы, которые со стуком ударяются об пол в полуметре от сидящих в первом ряду зрителей.
Но даже с учетом всех "фокусов" и почти иллюзионистских трюков, призванных наглядно продемонстрировать противостояние сверхчеловека и простых людей, история о мужской измене и мести обиженной женщины, понятная во все времена, так и грозится остаться любовной драмой. И еще одним спектаклем Наставшева о невозможной – в силу низменных человеческих страстей и страхов – любви. "Медея" и об этом тоже, но для того, чтобы перевести конфликт спектакля из горизонтальной плоскости людских отношений в вертикальную плоскость отношений с высшими силами, характеризующую конфликт любой трагедии, недостаточно экстрасенсорных способностей. Убийство детей, показанное с холодной простотой, рождает ситуацию, решение которой уже не во власти простых смертных. Свет на сцене меняется с белого на почти кроваво-красный, герои – Ясон и Медея – садятся не напротив друг друга, а рядом, лицом к залу. Их разговор отныне не будет диалогом двоих, а станет молитвой, обращенной наверх. Никто не заговорит более и о земном суде — убитый горем отец-Ясон требует у богов покарать Медею, мать, лишившую жизни собственных сыновей. А она в ответ смеется: "Кто слышит тебя из богов? Ты – клятвопреступник".
