Автор: Глеб Морев
Вторая половина 1980-х годов – после объявления М.С. Горбачевым в феврале 1986 года политики "гласности", возвращения из горьковской ссылки академика А.Д. Сахарова в декабре 1986 года и освобождения политзаключенных зимой-весной 1987 года – отмечена резким ростом количества общественно-политических изданий в СССР. По условиям того времени, до выхода нового Закона о печати в 1990 году и фактической отмены цензуры, большинство из них были "неофициальными", относившимися к так называемому Самиздату, широко распространившемуся в СССР с начала 1970-х годов. Количество самиздатских журналов и газет к 1990 году исчислялось сотнями, они издавались по всей стране, во всех советских республиках. Первыми и самыми заметными медиа в этой нише стали московские издания, основанные в 1987 году, – журнал "Гласность" под редакцией Сергея Григорьянца и газета "Экспресс-Хроника" под редакцией Александра Подрабинека.
Сергей Григорьянц (1941, Киев) – журналист, литературовед, коллекционер. В 1975-1981 и в 1983-1987 годах находился в заключении за антисоветскую деятельность. Председатель правозащитного фонда "Гласность".
Живет в Москве. В 1987-1990 годах – главный редактор независимого журнала "Гласность".
Общественно-политический журнал "Гласность". Справка >>
- До "Гласности", до 1987 года, в советском правозащитном движении был, насколько я понимаю, один опыт, близкий к современному пониманию медиа, — это "Хроника текущих событий". Не альманах, не сборник, а периодическое, регулярно обновляемое медиа.
— Был редактируемый мной, такого же порядка, как "Хроника текущих событий", но не столь деятельный и не столь известный "Бюллетень В". Без него и "Гласности" не было бы, за него я был арестован.
"Бюллетень В" был основан Иваном Ковалевым году в 1979-80-м. Нужно понимать, что "Хроника текущих событий" в последние годы хроникой уже не была. Там бывали годы, когда выходило два номера в год. Я освободился после первого срока (1975-80-е годы) и сразу встретился с Юрой Шихановичем. Юра, кроме всего, был опекуном нашей семьи со стороны Солженицынского фонда. Я спросил Юру, что сделать для "Хроники", на что он мне сказал: "Вы хотя бы пару месяцев погуляйте". Я не имел права жить в Москве и жил в Боровске, когда узнал, что бюллетень тоже прикрывают, потому что Володя Тольц уезжает и некому его редактировать.
- А как расшифровывается "Бюллетень В"?
— Не знаю. Это название дал Иван. Может быть, это шло от "Вестей из СССР", который издавал Кронид [Любарский]. Я подумал и через несколько дней объявил, что я буду редактировать бюллетень, но его структура будет изменена. Человек семь собирали материалы для "Бюллетеня В", все они готовы работать и дальше. Это были Ася Лащивер, математик Лена Кулинская, Кирилл Попов, Таня [Трусова] и Федя [Кизилов], ну, периодически бывали и другие люди, но главная информация шла от них. Это была середина 1982 года, уже ничего не оставалось, "Хронику" Юра выпускал редко. Елена Георгиевна [Боннэр] вынуждена была прекратить работу Хельсинкской группы, потому что ею пользовались люди для того, чтобы в виде политических эмигрантов уехать на Запад. В результате даже документы Хельсинкской группы перестали издаваться, то есть ничего, кроме "Бюллетеня В", не существовало.
Поэтому я сделал то, что противоречило диссидентским традициям, и ввел некую форму конспирации. Предыдущий муж Лены Кулинской, Володя, у которого никогда не было никаких проблем с КГБ, был выбран в качестве курьера. Раз в 10 дней он объезжал всех сотрудников, собирал у них материалы и привозил мне. Я их редактировал, переписывал, и у меня был человек, который перепечатывал бюллетень на машинке в Боровске, но который не знал остальных. И действительно, "Бюллетень В" в КГБ попадал, но там долго не знали, кто за ним стоит.
Я был арестован через год, в 1983 году. Но когда был выпущен в 1987 году, в Москве была готовая редакция. Было ясно, что в новых условиях роль СМИ возрастает, становятся важными, кроме правозащитных, вопросы экономики, реформирование политической системы, то есть нужен другой тип издания. С этого и начался журнал "Гласность".
Уже в июне 1987 года, 3 июня, по-моему, была пресс-конференция, на которой журналистам был роздан первый номер. Конечно, это была "гласность" не Горбачева, а Александра Второго, и все было совершенно открыто.
Когда я, наконец, приехал в Москву, меня тут же прописали, хотя у меня даже военный билет был потерян. И оказалось, что именно на мне сосредоточилось все внимание мировых СМИ в связи с освобождением политзаключенных. С одной стороны, Билл Келлер дал разворот в "Нью-Йорк Таймс" обо мне, Рейган просил за меня Горбачева в Рейкьявике и Сахаров назвал меня в числе 10 человек, которых он просит освободить из тюрем. Наверное, это имело значение. Плюс к этому я всячески показывал свое миролюбие. Это была совершенно невероятная реклама: "Ньюсвик" каждый месяц печатал мои фотографии, с семьей, без семьи, по 10 машин стояли каждый день у двери. И в этих условиях, как бы они ни относились к публичности журнала "Гласность", тут уж меня арестовать было невозможно…
Первый номер "Гласности" открывался статьей Андрея Дмитриевича [Сахарова], которого обманули – обещали напечатать в "Литературной газете" и не напечатали.
Эффективность "Гласности" проявилась еще до выхода первого номера. В нем была заметка о разгоне художников-пацифистов на Гоголевском бульваре. Но уже за два дня до пресс-конференции ответственный за разгон полковник милиции был уволен. То есть журнал "Гласность" сразу стал необычайно эффективным. Меня пригласил к себе [председатель Госпечати CCCP Михаил] Ненашев и сказал: "Зачем вам издавать журнал? Вы можете печататься в любом органе печати Советского Союза". Я сказал, что, во-первых, в журнале "Гласность" не я один, а во-вторых, в Советском Союзе закона о печати нет, и первый номер уже вышел, и второй выйдет.
- Какова была материально-техническая база издания? С какого тиража оно начиналось?
— Начиналось это с тиража 30 экземпляров, первый номер был машинописный и еще был похож на "Бюллетень В", поэтому его продолжали во всех ругательных статьях называть бюллетенем. Становилось ясно, что журнал надо делать совсем другим. Тогда это был информационный бюллетень, здесь же нужны были уже и аналитические статьи, и какие-то прогностические, и надо было думать не только о нарушениях прав человека, но и об экономике…
- То есть это фактически модель современного аналитического еженедельника.
— Да. В конечном счете "Гласность" превратилась в ежемесячник на 400 страниц, где печатался Милован Джилас, куда Михаил Восленский дал дополнительную главу к "Номенклатуре", где печатался в каждом номере [Григорий] Померанц, где печатались Ален Безансон, Михаил Геллер, [Абдурахман] Авторханов… В общем, это был серьезный журнал.
- Как была устроена тогда связь с авторами?
— Европейские авторы, конечно, передавали или пересылали статьи мне, но журнал был весьма эффективен в своих внутрисоветских материалах. Дело дошло до того, что к нам начала присылать людей Генеральная прокуратура. Скажем, обычный пример. Приходит бабка из маленького русского городка. Ее дом понравился секретарше председателя райсовета, и она так или иначе бабку выкидывает из этого дома и заселяется туда сама. Несчастная бабка идет к председателю райисполкома, сами понимаете, что он ей говорит, она идет в районную газету, в прокуратуру и в райком партии, а они все пьют водку вместе и в упор ее не видят. Если бабка очень активная, она едет в область, обходит все начальство, все начальство ее посылает, дает невразумительные ответы, и главное – все ее ненавидят. Ее не сажают в психушку, слава богу. И она приезжает в Генеральную прокуратуру в конце концов, сидит там на приеме, и нормальный мужик, который все понимает, посмотрел бумажки, которые бабки принесла, но создавать группу Генпрокуратуры, чтобы разбираться с секретарем обкома, со всем начальством в городе и области он не может. И он говорит: "Знаете, лучше пойдите в "Гласность", у них другие методы". Она приходит к нам, мы пишем о ней статью. Затем к ней едет корреспондент "Комсомольской правды" проверять, в надежде нас поймать на лжи, потом едет корреспондент "Правды", потом едет специально уполномоченная группа… В общем, когда мы написали маленькую заметку о том, что травят отца Георгия Эдельштейна, к нему в Костромскую область, в деревню приехало семь проверяющих. Когда приезжают проверяющие из Москвы, сами понимаете, это к чему-то приводит. В результате все видят, что в публикациях "Гласности" есть смысл.
- Как распространялся журнал?
— Уже со второго номера Андрей Шилков, который в это время освободился из ссылки и был опорой "Гласности" во всех организационных делах, довольно быстро начал находить ксеропатов (так их тогда называли), то есть людей, которые имели доступ к ксероксам и которые печатали для дохода стихи Гумилева, Цветаевой, еще что-то, и они начинали печатать, скажем, 100 экземпляров для нас.
Отдельная история, ее тоже надо рассказать, была с формированием редакционной коллегии. Когда я задумал журнал, я решил, что это должен быть общий диссидентский журнал с разными направлениями, так же как "Хроника текущих событий" говорила о разных людях, как Фонд Солженицына помогал разным людям, как "Бюллетень В". И я решил собрать семь человек: отца Глеба Якунина, из еврейских активистов Виктора Браиловского, а также Сергея Адамовича Ковалева, Лару Богораз и Льва Тимофеева. Звал и Андрея Дмитриевича, но он сразу сказал: статьи я дам, на пресс-конференцию приду, но если я буду в редколлегии, все скажут, что это журнал Сахарова, а это не так. Все остальные согласились. Прошла неделя, мы собрались опять, и первым, заикаясь, отец Глеб сказал, что его вызвал к себе митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий и категорически сказал, чтобы тот не смел идти в "Гласность". А отца Глеба вернули тогда к служению. Все это свидетельствовало о том, что митрополит пользовался подслушкой и не стеснялся этого совершенно. Потом Виктор Браиловский сказал, что он посоветовался, и "наши" сказали, что нечего еврею лезть в русские дела. Я говорю: "А как же Толя Щаранский?" – "Пример Натана считается отрицательным". После этого Сергей Адамович сказал, что издание такого радикального журнала политзаключенными может повредить Горбачеву в его борьбе с реакционерами в руководстве партии, и он считает участие в таком журнале неправильным. Лара сказала: "Сережа – мой друг, как он сказал, так и я, куда веревочка, туда и ниточка". Оставался один Лев Тимофеев, но делать из него редколлегию было бессмысленно. Таким образом, редколлегии у нас не было.
- А редакция?
— Редактором был я, а с редакцией была отдельная проблема и очень серьезная. Диссидентская редакция "Бюллетеня В" была достаточна для первого номера, но была слишком непрофессиональна для серьезного журнала. Да к тому же Таня Трусова хотела преподавать, Лена Кулинская при первой возможности уехала за границу, а Кирилла Попова было невозможно заставить что-то написать. Но пришла Нина Петровна Лисовская, которая из принципиальных соображений считала неправильным поведение Сергея Адамовича и Лары. Она считала, что необходимо ясно показать связь "Гласности" и нового демократического движения со старым, и ее присутствие является таким показателем. Она была в "Гласности" от первого до последнего дня. Но ее одной было недостаточно. Было вполне очевидно, что для издания журнала нужны профессионалы, что одно дело – информационный диссидентский бюллетень, другое — полноценный общественный журнал. Все тогдашние либералы боялись просто со мной здороваться, при том, что я со всеми ними был знаком. Вася Селюнин единственный дал пару своих статей. Все остальные стали отворачиваться, обходить меня, если мы где-то встречались. И тут я понял, что единственный выход – это литературная, околобогемная среда. Вот почему я позвал Митю Волчека, который уже издавал "Митин журнал", Андрея Бабицкого, еще человек пять.
Дмитрий Волчек о политическом самиздате и неподцензурной журналистике >>
Вскоре пришел Алексей Мясников, профессиональный журналист, который вернулся из тюрьмы, и главной опорой был знакомый мне по пермской зоне и вернувшийся из ссылки Андрей Шилков, он привел и Володю Ойвина. В общем, это уже была цивилизованная среда людей, которые понимают, что такое слово, как писать, как компонуется материал и так далее.
- Но ведь процесс получения и распространения информации связан с техническими вещами: телефон, телефакс, компьютеры… Как в этом смысле обходился журнал, который не имеет бюджета, не имеет государственной поддержки?
— Во-первых, я, понимая, что этим людям надо на что-то жить, ввел зарплату, тоже впервые в диссидентском движении. Она не была велика, но она была. Деньги сначала были мои личные. Норвежская газета Morgenbladet предложила мне быть ее корреспондентом в Москве. Это была такая высоколобая, профессорская, интеллигентная газета. [Андрей] Синявский предложил: "Синтаксис" будет перепечатывать в Париже избранные материалы.
Но это мне было как-то не интересно. Позвонил Алик Гинзбург и предложил, чтобы "Русская мысль" давала все номера в качестве приложения полностью. И Наташа Горбаневская стала парижским редактором.
- В Париже выходил полный аналог издания?
— Да, как приложение к "Русской мысли". "Русская мысль" еще издавала "Гласность" в микроформате, чтобы можно было вкладывать в письма и присылать сюда, и еще в переводе на польский, на румынский, на венгерский, еще на какие-то языки.
- Довольно большие ресурсы.
— Да. В это время "Гласность" была центральным…
- …неофициальным источником информации, как бы сейчас сказали, информационным агентством.
— Потом было и агентство, но это было больше, чем источник информации. Это еще было одним из важнейших знаков перемен в России. Вы говорите о разных видах перепечаток, их было бесконечное количество, и на армянский переводили, и на литовский … При этом надо помнить, что основной московский тираж был 100 экземпляров. Нина Петровна всех своих старых знакомых по солженицынскому фонду приводила, чтобы брошюровать и переплетать журнал.
- Вот готов тираж, вы его сброшюровали…
— После этого номера даются тем, кто сам распространяет, в свою очередь, в разных городах.
- А какая-то адресная рассылка была? Статусным либералам, чиновникам…
— Да. Чиновники сами получали, и больше того, выяснилось, что они сами печатали для себя. Егор Яковлев однажды мне рассказал, как, придя к Александру Николаевичу Яковлеву, он его спросил о журнале "Гласность", а тот с отвращением ему сказал: "Не знаю, что это такое…" А уходя, Егор увидел на столе Яковлева два номера "Гласности", явно напечатанные в ЦКовской типографии.
Материалы "Гласности" в разных направлениях оказывались необычайно эффективными. А потом произошла уже забытая, да и тогда не вполне осознаваемая операция по уничтожению "Гласности" — самая крупная из подобных операций управления "А" КГБ СССР, это Управление активных мероприятий.
Где-то в ноябре 1987 года, в 13-м номере мы напечатали два очень серьезных материала. Один из них — докладные записки полковника КГБ Плеханова, начальника Управления по делам религий в ЦК, о своих беседах с митрополитом Крутицким и Коломенским Пименом (Извековым), будущим патриархом, и митрополитом Таллинским и Ленинградским Алексием, тоже будущим патриархом. В общем, каждый из них занимался совершенно откровенными доносами друг на друга и на многих митрополитов РПЦ.
- А как вы получили эти материалы?
— На самом деле из-за этих материалов как раз и отсидел 7 лет отец Глеб. Причем его были готовы выпустить, если он скажет, у кого он их взял. Но он предпочел на сделку не идти и свои 7 лет отсидел. Мы опубликовали большую подборку, Зоя Крахмальникова к этим запискам написала предисловие, хотя попросила не ставить ее фамилию, потому что это все-таки 1987 год, скандальность чудовищная. Там еще были биографические справки Плеханова в ЦК о его собеседниках. И о патриархе Пимене он пишет, что это бывший лейтенант советской армии, в 1942 году дезертировал, прятался в лесах и так далее. С одной стороны, в журнале такой материал. С другой стороны, статья Селюнина, где он пишет о перестройке с ускорением и что ни к чему, кроме катастрофы, эта перестройка привести не может. Селюнин был тогда штатный обозреватель "Известий". И он единственный, кто не боялся. Причем я статью Селюнина дал еще и в Morgenbladet вместе со своей статьей. А премьер-министр [Николай] Рыжков в это время ездил по Скандинавии и всем объяснял, что вот-вот Советский Союз всех перегонит, поскольку у нас перестройка, и США останутся далеко позади. На пресс-конференции в Стокгольме ему задают вопрос: "Вы так говорите, а влиятельный русский журнал…". А "Гласность" была очень влиятельным журналом тогда, было и американское издание с большим тиражом, и на французском выходила "Гласность". И вот известный экономист Селюнин пишет, что ни к чему, кроме катастрофы, это привести не может. Как рассказывали, Рыжков тут же позвонил [Николаю] Талызину, который был председателем Госплана, и потребовал, чтобы статья Селюнина была немедленно опровергнута. Талызин позвал к себе начальников управлений и дал им на это три дня. Через три дня они ему сказали, что статью Селюнина опровергнуть нельзя. Василий Илларионович считал, что разгром "Гласности" и был следствием именно этой истории.
Я узнал об этом гораздо позже, когда мы начали проводить конференции "Вчера. Сегодня. Завтра", в которых участвовал бывший прокурор Москвы по надзору за следствием в органах КГБ Голубев. Так вот, он мне рассказал, как к нему пришли сотрудники КГБ и потребовали, чтобы против меня было возбуждено обвинение по статье о "клевете на советский государственный и общественный строй". Но уже был конец 1987 года, и Голубев их спросил: "Вы опровергнуть, что Пимен был дезертиром, можете?". Они на него посмотрели и сказали: "Кто же такие вещи опровергает?" И он им отказал. А через полгода его уволили. Судя по тому, что произошло дальше, видимо, все началось еще до поездки Рыжкова. В начале марта была напечатана большая статья в "Литературной газете", а в "Труде" и других газетах мелкие о том, что "Гласность" издается на деньги ЦРУ. Это поставило меня в довольно глупое положение: я агент ЦРУ, но при этом продолжаю ходить по улицам и продолжаю издавать журнал.
- А было ли это правдой?
— Нет, это было абсолютной ложью! Никогда ни одной копейки мы не получали от ЦРУ, ни тогда, ни потом. В советской печати были ссылки на статью в американском журнале The Nation, где косвенно было сказано, что вот есть хороший журнал и как жалко, что ЦРУ портит его репутацию.
- Но издание журнала, содержание редакции требовало денег.
— В это время почти не было ни особых расходов, ни каких-либо посторонних источников средств. Единственный раз Джордж Сорос, который в 87-м году уже хотел создать свой фонд в Москве и даже назвать его "Гласность", а мне предложил быть его распорядителем, немного нам помог. Я в тот год еще не понимал, что такое фонд (ведь за пять месяцев до этого еще был в тюрьме), не знал, соглашаться или нет, но, как выяснилось, от меня ничто не зависело. Мы с ним шли по набережной возле гостиницы "Украина", перед нами выскочил какой-то субъект, нас сфотографировал, а потом один из замов председателя Совета министров СССР показал Соросу фотографию, где мы вместе, и сказал, что "если у вас будут такие распорядители, то у вас и в Венгрии фонда не будет". Напомню, это был 1987 год. В результате Сорос оставил нам какие-то сравнительно небольшие деньги и очень хороший компьютер, который купил, "Тошибу".
- Просто наличные оставил?
— Да. Но это мелкие деньги были. Тогда издание и не требовало больших денег. Надо было купить бумагу, зарплаты сотрудников были маленькие. Хотя журнал не продавался, его издание не было коммерческим, но мои гонорары из Morgenbladet вполне все покрывали. А со второй половины 89-го года, когда меня выпустили для получения "Золотого пера свободы", к ним прибавились гонорары за публикации и выступления за границей.
- То есть ЦРУ не финансировало журнал?
— Нет. Выяснилось, что гэбист Иона Андронов, который написал статью в "Литературной газете", организовал и публикацию в The Nation. Подписавшие статью Кевин Кугэн и Катрина ван ден Хевел потом извинялись передо мной, объясняли, что их обманул Андронов. Кугэн даже написал письмо в "Литературную газету" с протестом. Для операций КГБ было естественно, что статья из The Nation была напечатана в газете "Република" в Дании и еще в двух десятках просоветских изданий в разных странах. Но в Дании через какое-то время начался судебный процесс, потому что на эту газету давал деньги КГБ — сбежавший из СССР [Олег] Гордиевский рассказал в интервью, как он редактору "Република" передавал деньги, полученные от Михаила Любимова, который был в то время там резидентом. А в Дании запрещено издавать средства массовой информации на иностранные деньги. И начался судебный процесс. Но по ходу дела выяснилось, что эту статью со ссылкой на журнал The Nation они опубликовали раньше, чем вышел журнал The Nation.
Потом в Нью-Йорке начали издавать газету "Гласность" на английском, в Дании опять-таки начали издавать глянцевый журнал "Гласность", и в Москве появилась газета "Гласность".
- То есть происходило размывание бренда.
— Да. Чтобы показать, что вообще "Гласность" есть, ничего с ней не произошло и к тому же использовать в интересах КГБ доверие к нашему журналу. С Morgenbladet тоже произошла непростая история: вдруг банки ей отказали в кредите. Не очень доходная, тем не менее влиятельная профессорская газета оказалась на грани банкротства, и тогда появился спаситель, который согласился ее финансировать, но только если она изменит свой характер и станет нормальной "желтой" газетой. Вся редакция ушла в отставку, естественно, вместе со мной. А мы лишились и моих гонораров, и возможности еще одной зарубежной публикации, впрочем, полные американское и французское издания сохранялись.
А потом было 9 мая 1988 года. У нас в это время уже была дача в Кратово, где была редакция, и как раз Валерия Новодворская в этот день попросила у меня разрешения провести там учредительное собрание Демсоюза. Я довольно плохо к этому начинанию относился, сотрудником Новодворской в то время был [Владимир] Жириновский. Вступать в эту компанию я не мог, но это была оппозиционная партия, и я Лере разрешил провести собрание у нас в редакции. Накануне мы вчетвером там ночевали – я, Алексей Мананников, который к тому времени тоже вошел в редакцию, Юра Скубко, не помню, кто был четвертый. В 9 часов утра дача оказалась окружена милицией, два милиционера тащили на руках 90-летнюю старуху… Мы подписали договор аренды с ее дочерью, у которой были все права, а эта несчастная старуха 4 года лежала в постели, не вставая, они ее подняли и заставили сказать, что она владелица и не знает, кто мы такие. Я попытался ей что-то объяснять, меня тут же арестовали. Через час состоялся суд и за три минуты меня осудили за "хулиганство", судью подняли с кровати в праздничный день. Передача об этом по радио и статейка в "За рубежом" появились раньше, чем все это произошло. Я просидел 7 суток, меня многочисленные визитеры уговаривали уехать из СССР. Но самым страшным в этом разгроме было то, о чем мы не говорили никогда. В этот же день был убит наш печатник. Он работал в каком-то научно-исследовательском институте, якобы пошел купаться — была очень холодная весна и температура воды была 9 градусов, но тело его было найдено в пруду. Это было первое убийство человека, сотрудничавшего с "Гласностью". Его помощнику сказали: "Если хочешь быть жив, пошел вон отсюда". Мы узнали об этом только недели через две. Редакция была полностью разгромлена.
В общем, все, что я вам рассказал, была одна гигантская операция управления "А" КГБ СССР: создание трех новых органов печати, размещение в американском журнале статьи, десятки публикаций в советской и зарубежной прессе, разорение норвежской газеты Morgenbladet, убийство печатника, разгром нашей редакции. Вероятно, самая крупная из подобных операций КГБ.
В результате у нас пропало два номера, 19-й и 20-й, потому что в редакции находились их тиражи полностью и все материалы к ним. Восстановить их так и не удалось. У нас была гигантская библиотека самиздатовских журналов. После "Гласности" хлынул по всей стране поток разнообразных журналов и газет, не только политических, но и экономических, культурологических, и, пожалуй, только нам их все присылали. Вся коллекция пропала. А ведь это и было единственное время свободы печати в многовековой истории России (от 1987 до 1991 года), и началось оно, конечно, с "Гласности".
- И редакция оправилась после этого разгрома?
— У нас в то время уже было создано информационное агентство, название его предложил Алик Гинзбург – "Ежедневная гласность". Каждый день или два раза в день мы давали сводку новостей. У нас была фантастическая корреспондентская сеть, все, кто приходил в журнал, становились нашими корреспондентами – человек 500 по всей России. Нас ни разу не удалось поймать, хотя нам постоянно подбрасывали дезинформацию, ведь в некоторых городах у нас было по 5-6 корреспондентов. Иногда дезинформация попадала к Андрею Дмитриевичу, и его потом ругали. Саша Подрабинек ее печатал, только нам ни разу не удалось ее всучить. Агентство возникло перед разгромом, в апреле… а может быть, сразу же после восстановления журнала, я точно не помню. В общем, в 1988 году.
Александр Подрабинек о советской власти и "Экспресс-Хронике" >>
История с разгромом "Гласности" привела к еще большей известности журнала. В день разгрома Билл Келлер, потом главный редактор "Нью-Йорк Таймс", а тогда корреспондент в Москве, позвонил как раз нам в редакцию на дачу. Меня в это время уже хватали, "избивающего старушку", но Юра Скубко успел сказать, что нас громят. То есть скрыть и замаскировать разгром "Гласности" не удалось. В январе 1989 года Международная ассоциация издателей газет, объединяющая 95 процентов СМИ в мире, присудила мне "Золотое перо свободы". Другим кандидатом был Виталий Коротич — редактор "Огонька", но "Гласность" была известнее и популярнее.
- Чем было вызвано прекращение деятельности журнала "Гласность" и агентства?
— Агентство продолжало существовать еще много лет, а журнал прекратился формально благодаря Мите Волчеку и Андрею Бабицкому, которые, пока меня не было в Москве зимой 1989-90 года, выпустили свой журнал под названием "Через", тоненький такой, и радостно мне его показали. Там они писали вещи, прямо противоположные их же публикациям в "Гласности". Я счел, что такое разнообразие слишком велико, Андрея уволил, а Митя ушел вместе с ним, но суть была, на самом деле, не в их уходе. Это уже был 1990 год, и журнал надо было менять. До этого журнал был диссидентский, но к этому времени с его резко возросшим влиянием и известностью журнал надо было менять, теперь он мог иметь смысл лишь как международный журнал со своей особенной позицией, скорее даже идеологией. Волчек и Бабицкий уже не совсем подходили для такого журнала. "Гласность" была последовательным противником и Горбачева, и его перестройки. И к Ельцину, со всем его очень подозрительным популизмом, которого демократы тогда усиленно поддерживали, мы относились не лучше. Надо было формировать практически новый журнал, который к тому же стоил бы все дороже, потому что рос его объем. Создать обновленную редакцию высокого класса я мог — в 1990 году это было не так сложно, тем более что большая часть редакции осталась. Возможностей в это время было очень много, Руперт Мердок пригласил меня в Лондон и предложил редактировать его газету в Москве, но я отказался, не желая от кого-то зависеть. "Радио Франс Интернасиональ" заключила с "Гласностью" договор о создании совместной радиостанции в России, но здесь я, конечно, не смог получить частот.
Людей, желающих работать в "Гласности", тоже было очень много, но нужна была новая концепция. Только осенью 90-го года я стал говорить в своих выступлениях, что к власти в СССР и России идет КГБ. До этого восемь или девять месяцев новой позиции, нового понимания того, что происходило в России у "Гласности" по-настоящему не было. Соответственно, не могло быть и нужного для нее штата сотрудников. Одно дело – одиночные статьи Геллера, Безансона, Восленского, Померанца, у которых, собственно, тоже не было ясного понимания будущего страны, и совершенно другое дело – журнал, основанный на этом, новом для меня и для демократического движения в России, понимании.
