Анна Банасюкевич, специально для проекта Weekend РИА Новости
На нынешнем Чеховском фестивале явный крен в сторону хореографии и пластического театра - всего спектаклей в международной программе немного, и большая часть из них это именно синтетическое искусство на стыке соседствующих областей или просто танец. Синтез искусств, наблюдающийся в современном европейском (и, видимо, не только европейском) искусстве, - налицо. Подавляющая часть спектаклей, приезжающих на многочисленные московские и питерские фестивали, тому подтверждение. Но интересна тенденция: многие режиссеры, похоже, не верят в слово и предпочитают взаимодействовать с реальностью и внутренним миром человека посредством движения. Собственно, и историю можно рассказать по-разному. Конечно, обобщения опасны и в мире много другого, не менее актуального театра, но срез Чеховского - таков.
Укуси меня нежно: "Спящая красавица" в версии Мэтью Боурна
Глава хореографической компании "Нью эдвенчерз продакшн", празднующей свое двадцатипятилетие, завсегдатай Чеховского фестиваля британский режиссер Мэтью Боурн привез "Спящую красавицу" - вольную интерпретацию балета Чайковского. Это третье обращение британца к музыке Чайковского и финальная часть трилогии - "Спящей красавице" предшествовало "Лебединое озеро" и "Щелкунчик". Боурну свойственна беспредельная свобода по отношению к сюжету и к самому понятию балетного искусства. Специалисты часто свидетельствуют о простоте хореографии и о нетрадиционном обращении с оригинальной музыкой. Впрочем, в данном случае, в тексте, напечатанном в программке, английский режиссер выразил надежду, что великий русский композитор простит ему небольшие вольности. Специалистов можно понять, но, тем не менее, Боурну невозможно отказать в умении рассказывать истории, в блестящей фантазии, оригинальном чувстве юмора, в способности творить на сцене свой собственный волшебный мир, который, впрочем, в гораздо большей степени связан с днем сегодняшним, чем классический балет. И дело не только, например, в современных костюмах. Боурн взаимодействует с культурными стереотипами, с историческими мифами и, как это было в "Портрете Дориана Грея" и как это отчасти происходит в "Спящей красавице", с маскультом.
![](http://weekend.ria.ru/images/82736/09/827360999.jpg?101)
Сцена из спектакля "Спящая красавица" Мэтью Боурна
Боурн изрядно переработал сюжет - Аврора не родная, а приемная дочь царской четы, ее они выпросили у темной феи Карабос (в спектакле ее играет мужчина). Добрая фея, превращенная Боурном в Графа Сирень, оказывается заодно и вампиром. Стремясь помочь влюбленному в Аврору садовнику, граф эротично кусает его в шею, превращая в вампира. В самом финале счастливая пара - Лео и Аврора - в сопровождении сонма фей выходят на авансцену - за спиной у них маленькие крылышки, а между ними беленькая малышка. Настоящее семейство вампиров, сменившее реальный мир на сказку.
Весь готический антураж, окруживший классический сюжет, в спектакле Боурна воспринимается иронически - режиссер взаимодействует не столько с готическим романом и серьезной вампирической литературой, сколько со стереотипами массовой культуры. История "Спящей красавицы" тяготеет к пародии на "Сумерки" и прочие сентиментальные истории, эксплуатирующие тему вампиризма. Впрочем, по сравнению с "Лебединым озером", в "Спящей красавице" черного юмора гораздо меньше, а красоты и эмоций столько же - от этого спектакль кажется более эстрадным и массовым.
![](http://weekend.ria.ru/images/82736/12/827361249.jpg?45)
Сцена из спектакля "Спящая красавица" Мэтью Боурна
"Спящая красавица" Мэтью Боурна: готика и нездоровый сон >>
Боурн строго выдерживает структуру сказки - его история начинается со слов "давным-давно", а заканчивается традиционной фразой - "они жили долго и счастливо". Тем не менее, действие происходит не в абстрактную старину, а в педантично обозначенное время: Аврора рождается в 1890 году (так режиссер передает привет первой постановке балета Петипа), трагедия случается в 1911-м, в эдвардианскую эпоху с ее роскошью и оптимизмом, а пробуждение, соответственно, в 2011-м, и после антракта на сцену вываливается группа молодых туристов. Ребята в толстовках и кроссовках суетятся перед массивными дверями в сад, где, по легенде, спит царевна. На ажурных воротах висит строгая табличка "private propriety", девочки и мальчики беззаботно фотографируются на айфоны.
Как всегда у Боурна, на сцене невероятно красиво: тяжелая золотая ткань занавеси в богатом доме, массивная рама окна, в заколдованном лесу прямые стволы деревьев украшены бледными фонариками, а по земле клубится туман. Когда Лео появится здесь, то обнаружит множество женщин и мужчин, все они, как и его возлюбленная, порхают между деревьев с белыми повязками на глазах - это сомнамбулы, застрявшие между мирами.
Боурн позволяет себе в балете, что не позволяют другие - например, выводит на сцену маленькую куколку. Это маленькая непослушная Аврора, которая то ползает между ног суетящихся взрослых, то вдруг ловко полезет по портьере, то будет стучать ручкой по коридору в такт знаменитой музыке. Как всегда, в спектакле Мэтью Боурна много драматургии - его актеры отыгрывают в пластике эмоции, психологические особенности своих героев. Несколько сольных танцев фей у колыбельки маленькой Авроры совсем непохожи друг на друга - то плавные движения, то вдруг резкие, угловатые, парадоксальные па. Когда Аврора танцует свой первый танец со злым духом, кружащиеся рядом родители то и дело оглядываются на дочку, мать тянет к ней руки. Когда раздается гром, гости на свадьбе приходят в движение, и каждый делает что-то свое - кто-то открывает зонт, кто-то торопится укрыться под пледом. Балеты Боурна всегда очень эмоциональны, несмотря на всепроникающую иронию, и в "Спящей красавице" есть моменты, которые хочется вспоминать - например, судорожное отчаяние Авроры, вскидывающейся нервно перед столетним сном, стелящейся по сцене, хватающейся за ноги растерянных мужчин. Впрочем, в итоге больше всего впечатляет другое - то, что герои Боурна могут быть счастливы только в другом, ирреальном мире.
![](http://weekend.ria.ru/images/82736/16/827361680.jpg?854)
"Процесс" Кригенбурга: танец безысходности
Обилие текста Кафки в спектакле Андреаса Кригенбурга рифмуется с плотностью пластического рисунка, в котором существуют несколько актеров, раскидавших между собой текст Йозефа К. и других персонажей повести. Кригенбург придумал впечатляющую конструкцию, напоминающую человеческий глаз, - глубокий овальный проем, на дне которого деревянный помост, к нему прикреплены детали обстановки: в первом акте это несколько рабочих конторок, стулья и жесткая узкая кровать, на которой спит Йозеф К. Постепенно деревянный помост начнет двигаться, принимая горизонтальное положение, открывая пустоту позади себя. Помимо глаза, конструкция напоминает собой некую воронку, постепенно втягивающую в себя людей, всасывающую и сжимающую живое пространство вокруг себя. Собственно, содержание спектакля - это драматургия движений, драматургия существования одинаково одетых персонажей на этом сложном станке. Спектакль мучителен и вызывает головокружение, чувство потери ориентиров, деформации привычной системы координат.
![](http://weekend.ria.ru/images/82779/63/827796396.jpg?555)
Сцена из спектакля "Процесс"
Человек аккуратно приподнимается на кровати, оглядывается, пытается встать, но это не безопасно. Интересно наблюдать, как человеческое тело извивается между стульями, как перетекают люди с зыбкого пространства на твердь на авансцене.
Кригенбург одел актеров в одинаковые брючные костюмы, сделал им одинаковые прилизанные прически с пробором, наклеил усы - на мужчин и женщин. Йозеф К. раздроблен на множество маленьких, одинаковых, незаметных людей. Они перебрасывают друг другу реплики или повторяют друг за другом одно и тоже - и слова, и действия. Они ходят маленькой черной толпой - если речь о фотографии девушки, то все они приподнимают полу пиджака. Если Йозеф просто слушает, то каждый чуть нагибается вперед, а следующий ставит локоть ему на спину. За Йозефа читают и женщины, и мужчины - герой говорит то глуховато, то тонко, высоко. С одной стороны, за этой многоликой безликостью очевидна простая мысль об универсальности ситуации, в которой оказался человек, внезапно попавший под следствие. С другой стороны, эта плывучесть человеческой массы превращает спектакль в настоящий морок, фиксирующий уничтожение индивидуальности.
Во втором акте пластическая составляющая спектакля нарастает одновременно с уплотнением словесной массы - полностью воспроизведен монолог художника Титорелли о мнимых способах остановить процесс, монолог, в котором, во многом, сосредоточена безысходность текста. На вертикальном помосте в это время остались только несколько штырей, вокруг которых существуют люди, пытающиеся удержать равновесие. В какой-то момент эти медленно двигающиеся тела, пришпиленные штырями к плоскости, напоминают гусениц, собранных в коллекцию бездушного энтомолога.
Спектакль тянется мучительно, обнажая свое слабое место: грандиозная установка исчерпывает свои возможности по ходу спектакля и теряет свою новизну, а пластическая партитура, придуманная виртуозно и в тесной связи с драматургией, иногда слишком иллюстративна по отношению к плотному тексту.