Документалистика – это фиксирование жизни. Я лично сначала снимаю то, что меня трогает, не совсем еще понимая, как выстроится последующая история. И уже потом, когда я чувствую, что надо заканчивать снимать, я сажусь и думаю, что же из этого всего – моя история.
Мы сняли чудесный фильм, и я верю в то, что жизнь детей в интернате станет лучше, просто прямо сейчас все в Колычёво думают, что мы виноваты в ухудшении их жизни. Потому что чиновничья машина, к сожалению, так работает. Диск попал в руки человеку, который немедленно его отправил вице-премьеру Ольге Голодец, ответственной за сирот, она это посмотрела, и сразу же поехали комиссии в интернат. Насколько я знаю, они до сих пор не закончились, их до сих пор «потрошат», там навели идеальный порядок, детей два раза в день моют, у них забрали все, что не по ГОСТу, все подарки волонтеров, какие-то цветастые шарфы, прикольную одежду, планшеты, телефоны – все это у них забрали навсегда, я знаю, одежду частично сожгли. Т.е. есть у нас такое сиротское учреждение, у нас там такие, как положено, сироты, ни влево ни вправо, чтобы они вот так вот выглядели. Чтобы всю косметику они убрали, чтобы у них ничего этого не было, в общем, у детей наступил режим строгости. И они это отчетливо связывают с фильмом. Детям воспитатели внушают, которые сами фильм не видели, что вот приезжали журналисты, сняли фильм, а теперь всем плохо.
В нашей команде была девушка, которая много лет ездила туда волонтером, и поэтому у нее с детьми был и есть очень-очень близкий, доверительный контакт. Именно она задает им все эти вопросы, на которые они дают очень эмоциональные и искренние ответы.
У нас было два интервью одного мальчика, который в разное время говорит противоположные вещи. Мы потом вырезали этот кусок. Одно интервью он давал нам во дворе, а второе мы записывали в комнате, и так тихонечко раз – к стенке села воспитатель. Он говорил все ровно наоборот тому, что говорил до этого нам. У него сделалось стеклянное лицо, улыбка прилипла, мы его спрашиваем: «Ну как у тебя настроение? – Хорошее. – Ну что ты скажешь про свою жизнь в этом интернате? (А его недавно перевели из другого) – Здесь очень хорошо». Говорит, и глаза - как у ангела. Мы смонтировали эти интервью подряд. И было видно, что для того, чтобы выжить в этих условиях, адаптироваться к жизни в интернате, мальчик понимает, что нужно говорить при взрослых, что нельзя говорить, и говорит только то, что от него ждут.
В реальной жизни достаточно сложно отделить добро от зла, и, по большому счету, добро и зло отличаются только по плодам, как пишется в Библии. Соответственно, если только 10 процентов выпускников системы интернатов в России адаптируются к обычной жизни, а 90 процентов уходят куда-то вне: в тюрьму, спиваются, становятся наркоманами, кончают с собой, - значит, система – это зло. Если судить по плодам. Люди, которые работают с детьми, в основном не могут не любить детей, иначе бы они не работали на этом месте. Я точно знаю, что они любят детей. При этом совсем не значит, что то, что они делают – это добро. Они не делают сознательного зла, хотя я считаю, что люди, которые отправляют детей заведомо в психиатрическую больницу в 21-м веке, знают, что они не делают детям добра.
Почему вот это так? Почему они не отмечают день рождения? У них коллективный день именинника. Вот ты приезжаешь в интернат, вас там 100 детей. Все, у тебя нет больше дня рождения, забудь, когда ты родился, теперь ты родился зимой, теперь ты - зимний именинник. Просто так удобнее – держать детей за забором. Удобнее не отмечать дни рождения. Удобнее стирать все индивидуальное, подчеркивать все среднестатистическое. Удобнее отправлять их такими потоками в швеи, маляры, озеленители, и все! Нет дизайнеров. Нет на свете. Нет дрессировщиков дельфинов, никого нет, есть только эти профессии, и больше ничего. Так удобно.
Есть такая уловка, которой вечно пользуются все педагоги коррекционных интернатов: ну, вы же не психиатры, вам только кажется, что они вменяемы, а на самом-то деле это ведь не так. Но эта уловка не работает, потому что, в принципе, если кажется на протяжении целого года, что дети говорят разумные вещи, думают глубоко, эмоционально чувствуют, абстрактно мыслят и что угодно делают, то же самое, что мы все, считать их умственно отсталыми, совершенно ненормальными невозможно. И этот странный парадокс, когда практически в детскую тюрьму, за забор запихивают большое количество детей, у которых горе, и лишают их всего возможного будущего, отнимают у них все права на то, чтобы реализовать свои мечты – это настолько возмутительно, что мне было невозможно не снять этот фильм.
