Две знаковых смерти совпали по времени — 87-летней "железной леди" Маргарет Тэтчер, последние годы сражавшейся за жизнь, как за Фолклендские острова, и 55-летнего Михаила Бекетова, несгибаемого человека, смертельно раненого в битве за Химкинский лес и после этого медленно умиравшего еще три года.
Что общего в этих судьбах — дочки британского лавочника, сумевшей стать премьер-министром и одним из самых влиятельных политиков своего времени, и русского крестьянского сына, который пытался реализовать свои гражданские права в отдельно взятом районе?
Слишком по-разному сложились жизни этих двух пассионариев, может быть, равных по твердости воли и целеустремленности, но рожденных, выросших и действовавших в двух абсолютно разных системах координат.
Британия отдаст все должные почести своей вошедшей в историю противоречивой героине — и весь мир будет наблюдать за этими пышными похоронами с шествием гвардейцев, завораживающим церемониалом, скорбящими высокопоставленными гостями у гроба. И россияне, конечно, тоже прильнут к экранам телевизоров, чтобы увидеть прощальное посмертное шоу этой выдающейся женщины, которое неизбежно попадет в мировые топ-новости.
Какими будут похороны нашего мало известного миру соотечественника Михаила Бекетова, я не знаю. Знаю разве только то, что тело предадут земле в его же Химках, на кладбище с до боли русским названием Новолужинское.
Его трагический уход словно затерялся в массовом сознании, потрясенном загадочной смертью Бориса Березовского, и уже предвкушающем панихиду по великой Мэгги.
Две разных судьбы. В двух не сближающихся параллелях. Почему-то вспомнилась история лесковского Левши — российского самородка, по воле Николая I с честью представившего на туманном Альбионе таланты народа русского и бесславно сгинувшего в Обухвинской больнице, где "неведомого сословия всех умирать принимают".
Смиренно отходящий в мир иной мастеровой на последнем издыхании тщетно надеялся донести до государя тайну силы "аглицкого" оружия, которое уже давно не чистят кирпичом. Не также ли истово пытался донести в верха свою химкинскую правду наш современник Бекетов?
Будь Тэтчер жива и при власти, наверняка она бы точно так же вступилась — конечно, к нашему державному раздражению — за искалеченного русского правдоискателя, как английский шкипер радел за русского "комрада". Но был он, по нашей исконной традиции, отослан от одного вельможи к другому, от другого к третьему — и так аж до кончины холопа, доверившего секрет припозднившемуся доктору, но так и не пригодившийся отечеству.
"Знай свое рвотное да слабительное, а не в свое дело не мешайся: в России на это генералы есть", — приструнил граф Чернышев исполнительного эскулапа, пересказавшего завещание Левши.
Будь Химкинский лес расположен в каком-нибудь занюханном Южном Кестевене, в глубинке Линкольншира, активист Бекетов мог бы стать деятелем наподобие папаши Тэтчер, инициировал бы местный референдум, который бы и ответил на вопрос — рубить ли в графстве дерева и каким путем прокладывать трассу в среде обитания местных жителей. Как знать — предав огласке схемы разворовывания казны, мог двинуться он и в большую политику, в Палату общин, а там, глядишь, и в премьеры…
Но тот, который призывал нас возмутиться российскому произволу, коррупции, наглости и вседозволенности, был по злой насмешке судьбы рожден в поселке Надежда.
Зазнайки-англичане нас никогда не понимали. Эдвард Кранкшоу, представивший в книге "Тень Зимнего дворца" (Shadow of Winter Palace, The Viking Press, New York) западный взгляд на историю России от декабристского бунта до пролетарской революции 1917 года, считал, что гигантская пропасть между единовластным правителем и народом, отчуждение даже наиболее ярких и талантливых представителей нации от участия в политике, глухость абсолютной власти, абсолютно уверенной в своей правоте, стали, в итоге, главной причиной крушения империи, утонувшей в кровавом бунте.
"Подчиненность верховной власти у русских людей иного свойства, нежели на Западе. Она несозидательна, пассивна. Она скорее представляет собой добровольное сложение с себя любой ответственности. Российские элиты, никогда не связывавшие свое благосостояние с процветанием всей нации, платятся тем, что на смену их диктату приходит диктат черни", — писал этот историк, один из самых глубоких западных исследователей России — от Ивана Грозного до Никиты Хрущева.
Он поражался тому, что испокон веков власти на местах бескрайней России — при любом государственном устройстве, но неизменно авторитарном — обходились со своими подданными гораздо бесчеловечней, нежели правители европейских метрополий в своих колониях.
Так уж повелось на Руси — вырубать под корень несогласных и думающих иначе. От современников лесковского Левши, задумавших беспомощный, почти белоленточный декабрьский бунт на Сенатской площади в 1825 году — до единоверцев Михаила Бекетова, восставших против тирании районного масштаба. Не ходим ли мы по кругу — от "Русской правды" Пестеля — до "Химкинской правды" Бекетова?
Застрелены Станислав Маркелов и Анастасия Бабурова, избиты Алексей Парфенов, Константин Фетисов, Олег Кашин, совершено покушение на Виталия Капытцева. Аресты, допросы и уголовные дела против иных единомышленников покойного на этом фоне выглядят цивилизованными, почти "аглицкими" методами устройства порядка и всеобщего благополучия.
Сегодня говорят, что мученически погибший подвижник "Химкинской правды" подал нам всем достойный подражания пример гражданского мужества. Неужто в самом деле не перевелись на Руси миссионеры, желающие повторить его судьбу? А может быть, наоборот — не правдоискатель Бекетов, а его безнаказанные убийцы подали знак впредь не лезть туда, где решают генералы, а нам помнить лишь о своем рвотном и слабительном?..
В связи с безвременной кончиной Михаила Бекетова скорблю и выражаю соболезнование всем нам.
"Таких мастеров, как баснословный левша, теперь, разумеется, уже нет в Туле: машины сравняли неравенство талантов и дарований, и гений не рвется в борьбе против прилежания и аккуратности. Благоприятствуя возвышению заработка, машины не благоприятствуют артистической удали", — писал "самый русский из русских писателей" Николай Лесков в 1881 году.
***
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
