Действующая Государственная Дума стала "бурлящим котлом" по сравнению с Думой предыдущего созыва. Экономика перестала быть главной темой, обсуждаемой в Госдуме, ее место заняли политические баталии, громкие законопроекты и очищение рядов.
Об усыновлении российских детей за границей, о Болотной площади, о готовности политиков менять свои взгляды как перчатки и о вере как гаранте безопасности государства в интервью корреспонденту РИА Новости Филиппу Щипкову рассказал один из основателей "Единой России", член комитета Госдумы по международным делам, прославленный борец Александр Карелин.
— Вы пришли в политику 14 лет назад. Почему вы занимаетесь политикой и какие вы ставите перед собой цели как политик?
— Я до сих пор не отношу деятельность депутата к деятельности политической. Мы пишем инструкции по использованию, по эксплуатации. Политикой занимаются такие люди как министр иностранных дел, дипломатический корпус, бесспорно, президент страны.
Цели очень просты – изменить ситуацию в стране к лучшему. Не поломать, не отменить, а именно изменить ее. Вот и всё.
На встречах с избирателями, когда критикуют законы, я говорю: « Вот у вас есть сотовый телефон»? Они отвечают, есть. Вот вы, прежде чем на "вкл" нажать и карточку вставить, вы всю инструкцию от начала до конца читаете? Нет. Вот тоже самое с законами — вы их так активно критикуете, но вы их не читали…
— Один из громких законов, которые Госдума принимала в последнее время, "закон Димы Яковлева" против усыновления наших детей в США. Вы голосовали за его принятие?
— Да.
— Вы можете объяснить, почему?
— Я считаю, что нужно воспитывать и культивировать ответственность здесь, у себя дома. Ответственность за судьбу детей должна быть воспитана и, самое главное, проявлена здесь, в России, внутри страны, внутри каждого родителя, даже потенциального.
К сожалению, законом ответственность не регламентируешь. И когда отступаешь, потом трудно это всё законом выкрутить.
Этот закон помог обратить внимание на целый ряд острых проблем. Острая проблема российских усыновителей – обсуждается проблема их поддержки. Cложная история с неполными семьями, когда по формальному признаку люди очевидно дееспособные не могут усыновить детей.
К сожалению, несмотря на замечательные и очень проработанные международные документы по усыновлению, которые например содержат требования равного доступа и возможности воздействовать на судьбу ребенка или хотя бы получать информацию о нем, с нами не очень хотят разговаривать по судьбе каждого из наших детей. Когда этого не происходит, мы же должны как-то реагировать. Да, жестковато, может быть несколько торопливо, но по сути своей, на мой взгляд, правильно.
— Некоторые страны полностью запрещают международное усыновление детей, некоторые же страны разрешают. С вашей точки зрения, какая из этих двух позиций является нормой?
— Нужно жить там, где родился, и воспитываться там, где родился, чтобы впитать традиции, начиная с языка. Мы очень много разговариваем о русском языке, называем его чудо-языком, но мы забываем о том, что ребята, уезжая за рубеж, лишаются возможности не только находиться внутри русской культуры, но и выбывают из языкового обаяния нашей страны.
Я убежден, что у себя дома нужно возродить нормальные семейные традиции. Именно возродить! Они есть, их по телевизору не показывают.
Писателю Ивану Солоневичу принадлежит фраза, что никакая литература не живет описанием жизни обыденной, но всякая литература живет описанием жизненных искажений. Для того, чтобы не было этих искажений, надо, чтобы дети росли здесь, чтобы не было нормой перекладывать заботу о своих детях на государство.
— Существует такая неартикулируемая, но популярная позиция, что здоровых детей не нужно усыновлять за границу, а детей-инвалидов все-таки можно.
— Я не согласен. Это неправильно. Все дети наши! Я даже не хочу по этому поводу растекаться как-то по древу.
— Почему вы не пошли на Болотную площадь и на подобные митинги? Я имею в виду не партийную принадлежность, а мировоззренческую позицию.
— Мировоззренческая позиция очень проста (он указал на портрет Столыпина, который висит на стене в его крошечном депутатском кабинете-прим. ред).
Почему не пошел? Потому что убежден, что менять ситуацию должно изнутри. Российской государственности в прошлом году было 1150 лет! Последнему государству на этой территории – 20 лет с небольшим. Нельзя каждый раз менять доктрину, мы и так слишком сильно разбрасывались накопленным, своими достижениями, пренебрегали историческими победами. Не пошел, потому что нужно работать, отвечая за принятые решения, а не просто критиковать и говорить, что всё дурно.
Нужно прийти и попытаться в каждом конкретном случае незаметно, когда тебя по телеку не показывают, улучшить судьбу конкретного человека, в том числе и ребенка, от которого пытаются отказаться. Это да. Для меня это приемлемо. А пойти пофанфаронить… Есть совершенно другие проблемы.
Знаете, мои коллеги говорят мне: "Саш, ну что ты ездишь на эти встречи в деревни, ты же в аграрном секторе не очень то и разбираешься… Нужно пролезть на телевизор, на кнопку, и тогда тебя все увидят". А я отвечаю: "Подожди, там люди, им уважение надо оказать, прийти, сказать "помогите, поддержите", рассказать, что мы вот такие и такие"…
Моя позиция очень простая: не в телевизор, не спекулировать, а работать.
— В целом в обществе – не только в московском, но и в глубинке – существует большой запрос на нравственность. Последние годы СМИ балансируют, доходят до или переходят нравственную грань. Один из ярких примеров – конфликт вокруг публикации в МК. По вашему мнению, должен ли быть механизм, который останавливал бы СМИ от "игры на грани" и каким он может быть?
— Механизм не вижу. Убежден, что его быть не должно. Это должно быть частью внутренних правил, частью системы ценностей. Законами – карательными или поощрительными – мы не сможем решить эту проблему.
Я очень хорошо знаю главного редактора "Московского комсомольца", но я понимаю простую вещь, что нельзя ни одной стороне спускаться до языка, после которого невозможно вступить в нормальный разговор. Эта называется взаимоуважение.
Когда я впервые стал кандидатом в депутаты, я очень часто слышал: "Политика — грязное дело, зачем ты туда идешь?" Я всегда отвечал, что нам определять правила, по которым ты делаешь свое дело. Поэтому должно уважительно и внятно высказывать свою позицию, нельзя опускаться до площадной брани, и неважно за что ты борешься – за повышение тиража или за выражение своей общественной позиции.
Можно спорить – ругаться не должно. А это последняя ситуация (конфликт вокруг МК — прим. ред) напоминает состояние базарной ругани. Неправильно. Строить дискуссию в аргументах "сам дурак", нехорошо это.
Я часто отказываюсь от встреч, когда нужно прийти и, брызгая слюной, о чем-то разговаривать. Я не могу себе этого позволить, потому что в таком "споре" можно ненароком "наступить" кому-то на ногу, а это неправильно.
Мне понравилась ваша оговорка, вы говорите: во всем обществе, а потом говорите, нет, не только в московском, но и в глубинке есть запрос на нравственность. Я вас уверяю, что интересы и запросы людей не сильно различаются, различается манера подачи и очень сильно отличается выбор тем.
— В последнее время часто употребляют такой термины как "нерукопожатность". Он применяется, чтобы обозначить человека более низкого нравственного уровня, не достойного для общения. Как вы относитесь к этому явлению? Делите ли вы людей по такому принципу?
— Это проявление слабости. Объясню, почему. Навыки взаимоуважения были привиты мне еще задолго до того, как я стал депутатом и одним из строителей "Единой России". Это было мне дано еще на ковре, у нас очень простой постулат: вышел на ковер, обязательно пожал руку противнику, схватка прошла, пожми руку снова, то есть признай, что вся эта история закончилась, окажи уважение сопернику, после этого пожми руку судье, который определял, кто из вас лучший, и обязательно пожми руку секунданту. Ты эту историю закрываешь.
Я убежден, что доводить, опускаться до такого состояния не должно, потому что именно это определяет наше культурное пространство, наше общественное здоровье. Поэтому я к таким методам стараюсь не прибегать. Спорить – готов, аргументировать – бесспорно, но доводить до того, чтобы оскорблять…
— Политика — искусство возможного и искусство компромисса. Некоторые депутаты в ходе дискуссий в Госдуме заявляя свою позицию, образно оговариваются, что они скажут всё что угодно под ударами дубинок омоновцев. Это означает, что у их убеждений есть пределы. Где заканчиваются ваши убеждения, до какого моменты вы готовы оставаться верным своим убеждениям?
— К сожалению, для меня убеждения не заканчиваются, потому что я живу по правилам. В фильме нашего современника Евгения Гришковца есть такая фраза: "мы живем по правилам, а вы пытаетесь жить по законам".
Надо жить по внутренним правилам. Иногда пострашнее дубинок укоризненный взгляд какой-нибудь бабушки, чье доверие ты обманул. Доверие, которое она на тебя возлагала и ее ожидания не оправдались. Вот это намного страшнее. А когда ты будешь себя держать в рамках, то тогда не придется испытывать болевые пороги.
Я считаю, что возможности не могут приобретаться без ответственности. Поэтому мы сейчас продолжаем зажимать и депутатов, и членов партии. Должна быть не вседозволенность, а ответственность в первую очередь. Кого-то сейчас выгоняют из рядов партии, если он воспользовался партией как инструментом для того, чтобы попасть в парламент Российской Федерации. Что можно сказать, если сейчас партия тебе говорит, что есть дисциплина, набор обязательных требований…
— Эксперты утверждают, что массовое строительство мечетей в Эфиопии в последние десятилетия — как в столице, так и в сельской местности – приводит к исламизации этой некогда христианской страны, поскольку у людей в любом случае есть потребность в религиозной жизни, а за отсутствием всего другого они становятся мусульманами, что в свою очередь нарушает существовавший в этой стране межрелигиозный баланс и вызывает межрелигиозные столкновения и ущемление прав христиан. С этой проблемой сталкивается и Россия — ряд мусульманских деятелей в России высказывали опасения в связи с ростом не традиционного для России ислама, в Госдуму уже внесен законопроект о запрете допуска в мусульманские учебные заведения преподавателей, получивших образование в исламских странах, серия терактов против коренного мусульманского духовенства в России привела к дестабилизации обстановки в ряде регионов. Как вы относитесь, например, к строительству 200 храмов в спальных районах Москвы?
— К 200 храмам отношусь нормально, без особой патетики. Это нормально. И не только христианство восстанавливает свои позиции.
Вы очень четко скомпоновали вопрос. Кроме Эфиопии такая же ситуация, например, в Косово и Метохии. "Кос" по-сербски "черный дрозд", а Метохия с греческого переводится как "церковный двор": там 300 храмов и монастырей, многим из которых по 300 лет. Ушли ненадолго – бывают разные периоды, война, миграция, Иосип Броз Тито заигрывал с Албанией, чтобы уравновесить христианское сербское большинство, а получилось, что там 100 тысяч сербов и 2 миллиона косовских албанцев. Уходить не надолго нельзя.
Когда у нас в России изменилась ситуация и начали восстанавливаться храмы, говорили, что нет такого количества верующих. А я понял очень простую вещь, что должно быть пространство, куда можно прийти и где можно найти себя в своих традициях. А как можно приобщиться к традициям, когда в чистом поле ничего нет.
Здесь самое главное — соразмерность и здравый смысл, храмы тоже должны быть, тем более раньше о Москве говорили "сорок сороков".
Александр III в завещании своему сыну Николаю, последнему царю сказал: "Поддерживай Церковь, ибо в трудную минуту Церковь всегда приходила на помощь государству". Не все равно, не все безоблачно. Но нельзя этим пренебрегать, в том числе и Эфиопии, потому что это часть общемирового баланса, равновесия.
