В истории противоречивых отношений между США и Россией не было другой такой личности, столь безусловно обожаемой и почитаемой обеими странами, как пианист Ван Клиберн, тихо истаявший от рака в собственном доме на 78-м году жизни.
Мы переделали на свой лад его имя, звучащее как Вэн Клайберн, но до самой смерти, говорят, он откликался на "Ваню" и утверждал, что русские люди такие же хорошие, как его родные техасцы.
Как бы мы ни менялись за последние полвека – от Хрущева до Путина, – неизменным оставалось трепетное чувство этого человека к нам, а наше к нему. В чем была тайна очарования Вана Клиберна, который еще в молодости стал мифическим героем?
Из Техаса к всемирной славе
Появление нескладного, долговязого, обаятельного 23-летнего пианиста в Москве на Первом международном конкурсе имени Чайковского в апреле 1958 года в разгар холодной войны само по себе было появлением человека из другого мира.
Политический подтекст беспощадного соперничества двух сверхдержав присутствовал во всем, на всех фронтах, не исключая фронта искусства. Как сумел этот парень, безвестный даже у себя в Нью-Йорке, из страны ненавидящего нас и нам ненавистного "дяди Сэма", настолько ошеломить советских людей, что сам Никита Хрущев разрешил жюри конкурса отдать победу представителю идеологического противника?
Это было сенсацией. Ежедневные репортажи с конкурса в Москве печатали все крупнейшие американские газеты, включая "Нью-Йорк таймс", а по возвращении Америка встречала своего Вэна так, как первых астронавтов, осыпая конфетти и цветами музыканта, проезжавшего по улицам Нью-Йорка в открытом кабриолете.
За несколько месяцев до своего триумфа Ван Клиберн, не слишком коммерчески преуспевший пианист, покинул этот город, оказавшийся ему не по карману, и вернулся к родителям в Техас. Взлет к всемирной славе у пианиста оказался настолько сказочным, что американские скептики пытались объяснить его феномен особым политическим моментом в мировой истории. Ну когда еще так чествовали победителей конкурсов классической музыки?
"Русская ласка и русская тоска"
"После конкурсного выступления Клиберна российский музыкальный патриарх и друг Льва Толстого Александр Борисович Гольденвейзер, пробираясь между рядов к выходу в зале Московской консерватории, вслух объявлял: "Молодой Рахманинов! Молодой Рахманинов!…". После эмиграции Сергея Рахманинова в Америку его исполнительская линия прервалась. Заезжий молодой американец восстановил невероятную задушевность фортепианной игры Рахманинова и ее скульптурную мощь. Играя Рахманинова, Клиберн был более русским, чем все советские пианисты" – вспоминает культуролог и музыковед Соломон Волков.
Он впервые услышал пианиста годом позже, когда американцу – еще один невероятный зигзаг – был разрешен визит в 1959 году в Ригу, официально закрытый приграничный город СССР. После концерта Волков, тогда 15-летний подросток, пробрался за кулисы и попросил автограф пианиста на оказавшемся под рукой сборнике поэзии. Книга эта – "Восемнадцать стихотворений" Мао Цзедуна в переводах Суркова и Маршака издательства "Иностранная литература" 1957 года и с автографом великого пианиста хранится в его нью-йоркской библиотеке. Автограф Мао поперек, росчерк Вана Клиберна – по диагонали.
"Мы повально были очарованы и околдованы Клиберном. В его музыке была и русская ласка, и русская тоска. Он невероятно раскрепостил мышление советских музыкантов. Помню, он только взял первые аккорды Третьего концерта Рахманинова, как у меня брызнули слезы", – вспоминает Волков, делая паузу – опять слезы.
Он – наш
Как ни странно, но успехам Клиберна радовались и американцы, и русские, пребывавшие в полной уверенности, что он – "наш!". Мой далекий от музыкального мира папа-фронтовик произносил имя – Ван Клиберн – с тем же особым пиететом, как имя тогда опального "маршала Победы" Георгия Жукова, и я не могу найти этому объяснения.
Признаваясь в любви к России, Клиберн не бичевал свое отечество и не скрывал любви к Америке, ненавидимой советскими идеологами. И мы не ставили ему это в укор, понимая, что техасские дубы он любит так же, как мы – белоствольные березки.
На фраке маэстро не осталось ни одного пятна от грязи пропагандистских войн. Он играл для всех американских политических лидеров – от Дуайта Эйзенхауэра до Барака Обамы. Он был обласкан всеми без исключения советскими и российскими вождями – от Хрущева до Путина. Но каковы его политические воззрения, демократ он или республиканец, расист или за равноправие, симпатизирует ли социализму, радеет за свободный рынок или скорбит по канувшему в небытие стране СССР?
Загадочный человек, раскрывший заново русским Чайковского и Рахманинова, казалось, мало интересовался земным, не обнаруживая никаких политических антипатий или пристрастий. Вероятно, он просто по-другому смотрел на мир, не сквозь классовый или партийный прицел, без истерии и кликушества, охватывающих время от времени даже светлые умы в таких больших странах, как Америка и Россия. Странах, которые он находил похожими.
Мне кажется, задумай вдруг он, как Жерар Депардье, перебраться на постоянное место жительства в Россию – и мы были бы абсолютно единодушны в своем славянском гостеприимстве, даром что он "америкос".
Настолько не ангажированным и не конъюнктурным был этот музыкант, приветливо ровный со всеми, исключительно любезный и несколько стеснительный, как в юности, несмотря на свою оглушительную славу.
Инопланетянин
Во времена холодной войны у нас было много "американских друзей" – воспламененный нашим "кремлевским мечтателем"Джон Рид, неистовый борец за права бедных и черных Анжела Дэвис, лауреат международной Сталинской премии писатель Говард Фаст, певец свободы Дин Рид…
Еще был какой-то ученый, который голодал дольше всех мыслимых представлений о жизненных резервах человека, приковав себя цепями возле Белого дома. Его имя я уже не помню, хотя обличительные сюжеты о его судьбе нам показывали каждый день в программе "Время", и я лично письменно просила его прекратить голодовку на огромном листе с подписями, которое активисты собирали на Сенатской площади в Питере…
Мы их всех любили, но прекращали любить, стоило им отклониться от генеральной линии, мы их обожали – но бросали за заигрывания с капиталистическими "прихвостнями". Или они к нам охладевали, присмотревшись получше…
Клиберн был другим. Инопланетянин. Человек нетрадиционной ориентации во всем, включая личную жизнь. Хотя даже самые желтые американские таблоиды не смели ворваться в личное пространство пианиста, оставив его один на один в его хрупком таинственном мире, сотканном из звуков и чувств.
Прощальное спасибо
Ван Клиберн завершил свою карьеру концертирующего музыканта в 1978 году, вернувшись в родной Техас, где спонсировал конкурс, наподобие московского имени Чайковского.
Иногда он появлялся на публике, говорят, временами брал не те ноты, но всегда затрагивал что-то личное в душе слушателей. Год назад, уже тяжело больной, музыкант провел благотворительный аукцион, решив при жизни расстаться со многими дорогими ему вещами.
С молотка тогда ушел рояль 1912 года, за которым играла мать великого пианиста, скончавшаяся уже в новом тысячелетии. Она была его первым учителем музыки, усадив мальчика за рояль в три года. Они были неразлучны вплоть до ее смерти.
Почти четыре с половиной миллиона долларов были подарены нью-йоркской Джульярдской школе и Московской консерватории имени Чайковского (самого любимого композитора Вана Клиберна). Таким было прощальное спасибо пианиста двум великим музыкальным школам, открывшим его талант.
"В этой жизни ничто не вечно, кроме музыки и памяти", – объяснил всем нам Ван Клиберн.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Аудио предоставлено ФГУП "Фирма "Мелодия"
