Анна Банасюкевич
Екатерина Половцева, ученица Сергея Женовача, поставила в "Современнике" свой третий спектакль. После "Хорошенькой" по малоизвестной пьесе Сергея Найдёнова и "Осенней сонаты" по сценарию знаменитого фильма Бергмана, "Посторонний" Альбера Камю - самый жесткий драматургический выбор режиссера.
Повесть экзистенциалиста Камю была написана во время войны - это сдержанный, даже сухой рассказ от первого лица. Рассказ человека, похоронившего свою мать, доживавшую свой век в богадельне, а потом случайно убившего араба и приговоренного к смертной казни. Герой Камю, не наделенный никакими особенностями, никакими характеристиками индивидуальности, - носитель тотального разочарования и равнодушия к миру и жизни. Человек, осознавший бессмысленность существования перед лицом неминуемой смерти и потому утративший веру в какие либо ценностные иерархии и традиционные устои.
Действие повести Камю происходит в Алжире, на то время - во французской колонии, где главный герой служит в какой-то конторе. Спектакль Другой сцены "Современника" начинается еще в фойе - здесь между зрителями ходят женщины в чадрах, фигуры укутаны в ткань, лиц не видно, только полоски глаз. Такие же женщины будут служить фоном всего спектакля - наравне с жужжанием мух, намекающим на невыносимую жару, и восточными музыкальными мотивами, они являются частью антуража спектакля.
Художник Ирина Уколова усилила чувство опасности и внешней угрозы зияющими провалами сцены, между которыми узенькие деревянные помосты. Только во втором акте из этих провалов, обозначающих еще и море, поднимутся столы и стулья, создав атмосферу судебного процесса. В центре сцены - две лестницы, отвечающие за вертикаль спектакля, за отношения или, вернее, за отсутствие отношений героя с Богом, с загробным миром. В какие-то моменты спектакля герой, которого играет Илья Лыков, оказывается на этих лестницах, но так и застревает где-то посередине, не добравшись до верха. Его главной лестницей в итоге станет эшафот из нескольких ступенек, заканчивающийся тупым, никуда не ведущим, концом.
Сцена из спектакля "Посторонний" в Современнике
Екатерина Половцева определила свой спектакль как "сны в двух частях", и это жанровое определение сразу вступает в спор с самой природой, даже с языком повести, написанной скупыми короткими фразами. Герой Камю не верит в слова, лишен мистицизма и романтических представлений о мире, режиссер же погружает его в пространство сна, в пространство ирреальности. Спящий герой видит свою умершую мать, они взаимодействуют в каком-то пластическом этюде на лестницах, и герой кладет свою кудрявую голову на колени женщины - то ли матери, то ли девушки Мари, сну позволительно путать и сливать в одно своих персонажей. Такие сентиментальные претенциозные эпизоды разрушают изначально созданное ощущение вымороченности жизни, ощущение кафкианского ада. Одна из первых и самых удачных, нарочито-мучительных сцен спектакля - в морге. В глубине сцены открывается ниша, там - белая голая комнатка, несколько люминисцентных, моргающих ламп. Герой ждет, тесное пространство заполняется жителями богадельни, пришедшими попрощаться с его матерью. Белые громоздкие фигуры, похожие на мумии, уродливые маски на лицах, за которыми такой же утрированный грим. Маленькое, слишком белое, пространство заполняется вздохами, кряхтением, кашлем, скрипами, всхлипываниями. Невыносимая, вызывающая брезгливость, какофония. Именно это, а не близость мертвого тела матери, становится адом для героя, да и для зрителя.
Еще одна проблема спектакля - в самом тексте. Короткая повесть Камю выстреливает, попадает в читателя именно своей монолитностью, цельностью, ужасом, возникающим не от специального нагнетения, а именно от нарративной безэмоциональности. Монолог, превращенный в серию диалогов, теряет эту упругость, разжижается, а сюжет рассыпается на сценки. С одной стороны, пьеса позволяет, помимо главного, представить и других героев, создать галерею разной степени удачности второстепенных образов - в спектакле Половцевой, например, запоминается молодой актер Евгений Матвеев, сыгравший сутенера Раймона, ресторатора Селеста и еще нескольких эксцентричных ролей. С другой стороны, гул голосов, "движуха" на сцене иногда настолько суетна, что теряется сам главный герой, взгляд которого, по идее, и порождает все эти образы.
Актеры Илья Лыков и Евгений Матвеев (справа налево) в сцене из спектакля "Посторонний"
Впрочем, главная проблема спектакля "Современника" даже не в этом. Сыграть Постороннего - ускользающего, неясного, "невыпуклого" героя, который, скорее, является квинтэссенцией определенного отношения к жизни, чем конкретным человеком, непросто. Еще сложнее сыграть его эволюцию - его слом, описанный Камю буквально в нескольких емких финальных строчках. В спектакле же предсмертные мысли героя, томящегося в одиночке (здесь это импровизированная клетушка из зеркальных стен), превращаются в лихорадочную истерику почти со слезами - он раскидывает зеркала, мечется по сцене, выплевывая слова скороговорки. И получается, что это всего лишь о том, что никчемная праздность перед реальной угрозой оборачивается настоящим, животным страхом. А Камю пишет о том, как на пороге смерти разочарованный, не тронутый ни честолюбием, ни любовью, ни горем герой, вдруг понимает свою, еще задолго до смерти отдалившуюся от него мать, которая в старости, в богадельне, завела себе друга и романтическую связь. О готовности пережить все снова, о желании слиться с "братски подобным" в своем "ласковом равнодушии" миром, о странном ощущении счастья.
