Гриша Брускин, лауреат премии Кандинского за 2012 год, оглядываясь в прошлое, обнаруживает, что падение "железного занавеса" отнюдь не избавило человечество от штампованных в сознании страхов. В музее Американского университета в Вашингтоне открылась персональная выставка российского художника, который исследует образ врага во всех его ипостасях. О противогазах, противниках и будущем России беседовала Лариса Саенко.
- Персональная выставка в США – это американский аналог вашего проекта "Время Ч", отмеченного в России премией Кандинского?
— Не совсем. В Вашингтоне представлены три проекта — "Время Ч", "Коллекция археолога" и "Сухая вода", или "Палатка в разрезе". Четыре года я жил этими идеями, слегка отменив жизнь.
Проект "Время Ч" — это исследование образа врага во всех ипостасях. Произведение имеет универсальное значение и смысл. Одни образы связаны с российской действительностью, а другие нет. Часть сцен навеяна советскими плакатами по гражданской обороне, среди которых прошли мои школьные годы. Что должен делать правильный человек, когда нападет враг, как пройти в бомбоубежище, как переносить раненого на носилках, что делать в очаге поражения… На меня эти картинки наводили ужас, я воображал себя внутри этих плакатов, в чужом страшном пространстве, в которое меня хотели затолкнуть. Позже я ощутил подобное, читая Кафку.
В своих работах мне было интересно исследовать, как создаются мифы о враге и как используются эти мифы для манипулирования массовым сознанием. Когда я приезжаю из Америки в Россию, а из России в Америку, кажется, что "Время Ч" уже де-факто существует без официального объявления. Возникает ощущение, что мир балансирует на грани катастрофы…
Мое послевоенное детство проходило среди врагов. Врагами были немцы, американцы, натовцы, враги народа, шпионы, врачи-вредители, диссиденты, идеологические диверсанты, всевозможные пастернаки и солженицыны, нонконформистское искусство… Как ни странно, для России время не убавило численности врагов — те же американцы из моего детства остались, добавились злобные олигархи, шахиды, запретное искусство, враги церкви…
- Кто они, ваши люди в противогазах — порождение советского агитпропа? Понятна ли аллегория американцам или она обращена исключительно к российскому восприятию действительности?
— Мои работы обращены не только к россиянину, но и к человеку вообще. Противогазы надеваются в ситуации чрезвычайного положения. И представляют собой своего рода карнавал. На карнавале все – инкогнито. Царит золотой век всеобщего равенства. Любое государство хочет унифицировать людей, сделать их послушными, создать управляемого человека, биомассу. В тоталитарной системе это стремление власти приобретает экстремальные формы. Конфликт отчуждения между личностью и властью — универсальная тема и для России, и для США, да и для любой страны, так же как конфликт между личностью и коллективом, между Я и Не-Я.
- А в вашем личном сознании существует образ врага?
— Конечно, иначе бы я не работал над проектом "Время Ч". Касательно конкретных врагов — когда-то у меня не было врагов, кроме советской власти как таковой, которая сразу распознавала во мне чужого. Меня даже однажды хотели насильно постричь в райкоме комсомола, куда я, самый молодой тогда член Союза художников, пришел вставать на комсомольский учет. Меня, длинноволосого "джинсовика", уже почти скрутили крепыши с парой ножниц в лапах, и только красная книжечка Союза художников СССР каким-то магическим образом подействовала на них. Было это сразу после введения советских войск в Чехословакию.
- Российские художники разъехались по всему миру, и ваши герои тоже двинулись по шпалам. Как вы относитесь к глобализации?
— Мои тетки ("Пилигримы"), шагающие по шпалам, — своего рода Агасферы. Символ глобального переселения народов. В наше время все — китайцы, евреи, русские, таджики, арабы — сдвинулись с насиженных мест и расселились по всему миру.
Когда впервые открыли границы, мы не знали, надолго ли, потому что в 80-е годы было еще непонятно, что процесс необратим. Многие художники моего поколения отправились за рубеж. Никто не побежал за красивой жизнью, это было стремлением стать частью мировой культуры.
- Вы обрели славу благодаря Sotheby’s, впервые обозначившего свободные цены на искусство закрытого общества. Однако в последнее время коммерческий интерес к советскому нонконформизму, судя по тематике аукционных домов, ослабевает.
— Аукционы — продажа имущества – для меня не самая интересная тема. Если художник, работая, думает, за сколько будет продан продукт его творчества, — это уже не художник. Есть художники, которые мне абсолютно не интересны, хотя и стоят десятки миллионов долларов. Не все то золото, что блестит.
- Вы не стали ограничивать свою страсть к творчеству только изобразительным искусством, четыре изданных книги позволяют с чистой совестью назвать вас писателем. Есть дальнейшие писательские планы?
— Да, пятая книга уже начата, осталось сесть и дописать. Каждая из них написана в разных манерах, мне интересно экспериментировать. Первая книга "Прошедшее время несовершенного вида" создавалась следующим образом: вокруг уже упомянутого аукциона Sotheby’s циркулировало столько слухов, что он сам превратился в миф. Я решил описать, как это было на самом деле. Потом захотелось описать события, предшествующие аукциону. Затем понял, что надо дописать и то, что было после него. Потом написал "до-до" и "после-после". Получилась книга.
Я склонен к большим нарративам. Составляя их из фрагментов, которые самостоятельны каждый по себе, я складываю книги жизни. Или, скорее, мою Книгу жизни.
