В процессе размышлений о Родине и о Гражданском обществе мелькнула неотчетливая мысль о двух литературных персонажах — Иване Бездомном и Полиграфе Шарикове.
…Что-то в этих ребятах, подумал я, есть родственное, хотя оба они из разных "опер". Первый произошел, как и все люди — от обезьяны. Второй — от собаки.
Их единит, пожалуй, то, что оба они от рождения были не вполне цивилизованными людьми и только впоследствии пережили в своей жизни глубокую трансформацию.
Шариков — нейрохирургическую. Бездомный — духовную.
***
Иван Николаевич Понырев, писавший под псевдонимом Бездомный, был литератором, что называется, от сохи, то есть человеком девственным в своем невежестве, но обладал, по свидетельству образованного литератора Михаила Александровича Берлиоза, недюжинной силой изобразительного таланта, которая его и подвела. Он в своей антирелигиозной поэме так реалистично представил Иисуса Христа, что тот выглядел как живой. Одна незадача — резко отрицательным.
Но Берлиоза не устроило другое — натуральность героя, и он стал доказывать Ивану, что никакого Иисуса не было вообще и нет в частности. И так преуспел в этом, что, в конце концов, доказал обратное, разумеется, не без помощи потусторонней силы.
Дворняга Шарик от природы был наблюдательным псом. Какую точную картину социальной жизни нэпманской Москвы он, ошпаренный кипятком, обрисовал в своем внутреннем монологе. И как образно, выразительно это сделал!
"Дворники из всех пролетариев — самая гнусная мразь. Человечьи очистки — самая низшая категория. Повар попадается разный. Например — покойный Влас с Пречистенки. Скольким он жизнь спас. Потому что самое главное во время болезни перехватить кус. И вот, бывало, говорят старые псы, махнет Влас кость, а на ней с осьмушку мяса. Царство ему небесное за то, что был настоящая личность, барский повар графов Толстых, а не из Совета Нормального питания. Что они там вытворяют в Нормальном питании — уму собачьему непостижимо. Ведь они же, мерзавцы, из вонючей солонины щи варят, а те, бедняги, ничего и не знают. Бегут, жрут, лакают".
А как он глубоко проник в психологию "машинисточки"… И как он сразу отличил в прохожем не "товарища", а "господина"… "Этот ест обильно и не ворует, этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. Он умственного труда господин".
С одной стороны, повезло Шарику, что он попал в руки "господина умственного труда" Филиппа Филипповича Преображенского. С другой, — не свезло ему с гипофизом пролетария Клима Чугункина, а то, кто знает, мог бы стать известным русским писателем, или, по крайней мере, членом Союза писателей и дорасти до председателя правления какой-нибудь ассоциации.
***
Обоим не "свезло" со своими духовными патронами. Шарикову — со Швондером. Бездомному — с Берлиозом.
Швондер — человек простой в своей тупости и наглости.
Берлиоз — не просто иуда. Не корысти ради иуда. Он — интеллектуальный иуда. Я встречал таких главных редакторов. И даже под началом одного из них служил некоторое время.
По Булгакову интеллектуальное предательство, видимо, — один из самых тяжких грехов. Даром, что Маргарита, обретшая энергию ведьмы, разгромила квартиру другого интеллектуального иуды — критика Латунского, а Мастер пожалел, что голову еще какого-то писателя не отрезало тем же трамваем.
Других грешников, что мучаются в аду, еще можно было простить. Даже Фриду, что задушила своего младенца носовым платком. Глава МАССОЛИТа не заслужил снисхождения в веках. Воланд от него оставил череп в форме чаши.
Снисхождения заслужил Иван Бездомный. Его спасло то, что он для начала умом тронулся.
Первое следствие умопомешательства Ивана стало то, что он испытал нечто похожее на отвращение к тому, чем прежде занимался с непременным удовольствием — к своему литературному творчеству. Он "почувствовал какое-то необъяснимое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему тут же собственные стихи показались почему-то неприятными".
Потом легко и с чувством облегчения признался в этом Мастеру. В конечном итоге сбросил с себя придуманный им псевдоним и обязанность быть поэтом, стал научным сотрудником института истории и философии и вернулся под навес родительского имени — Ивана Николаевича Понырева. Он повторил путь ученика Иешуа — Левия Матвея.
***
Судьба очеловечивания дворняги Шарика выглядит не столь романтичной. У четвероного бродяги сердце было. Но после того, как он стал двуногим, сердце куда-то запропастилось. А то, что осталось, оприходовал и социализировал Швондер.
…Я вот частенько фантазирую: если бы Преображенский с Борменталем не успели бы вернуть Шарикову собачье обличье, какую бы карьеру сделал бывший пес Полиграф Полиграфович, живя среди людей.
Какое-то время он еще послужил бы заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных (котов и пр.) В отделе МКХ. Преуспев на этом посту, получил бы должность в ЧК и там бы себя усердно проявил, очищая Москву от Борменталей, Преображенских и прочих профессоров. И, возможно, добрался бы до ученого Ивана Николаевича Понырева, слишком уж часто заглядывающегося на Луну в ожидании ее вскипающего света. Потом бы, возможно, окончил бы что-то вроде ВПШ и сам бы стал профессором… Но национал-патриотически ориентированным. Не исключено, что, памятуя о его гурманских пристрастиях, он бы в Совдепии сделал другую карьеру и возглавил бы наркомат Нормального питания.
Ничего этого Полиграфу Шарикову не удалось реализовать. Впрочем, если бы ему и удалось спрыгнуть с операционного стола, не исключено, что его поставили к стенке вместе со Швондером другие Шариковы и иные Швондеры.
Зато удалось многое другим гомункулам. И другим берлиозам.
***
Отвлекаясь от частностей и подробностей в муках рождающегося нашего Гражданского общества, можно заметить две партии, лидерами которых могли бы стать тени Ивана Бедомного и Полиграфа Шарикова, избранных в какой-нибудь законодательный орган. За ними маячило бы приведение Берлиоза.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
