Русский гость в Нью-Йорке пожаловался – в лифте небоскреба незнакомый американец спросил его, как дела, и он честно и с чувством начал делиться неурядицами заграничной жизни. А когда лифт остановился на первом этаже, попутчик сказал – "извините, я глухой".
– А если глухой, то зачем спрашивал?! – недоумевает россиянин. Вроде бы живет уже не первый месяц, а так и не въехал еще, что "как дела?" – это не вопрос, а просто приветствие. Даже в общительном мегаполисе на него не принято отвечать ничего, кроме разных коротких вариантов "хорошо".
– А если не хотят знать, тогда зачем спрашивают?! Что они имеют в виду этим своим "как дела"? – все равно возмущен командировочный из Москвы.
В самом деле, даже одни и те же фразы в устах носителей разных культур нередко приобретают разный смысл. Что уж говорить о том, что одни и те же события совсем по-разному трактуются на разных полушариях, вызывая раздражение у политиков и просто обывателей.
– У вас длинный нос, – сказал мне уставившийся в нью-йоркском баре индус.
Вам бы понравилась такая бестактность? И мне – нет.
Минут через пять этот вперившийся в меня незнакомец снова явственно произнес:
– У вас длинный нос!
У меня высокий порог толерантности, но когда он повторил то же самое в третий раз, даже я не выдержала:
– Что вы, в конце концов, хотите этим сказать?!
– Очень красиво – длинный нос! – обезоруживающе объяснил индо-американец свой комплимент, и в моей памяти умиротворяюще всплыли преувеличенно удлиненные профили красавиц со шкатулок на его исторической родине коротких носов.
Когда белые американцы говорят про меня "длинноносая", я знаю, что это точно не имеет никакого отношения к моей наружности. Это про то, что я слишком любопытная и задаю много вопросов.
Вот, например: то, что Россия вышла из антинаркотического соглашения с США – это хорошо или плохо? В Вашингтоне назвали решение о выходе "провальным". А в Москве в Федеральной службе по контролю за оборотом наркотиков, наоборот, поясняют, что "российско-американские отношения в антинаркотической сфере находятся на подъеме и продолжают развиваться по восходящей". Так вверх или вниз?.. То, что для американцев вниз – для нас вверх?
– А чему вы улыбаетесь? Странно! – озадаченно посмотрел на меня на родине человек в белом халате, едва я вошла во врачебный кабинет. Он, наверное, прав – приезжая из Америки в отпуск, надо научиться стирать с лица улыбку.
Чему нам, собственно, улыбаться с такой жестокой историей постоянных социальных экспериментов по построению и разрушению жизненного уклада. Американцы вон всполошились по поводу возможного изменения конституционной гарантии на право владеть оружием, а у нас День конституции меняется по четыре раза на век. И после этого они говорят, что русские, мол, не улыбчивая нация – а испытайте с наше!
К врачу я тоже, на всякий случай, в ответ присмотрелась повнимательней – ведь не к психотерапевту пришла, а в кабинет УЗИ. "Больной" – обращаются к нам врачи в России. "Пациент" – называют в Америке. Кто прав?..
Однажды, находясь в гостях у русских эмигрантов, я решила в научно-исследовательских целях показать коренному американцу обнаруженный пододеяльник, судя по всему, еще времен СССР – такого полинялого до почти молочной белизны некогда цветастого ситчика, из тех, что "выбрасывали" в универмагах или "давали" по месту работы в конце 80-х. Односпальный с прорезью в виде ромба по центру, чтобы вставлять через него одеяло.
Совершенно не глупый человек на мой вопрос угадать, для чего в этом "чехле" дырка посередке, неуверенно предположил – "чтобы ноги туда, что ли, засовывать?"
Ведь американцы и пододеяльника-то в жизни не видели… "Нелепым сердцем полюби/Нелепый этот люд", – писал обо всех нас переехавший из Британии в США Уистен Хью Оден.
По воспоминаниям Иосифа Бродского, при знакомстве с российским поэтом Оден первым делом полюбопытствовал – а правда ли, что в Москве, когда человек оставляет свою машину, он прихватывает с собой "дворники"? Для Одена это так и осталось загадкой русской души. А ведь теперь "дворники" никто не таскает в целлофановом мешке – пережили. В России все на глазах меняется. Иногда быстрее, чем можно предположить.
"А платок где?" – поймал меня за работой на ступеньках храма зарубежной православной церкви высокопоставленный российский дипломат, в предыдущей жизни – коммунист и атеист. Ой! Блокнот взяла, ручку взяла, камеру взяла, микрофон с наушниками не забыла, батареи заправлены – а платок забыла!.. Правда, в самой церкви не придрались.
Зато в другой раз, когда на венчание знакомых в протестантский храм пригласили, наученная, вспомнила заранее про дресс-код и спросила приятеля – "а надо ли непременно платок или шляпка тоже сгодится?"
– Что ты имеешь в виду? Какой еще платок – носи что хочешь, ты живешь в свободной стране! – строго урезонил меня приятель. Сам он из-за жары пришел в храм в шортах и шлепанцах и переоблачился в костюм только к ресторанным гуляньям. У меня же было все наоборот – как дура, в храм пришла при полном параде на шпильках, а к вечеру, когда американцы вырядились, обломила одну и выплясывала босиком…
А еще наш народ знает все наперед – особенно в части преступлений против детей, усыновленных в России. Американцы многодневные судебные процессы устраивают с судом присяжных, выслушивают обвинение, защиту, свидетелей, врачебные заключения…
А мы знаем – нет там правосудия, и детей заморят безнаказанно, единственно за то, что они наши, россияне. И невдомек нам, что никто их там за наших не считает, а за собственных американских граждан, не имеет значения каких они кровей.
Может быть, это и хорошо, что Россия сама хочет достойно растить своих сирот, сама, без внешней помощи, бороться с наркомафией и беспрепятственно, вопреки "Акту Магнитского", разъезжать по всему миру, даже во враждебные нашему духу США.
Только вот живые люди пока не вписываются в благие пожелания и инициативы. Максим Каргапольцев, пожалуй, самый знаменитый российский сирота, тот самый подросток из детдома N13, попавший под "закон Димы Яковлева", мечтавший найти дом в США и которого думцы хотят осчастливить на родине, на этой неделе написал в "Фейсбуке": "Я устал здесь жить".
"Что ты имеешь в виду?" – всполошившись, немедленно откликнулась Дайан Воллен, "америкоска", которую русский мальчик зовет мамой. Видимо, поняла, но по-своему.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
