МОСКВА, 6 ДЕК, - РИА Новости, Дмитрий Виноградов
Дети не должны нести вину за преступления родителей. Но если они сознательно идут их путем и повторяют их ошибки, то происходит нечто мистическое и возникает что-то вроде проклятия рода. К таким непростым выводам пришли участники дискуссии после просмотра фильма "Дочь за отца" в рамках проекта "Открытый показ" Центра документального кино DOC.
В гостях у нациста
Женщина с несчастным лицом и мешками под глазами бродит по запущенному саду, заходит в полуразрушенный дом. Здесь когда-то жили ее родители – комендант концлагеря в Плашуве Амон Гет и его жена Рут. Их дочь Моника прожила в уверенности, что ее отец геройски погиб на фронте. Ведь Моника родилась в 1945 году – как раз между теми двумя моментами, когда Амон Гет уже был арестован самими же нацистами за воровство имущества евреев (по нацистским законам оно должно было принадлежать Рейху) и повешен поляками за свои военные преступления. В 80-ых годах страшная правда об отце стала известна. Теперь Моника пытается разобраться – каким же человеком был ее отец и есть ли какая-то вина лично на ней за то, что сделал Амон Гет.
Всемирную известность личность этого, в общем-то, обычного нациста получила после выхода фильма Стивена Спилберга "Список Шиндлера". Действие фильма частично и происходит в концлагере Плашуве. После выхода фильма Моника нашла Хелену Йонас, бывшую прислугу в доме своих родителей – еврейской девочкой Хелена попала в концлагерь, но, "к счастью", Амон Гет забрал ее в свой роскошный дом в качестве прислуги. Воспоминания и разговоры двух немолодых женщин и легли в основу фильма "Дочь за отца" режиссера Джеймса Молла (2008)
По свидетельству Хелены, в жизни Амон Гет тоже оказался вовсе не утонченным немецким интеллектуалом, а настоящей нацистской зверюгой. Он переименовывает Хелену в Сюзанну, "потому что одна служанка Хелена у меня уже есть", жестоко бьет ее за плохо выглаженные рубашки, натравливает собаку на заключенных, и лично расстреливает ее друга-заключенного Адама за участие в подпольном кружке. Ранее именно Адам похоронил мать Хелены, умершую там же, в концлагере, так что теперь Хелена даже не знает место ее могилы.
"Амон любил свою работу, он был чудовищем», - свидетельствует бывшая прислуга. Комендант лагеря даже надевал специальную шляпу из своей коллекции, когда шел убивать. По подсчетам историков, Амон Гет лично застрелил около 500 заключенных концлагеря.
Моника рыдает, слыша эти страшные обвинения. Она говорит, что не чувствует своей вины за преступления отца, но на самом деле сильно переживает из-за сознания того, чьи гены носит.
Жена палача
В фильме чуть слабее, чем стоило бы, проработана тема матери Моники и жены Амона Гета – черноволосой горбоносой красавицы Рут. Она вела жизнь добропорядочной немецкой домохозяйки, и в работе Амона участие, конечно, не принимала. Но из фильма остается не очень понятным, как она относилась к своему страшному мужу и его работе. А ведь по сути Рут – представитель большинства, безмолвно взирающего на преступления тоталитарного режима, при котором ему приходится жить.
Материальным положением, которое могло обеспечить высокопоставленное положение мужа, Рут, по крайней мере, наслаждалась. "Здесь все так, как она хотела. На этом фортепиано играли ей музыку, - рассказывает Моника, гуляя по коттеджу, где жила ее семья. – Про евреев она рассказывала, что действительно пришлось убить несколько человек в санитарных целях: они не хотели мыться".
"Она все прекрасно знала, - жестко возражает ей Хелена. – Она слышала выстрелы, которые постоянно звучали совсем неподалеку". А в страшном фотоальбоме, который сохранился с тех времен, мелькает снимок: Рут улыбается на фоне колючей проволоки и бараков.
Впрочем, жена нациста не была лишена сочувствия к обреченным на смерть: по рассказам Хелены, однажды Рут призналась, что хотела бы им помочь, но не может. В фильме об этом не говорится, но известно, что в 80-ых Рут покончила с собой после одного из интервью, где рассказывала о своем муже.
Воспоминания любимого дедушки
За вторую половину 20-го века немецкое общество проделало гигантскую работу по переосмыслению того, что это их отцы и деды напали на весь мир и уничтожали мирных жителей и военнопленных. "У нас такая работа просто и не началась, - сокрушается известный социолог Борис Дубин. – Эта гигантская работа, она должна идти все время… Чтобы прошлое становилось прошлым, но при этом не забывалось".
По мнению историка и преподавателя МГУ Ирины Карацубы, кстати, внучки полковника КГБ, дискуссии и, возможно, некий общественный консенсус по поводу собственного тоталитарного прошлого необходимы. Хотя бы для того, чтобы военные преступления не повторялись в будущем – а пока мы обречены на рецидивы "ресталинизации". "История ничему не учит, она не учитель, она надзиратель, которая строго наказывает за невыученные уроки, - несколько переиначив, напомнила Карацуба известную максиму историка Василия Ключевского. - А пока что я, мягко говоря, замучалась, что ко мне из года в год подходят студенты: "вот вы плохо говорите о Сталине, а моя бабушка говорит, что это были лучшие годы ее жизни".
Впрочем, свидетельствует Кристиан Эш из газеты Berliner Zeitung, нельзя сказать, что обсуждение этих тем в немецком обществе проходило безболезненно – немцы тоже люди, и им тоже не хочется чувствовать себя виноватыми.
В Западной Германии и в ГДР способы отрицания вины были разными, вспоминает немецкий журналист. В ФРГ признавали, что "да, нацизм – это были мы", но отрицали сам факт Холокоста. В ГДР признавали факт существования концлагерей, да вот только устроили их "не мы". "Мы – социалистическое государство рабочих, а фашисты-капиталисты – это там, на Западе", - передает Кристиан логику восточногерманского официоза.
Кроме того, дискуссии в основном были в обществе, в прессе. А вот в семейном кругу, где можно было бы расспросить любимого дедушку, каково это – убивать людей – обсуждений было гораздо меньше, свидетельствует Кристиан. Его дед был простым солдатом Верхмахта, но подробностей его службы Эш расспросить не успел – дед давно умер.
Эхо войны
В России же роль терапевта берут на себя сами граждане, как это часто и бывает в нашем обществе в тех областях, где государство неактивно или неэффективно. Известный теоретик медиа, руководитель инновационного центра "Новые Медиатехнологии" Василий Гатов – внук генерала НКВД, начальника НКВД на Сахалине – еще в начале 90-ых "расследовал" жизнедеятельность своего деда.
"Он был крестьянским мальчиком, который увидел для себя какие-то перспективы и пошел по этому пути. Судить его из своего времени мне трудно", - признается Гатов. Близкие, считает он, не несут вины за поступки родственников. "Преступления – это акт личной воли", - считает он. Другое дело, когда дети идут по стопам своих родителей. "Я скажу нечто мистическое, но в таком случае возникает что-то вроде проклятия", - сказал Василий Гатов.
Возможно, это как раз что-то вроде "проклятия ресталинизации", о которой говорила Ирина Карацуба.
Михаил Калужский из Сахаровского центра и Александра Поливанова из "Мемориала" показали фрагмент своего спектакля "Второй акт. Внуки". Актеры цитируют реальные монологи детей, внуков и правнуков тех, кто осуществлял сталинские репрессии. Специально для спектакля эти монологи были записаны авторами "Второго акта. Внуков".
Говорят разное. "Они расстреливали не для удовольствия", - оправдывает красивая интеллигентная девушка своего деда, некоего известного функционера. "Я должен исправить ошибки деда. Ведь он говорил, что на месте Сталина поступал бы так же", - считает молодой очкарик.
"Спектакль получился не про вину этих поколений, а про их травму, про их трагедию", - говорит Михаил Калужский. Но самое удивительное открытие, которое сделали авторы спектакля, работая над ним – что они были первыми, кто пришел с расспросами к этой молодежи, "а ведь это внуки довольно известных людей".
Нежелание российского общества обсуждать свое прошлое – и, возможно, вынести по его поводу какое-то решение – связано, по предположению Калужского, еще и с тем, что Гражданская война, репрессии и тоталитарный режим продолжались в России гораздо дольше, чем в Германии, и история их сложнее. "У нас те, кто были палачами, сами могли в одну ночь стали жертвами", - напоминает он.
Михаил Калужский подвел и красивый итог всему обсуждению: "Самое счастливое время (в жизни общества, - РИА Новости), это когда ты не боишься говорить, что ты представитель какого-то народа или внук генерала НКВД. Потому что в обществе нет представления о коллективной ответственности. Ты внук генерала НКВД – и что? А ничего. Ты отвечаешь только за то, что сделал ты".
