Анна Банасюкевич
Шестичасовой эпос о мире эпохи террора и войны за демократию показал экспериментальный петербургский театр POST в рамках фестиваля NET в галерее на Солянке.
Режиссеры Дмитрий Волкострелов и Семен Александровский определили свой, состоящий из многочисленных эпизодов, спектакль как "музей шестнадцати пьес". В этом подзаголовке – определение стиля постановки и взаимоотношения спектакля со зрителем.
"Shoot / Get treasure / Repeat" - это название компьютерной игры, которое известный британский драматург Марк Равенхилл, всегда отличавшийся склонностью к остро-социальному и полемичному высказыванию, позаимствовал для своих мини-пьес, в разной форме и стилистике рассказывающих об одном. Если совсем коротко – о войне, проходящей по человеческому сообществу на всех уровнях – от межгосударственного до внутрисемейного. О насилии, и еще о подмене понятий – о мире, где насилие стало нормой и всегда оправдано высокими целями. В маленьких зарисовках о событиях, разворачивающихся то в Англии, то на оккупированных войсками НАТО территориях, много страха и беспомощности – беспомощности, возникающей, когда человек сталкивается с тем, чего не может понять. С иной логикой, с иной картиной мира. Герои Равенхилла – одичавший от тоски по женской ласке солдат, он убивает женщину на допросе, потому что она не может любить его. Мальчик из благополучной семьи – он писается в свою дорогую кровать, потому что по ночам к нему приходит окровавленный солдат без головы из теленовостей. Солдат на постое, насилующий свою хозяйку – но ей лучше так, или она останется совсем без защиты вместе с маленькими детьми. Есть совсем бессюжетные истории, как, например, "Троянки" - хор женских голосов – призывающих, умоляющих, проклинающих.
В спектакле Волкострелова и Александровского эти голоса звучат в кромешной тьме. В маленьком выставочном зале – в Москве спектакль играли в помещении галереи на Солянке – голоса слышатся из разных углов, заполняют собой тесное помещение. "Мы хорошие, мы хорошие, мы хорошие" - мантра людей, привыкших жить в безопасности и святой вере в собственную правоту. Взрывы пугают не только кровью, они пугают и невозможностью ответить на вопрос: "за что?". В той системе ценностей, в которой привык жить западный человек, ответа нет.
В театре POST занимаются экспериментом – в репертуаре тексты современных драматургов, прежде всего, Пряжко и Вырыпаева. Тексты, разрушающие традиционное понятие о пьесе, отказывающиеся от конфликта и привычной структуры с завязкой, кульминацией и развязкой. Тексты с неочевидной драматургией, неочевидным действием. Тексты, требующие нового, в каком-то смысле, антитеатрального существования актера и особенной работы с языком. Спектакль по Равенхиллу стал продолжением этих поисков, и к тому же, стал экспериментом в области работы с пространством. В Москве эпос, сочиненный Равенхиллом как реакция на теракт 11 сентября 2001 года, играют одновременно в пяти залах – зритель сам выбирает маршрут: можно смотреть от первого эпизода к последнему, а можно вразбивку. Равенхилл написал текст так, что даже меняя фрагменты местами, можно сохранять логику смысла, вернее, охватывать смысловое поле. Текст Равенхилла, как и спектакль театра POST, полифоничен – разными способами он говорит об одном и том же. Именно средства выразительности, исследование зрительского восприятия здесь главное, это важнее, чем глубина погружения в тему.
Режиссеры, даровав зрителю свободу передвижения, превратили его в посетителя тематической выставки – переходя от экспонату к экспонату, он может посмотреть на тему, предмет, раскрытой с той или иной авторской точки зрения. Режиссеры расщепляют театр на первоначала – текст, актер, картинка, звук отделены друг от друга. Строчки бегут по экрану, а актеры, не играющие, но обозначающие персонажей, сидят за столами, едят – действие происходит на семейном ужине. Сотрудница миротворческой миссии допрашивает свидетельницу из местных, умирающую от голода, а на сцене две актрисы молча сидят друг напротив друга, улыбаются, и только лишь иногда подхватывают эхом текст, несущийся из колонок. Деконструкция текста, заложенная уже в самой структуре спектакля, достигает своего апогея в эпизоде "Микадо" (Равенхилл назвал все свои 16 пьес названиями классических саг, вроде "Войны и мира", "Сумерек богов", "Преступления и наказания"): двое героев, любовников, у одного из которых рак, разговаривают в больнице. Актеры сидят друг напротив друга, на столе между ними – груда маленьких карточек, на каждой из них – реплика. Актеры берут карточки наугад, из текста получается ералаш – трудно считать сюжет, но он оказывается не таким уж важным. Просто эпизод из жизни, как будто подслушал случайный разговор, обстоятельства не ясны, ясно главное – страх, одиночество, предательство, давление, боязнь смерти, боязнь отпустить. Просто люди, а вокруг них, под ногами – ворох малозначительных слов. Из расслоения текстов, из разрушенных мини-сюжетов, возникает новый – чего и требует постдраматический театр, чего и должна достигать деконструкция – по сути, вечный сюжет о крушении старого мира, где ранее твердые ценности, на которых можно было строить жизнь, оказались не универсальны, а слова потеряли всякое значение.
В спектакле не столько о политике, сколько о массовом сознании – о том, как люди, гордящиеся своей цивилизацией, превращаются в тоталитарную массу; о том, как незаметно все чувства и эмоции становятся телевизионным форматом. В одном из эпизодов пылающее праведным гневом большинство предлагает клеймить утюгом тех, кто отказался от помощи следствию по делу о терроризме. В другом - текст мини-пьесы, по точной находке режиссеров, превращен в ток-шоу – душевные, хорошие сытые люди рассказывают о том, как сочувствуют они тем, кого бомбят. Бесконечный поток бессмысленных реплик, полных то сострадания, то гнева – телевизионный поп-корн. Зритель, развалившийся в мягком кресле, лениво щелкает пультом.
Финальный эпизод идет в молчании, под стук клавиатур – реплики пьесы Равенхилла появляются на экране как комменты к посту в фейсбуке. Ядовитая насмешка Равенхилла над западными активистами, предлагающими людям, пережившим бомбежки и пытки, реабилитацию с помощью искусства, усилена здесь еще и наглядной пассивностью. Мы живем в мире, где лайк или перепост служит успокоительным, некоей индульгенцией, убеждающей тебя в своей гражданской активности.
